В шесть часов по заведенному порядку прозвонил колокол, чтобы дать сигнал дровосекам и пастухам. Все вернулись, животных загнали в стойла и, по крайней мере внешне, ничто необычайное не должно было, по-видимому, нарушить спокойствие колонистов.
Сержант Ботрейл гнался несколько часов вместе с товарищами за Обезьяньем Лицом, но они нашли лишь лошадь, которой столь нагло завладел индеец и которую он потом, по всей вероятности, бросил, чтобы легче скрыть свои следы.
В окрестностях колонии не оказалось ни малейшего признака индейцев, тем не менее капитан, сильно обеспокоенный, удвоил число часовых, охранявших безопасность колонии, и приказал сержанту каждые два часа посылать патрули для обхода укреплений.
Когда были предприняты все предосторожности, семейство капитана и слуги собрались в нижней комнате башни на вечернюю беседу, согласно обыкновению, установившемуся с самого начала их пребывания в этом месте.
Капитан, сидя в большом кресле у камина, так как ночью становилось свежо, занимался чтением какой-нибудь старой книги по военным наукам, в то время как миссис Уатт вместе со своими служанками чинила белье.
На этот раз капитан вместо чтения сидел, сложив руки на груди и устремив глаза на огонь, и казался погруженным в глубокое раздумье.
Наконец он поднял голову и, обращаясь к жене, произнес:
— Разве ты не слышишь, как дети плачут?
— В самом деле, я не могу объяснить себе, что с ними сегодня, — отвечала та, — их никак не удается успокоить. Бетси возится с ними уже около часа и никак не может уложить их спать.
— Ты бы пошла туда сама. Пожалуй, не совсем удобно поручать их заботам служанки.
Миссис Уатт, ничего не сказав, вышла, и скоро голос ее послышался на верхнем этаже, где была детская.
— Таким образом, сержант, — произнес капитан, обращаясь к старому солдату, занятому в углу комнаты починкой хомута, — вам не удалось вернуть этого негодного язычника, столь грубо сбросившего меня сегодня на землю.
— Мы даже не видели его, капитан, — сказал сержант. — Эти индейцы, точно ящерицы, проскальзывают всюду. Хорошо еще, что я отыскал Бостона. Бедное животное проявило такую радость, увидев нас снова.
— Да, да, Бостон — благородное животное, мне неприятно было бы его лишиться. Не ранил ли его язычник? Ведь всем известно, что эти дьяволы имеют привычку дурно обращаться с животными.
— Насколько я заметил, он вполне здоров. Должно быть, индеец решил поскорее избавиться от него, почуяв за собой погоню.
— Да, по всей видимости так и было, сержант. Вы внимательно обыскали окрестности?
— Мы сделали все, что было в наших силах, капитан. И я не нашел ничего подозрительного. Краснокожим придется хорошенько подумать, прежде чем напасть на нас. Мы задали им слишком хорошую встряску, чтобы они о ней так скоро забыли.
— Я не разделяю вашего восторга, сержант. Индейцы мстительны. Я уверен, что они захотят нам отомстить и что в один прекрасный день, может быть скоро, мы услышим в долине их воинственный клич.
— По правде сказать, я этого не желаю, но мне кажется, если они на это отважатся, то найдут, с кем поговорить.
— Я разделяю ваше мнение, но они преподнесли бы нам неприятный сюрприз, в особенности теперь, после стольких трудов и забот, когда мы должны увидеть плоды своей деятельности.
— Да, это было бы досадно, потому что потери, которые может причинить нападение этих разбойников, трудно даже вообразить.
— К несчастью, мы можем лишь быть настороже, так как у нас нет возможности воспрепятствовать исполнению планов, которые, без всякого сомнения, задумывают против нас эти краснокожие дьяволы. Вы, сержант, расставили часовых так, как я приказал?
— Да, капитан, и я дал им строжайший приказ быть как можно бдительнее. Мне кажется, что пауни, несмотря на всю свою хитрость, не сумеют напасть на нас неожиданно.
— Нельзя этого утверждать, сержант, — ответил капитан, с сомнением покачав головой.
В ту же минуту, как бы в подтверждение слов капитана, колокол, помешенный снаружи, для того чтобы предупреждать колонистов о том, что кто-то желает войти в крепость, с силой зазвонил.
— Что это значит? — вскричал капитан, кидая пристальный взор на часы, висевшие на противоположной стене. — Уже около восьми часов вечера, кто может прийти так поздно? Все ли люди вернулись?
— Все, капитан, за стенами не осталось никого.
Джеймс Уатт встал, схватил ружье и, сделав знак сержанту следовать за ним, направился к выходу.
— Куда ты, мой друг? — раздался нежный голос, в котором звучало беспокойство.
Капитан повернулся к жене, незаметно для него вошедшей в комнату.
— Разве ты не слыхала звона? — сказал он ей. — Кто-то хочет, чтобы его впустили.
— Да, друг мой, я слышала, — но ваше ли дело идти отпирать в столь позднее время?
— Миссис Уатт, — холодно, но твердо сказал капитан, — я отвечаю за жизнь всех обитателей этого форта. Справедливость требует, чтобы в столь позднее время шел отворять именно я, так как это сопряжено с опасностью, а я должен во всем служить примером храбрости и верности долгу.
В эту минуту колокол зазвонил вторично.
— Идем, — сказал капитан, обращаясь к сержанту.
Молодая женщина не сказала ни слова. Бледная и дрожащая от волнения, она присела на диван.
Несмотря на это, капитан вышел, сопровождаемый Ботрейлом и четырьмя охотниками с ружьями в руках.
Ночь была темная, на мрачном небе не было видно ни звездочки, в двух шагах от себя трудно было различать предметы, холодный ветер глухо завывал. Ботрейл снял с крюка фонарь, чтобы освещать путь.
— Как могло случиться, — проговорил капитан, — что часовой, стоящий у моста, не закричал: «Кто идет?»
— Может быть, из боязни поднять тревогу, зная, что мы услышим сигнал с башни.
— Гм! — пробормотал капитан сквозь зубы.
Они продолжали двигаться вперед. Скоро они услышали чей-то голос и стали прислушиваться. Это был голос часового.
— Подождите, — говорил он, — пока сюда придут. Я вижу свет от фонаря, вам осталось подождать всего несколько минут. Исключительно в ваших интересах я советую вам не трогаться с места, или я буду стрелять.
— Parbleu! 11 — отвечал снаружи насмешливый голос. — Странно у вас понимается гостеприимство. Ладно, я подожду. Вы можете убрать дуло вашего ружья, я вовсе не намерен нападать на вас в одиночку.
В это время капитан подошел к окопу.
— Что там такое, Боб? — спросил он караульного.
— Право, я и сам не вполне понимаю, капитан, — отвечал тот. — У самого рва стоит человек, который желает во что бы то ни стало войти.
— Кто вы такой, и что вам нужно? — закричал капитан.
— А сами вы кто? — спросил неизвестный.
— Я — капитан Джеймс Уатт, и я вам заявляю, что в столь позднее время вход неизвестным бродягам в колонию запрещен. Приходите сюда с восходом солнца, тогда я, может быть, и позволю вам войти в мое имение.
— Остерегайтесь поступить таким образом, — отвечал неизвестный. — Ваша настойчивость
