Нравственное потрясение, испытанное им при внезапной встрече лицом к лицу с миссионером, оказалось для него слишком сильным.
Как только он оказался в состоянии встать и сделать несколько шагов по пещере, отец Серафим, все время опасавшийся прибытия Валентина, спросил его, какие у него намерения относительно будущего и какой образ жизни он думает отныне вести.
— Отец мой, — отвечал скваттер, — я всецело принадлежу вам. Что вы мне посоветуете, то я и буду делать. Но только я должен заметить вам, что я похож на дикое животное, вся жизнь которого протекла в прерии. На что буду годен я в городе, среди людей, ни нравов, ни обычаев которых я не понимаю?
— Это верно, — произнес священник. — Кроме того, вы уже старик, средств вы не имеете, работы никакой выполнять не умеете, и вам пришлось бы влачить в городе самое жалкое существование.
— Это не удержало бы меня, отец мой, если бы могло служить для меня искуплением. Но я слишком часто оскорблял людей, чтобы снова вернуться в их среду. Я должен жить и умереть в глуши, стараясь безупречной старостью искупить ошибки и преступления моей молодости, которых я теперь ужасаюсь.
— Вполне одобряю вас, ваше намерение прекрасно. Позвольте мне подумать несколько дней, и тогда, может быть, я посоветую, как вам обустроить жизнь, сообразуясь с вашими желаниями.
На этом их разговор прекратился.
Прошел месяц, но миссионер не возобновлял его, хотя не раз наставлял раскаявшегося бандита.
Красный Кедр всегда выказывал к Эллен большое расположение, хотя был груб и ворчлив, что вполне согласовалось с жестокостью его характера. Но с тех пор как ему пришлось убедиться в полной преданности и самоотверженности девушки, в нем произошла большая перемена. В его сердце проснулось новое для него чувство, и он всеми силами своей души полюбил это прекрасное создание.
Этот грубый человек смягчался при виде девушки, в его суровых глазах светилось удовольствие, и его уста, привыкшие проклинать и браниться, произносили теперь только ласковые слова.
Часто, сидя у горного потока, протекавшего неподалеку от пещеры, он целыми часами разговаривал с ней, испытывая бесконечное наслаждение от мелодичных звуков ее голоса, которых он прежде не замечал вовсе.
Конечно, если кто-либо и имел теперь какое-нибудь влияние на душу старого бандита и мог привести его к Богу, то это была Эллен. Она знала это и осторожно пользовалась своим влиянием на того, кого считала своим отцом.
Однажды утром, когда Красный Кедр, почти совсем оправившийся от ран, совершал свою обычную прогулку, опираясь на руку Эллен, к ним подошел отец Серафим, который два дня находился в отсутствии.
— А, вот и вы, отец мой! — произнес скваттер, увидев его. — Я беспокоился, не видя вас, и счастлив, что вы к нам вернулись.
— Как вы себя чувствуете? — спросил миссионер.
— Хорошо. Я был бы совсем здоров, если бы ко мне вернулась моя сила; но я надеюсь, что и это скоро случится.
— Тем лучше, ибо если мое отсутствие было продолжительно, то отчасти причиной этому — вы сами.
— Правда? — с любопытством спросил скваттер.
— Вы помните, что некоторое время назад вы выразили желание жить в прерии?
— Конечно.
— Это, впрочем, и мне кажется самым благоразумным с вашей стороны, — продолжал миссионер, — и даст вам возможность избежать преследования врагов.
— Поверьте мне, отец мой, — торжественно произнес Красный Кедр, — что я не желаю скрываться от тех, кто обижен мною. Если моя смерть может искупить содеянные мною преступления, то я с величайшей радостью не задумываясь пожертвую своей жизнью.
— Я счастлив, друг мой, что слышу от вас это, но я думаю, что Богу, Который никогда не желает смерти грешника, угоднее будет, если вы примерной жизнью исправите, насколько будете в силах, причиненное вами зло.
— Я принадлежу вам, отец мой. То, что вы мне посоветуете, будет для меня приказанием, которое я счастлив буду исполнить. Всю чудовищность моих преступлений я понял только в тот момент, когда Провидение послало вас ко мне в последний раз. Увы! Не один я ответственен за них: видя перед собой только дурные примеры, я не сумел отличить добро от зла. Я думал, что все люди злы, и когда я поступал так, а не иначе, то считал, что лишь принимаю меры законной самообороны.
— Теперь уши ваши открыты для истины, ваша душа начинает понимать евангельское учение, ваш путь начертан перед вами, старайтесь только не нарушать добровольно данных вами обещаний.
— Увы! — со вздохом прошептал скваттер. — Я так недостоин прощения, что боюсь, Всемогущий не смилостивится надо мною.
— Слова эти оскорбляют Бога, — строго произнес священник. — Как бы ни был грешен человек, он никогда не должен отчаиваться в милосердии Божьем.
— Простите меня, отец мой.
— Хорошо, — сказал священник, снова меняя тон на ласковый, — вернемся к тому вопросу, который привел меня к вам. Я построил для вас в нескольких милях отсюда, в восхитительном месте, хакаль 10, в котором вы сможете спокойно жить с дочерью.
— Как вы добры, отец мой! — воскликнул скваттер. — Как многим я вам обязан!
— Не будем говорить об этом. Я буду вполне вознагражден, если увижу, что вы искренне раскаялись и не переменили своего намерения.
— О, отец мой, поверьте, что я ненавижу свою прежнюю жизнь!
— Хотелось бы, чтобы так было всегда. Этот хакаль, в который я вас отвезу, как только вы того пожелаете, расположен в таком месте, что его почти невозможно найти. Я сам завез туда все необходимое для вашего существования. Вы найдете в нем на несколько дней пищи, ружья и порох для защиты от диких зверей и для охоты и, кроме того, рыболовные сети и силки для бобров. Одним словом, все, что необходимо охотнику.
— О, как вы добры, отец мой! — воскликнула Эллен со слезами радости на глазах.
— Пустяки, не будем говорить об этом, — весело продолжал миссионер, — я только исполнил свой долг. Кроме того, для большей безопасности, чтобы никто не догадывался о существовании этого хакаля, я построил его сам, без привлечения посторонней помощи. Поэтому вы можете быть совершенно спокойны, никто не потревожит вас в вашем новом жилище.
— А когда можем мы переселиться туда, отец мой?
— Когда вам будет угодно — все готово.
— О, если бы я не боялся показаться вам неблагодарным, я попросил бы позволения отправиться сейчас же.
— Вы думаете, что у вас уже хватило бы сил проехать миль пятнадцать?
— В настоящую минуту я чувствую необычайный прилив силы и энергии, отец мой.
— В таком случае, отправляемся, потому что если бы вы сами не высказали этого желания, то я предложил бы вам то же самое.
— Значит, все к лучшему, отец мой! Вы не будете обижены, что я так тороплюсь уйти от вас?
— Нисколько, будьте уверены.
Разговаривая таким образом, все трое спустились с горы в лощину.
Там их ожидали три лошади, которых держал на поводу индеец.
— В прерии, — сказал миссионер, — по причине огромных расстояний почти невозможно обходиться без лошадей, поэтому вы доставите мне удовольствие, если согласитесь взять себе этих коней.
— Но, отец мой, — воскликнул Красный Кедр, — это чересчур, вы слишком добры к нам!
Отец Серафим покачал головой.
— Вы не понимаете, — сказал он, — что во всем, что я делаю для вас, гораздо больше расчета.
— О! — произнес Красный Кедр.
