— Ну, это мы еще увидим, — произнес за его спиной чей-то грубый голос, — и в тоже время чья-то тяжелая рука грузно опустилась на его плечо.
Молодой человек вздрогнул от неожиданности и, побледнев, оглянулся назад.
За его спиной стояло трое мужчин, держа у ноги ружья. Старший из них уже почти старик, рослый и плечистый, как Геркулес, стоял ближе других и опирался рукою на плечо Торрибио.
Но Торрибио не даром заслужил свое прозвище Calaveras; он был безумно смел; тотчас же оправился и скрестив на груди руки, гордо и надменно откинул назад голову.
— Ага! прекрасная Ассунта имеет своих телохранителей.
— Молчать! ни слова более! — строго сказал старик, — об этом мы поговорим сейчас, — и обращаясь к молодой девушке, прибавил ласково: — Иди, нинья, домой, тебе здесь больше делать нечего!
— Дядя, милый! — умоляющим голосом прошептала она.
— Я приказал тебе идти домой, Ассунта, — сказал старик, указывая на тропинку, ведущую к ранчо.
Девушка на этот раз молча повиновалась, и все четверо мужчин безмолвно проводили ее глазами. Когда дверь дома затворилась за ней, старик выпрямился и, обращаясь к Торрибио, сказал:
— Ну, теперь, мы вдвоем посчитаемся с вами, молодой человек!
— То есть не вдвоем а в вчетвером; ведь, вас же трое на одного! — насмешливо заметил Торрибио.
— Ну, если хочешь, так в вчетвером, потому что мы пришли сюда для того, чтобы воздать тебе должную справедливость.
— Справедливость! ха, ха! — засмеялся Торрибио, — да разве это преступление, любить прекрасную Ассунту?
— Да, это преступление, если человек уже связан с другою женщиной, которую подло бросил, обманув и опозорив ее!
— Все это ложь! — гневно крикнул Торрибио, — ложь: я люблю Ассунту!
— Ради твоей же пользы, парень, советую тебе не произносить более при мне имени моей приемной дочери, тем более что, как мне известно, и она не любит тебя!
— А как вы это можете знать? — нахально и вызывающе воскликнул он.
— Нет, парень, ты не проведешь нас! мы уже более часа следим за тобой и слышали каждое слово вашего разговора! — заметил один из двух молодых людей, стоявших позади.
— Молчи, Рафаэль, я один хочу говорить с ним, — строго произнес старик, — я уже говорил тебе раз, — продолжал он, обращаясь к Торрибио, — чтобы ты не смел бродить около моего ранчо, но ты преступил этот запрет: тем хуже для тебя!
— Смотрите, берегитесь и вы, — смело воскликнул молодой человек, — когда на меня нападают, я защищаюсь! — и сделав скачок назад, он проворно вскинул свое ружье.
— Ого! ну, не так прытко, парень! — Ты больно уж проворен защищаться! — Что ты этим добьешься? Отдай-ка лучше мне твое ружье.
— Попробуй взять его у меня! — но едва успел он вымолвить эти слова, как ружье его, разбитое меткою пулей выпало у него из рук: это выстрелил старший сын старика, Рафаэль.
— Ловко наметил, хвалю, — обратился к нему старик, — ну, что же, сдаешься ты теперь? — спросил он Торрибио.
— Что, вы хотите меня прирезать, как барана? — резко спросил он.
— Тут не может быть и речи об убийстве, и как бы ты не был виновен, но мне жизнь твоя не нужна!
— Чего же вы от меня хотите?
— Сдайся!
— Ни за что!
— А, если так…
В этот момент сыновья старика оба разом накинулись на Торрибио, но смелый молодой человек, не выждав их нападения, предупредил их, набросившись на двоих сразу с мачете в одной руке и длинной навахой в другой.
— А, вы вот чего хотите! — воскликнул он, смело скрещивая с ними оружие.
Но бой был слишком неравен: несмотря на всю свою необычайную силу, ловкость и проворство, он был один против двоих и эти двое не уступали ему ни в силе, ни в ловкости, ни в умении владеть оружием. Кроме того, они держались наготове и окутанная плотным сарапе левая рука служила им прекраснейшим щитом, которым они с успехом могли парировать удары, наносимые им их врагом, тогда как у Торрибио обе руки были заняты и с одним из двух неприятелей ему приходилось сражаться левой рукой. Несмотря на то, борьба продолжалась долго; сыновья старика старались только обезоружить Торрибио, не желая наносить ему ран.
Но вот, наконец, отважный пришелец испустил пронзительный, яростный крик и сделал прыжок к воде.
— Ну, не так скоро! Погоди, к чему торопиться!? — насмешливо остановил его старик, удерживая за платье.
Ловкие молодые люди ухитрились так запутать оружие Торрибио в складках своих сарапе 1, что тот поневоле вынужден был выпустить его из рук.
— Сдаешься ты теперь? — спросил старик.
— Я безоружен! — угрюмо ответил молодой человек.
Старик пожал плечами.
— На что ты жалуешься, смотри, ведь, на тебе нет и царапины, Dios me libre!
— Убейте же меня скорее, дон Сальватор Кастильо! — сказал он глухим голосом, — к чему мешкать?
— Зачем? ты хотел соблазнить мою племянницу, но она не поддалась твоим словам, не поверила твоим медовым речам, тогда ты стал угрожать ей, а я подоспел к ней на помощь. Мы застали тебя на месте преступления и я имею право убить тебя, как собаку!
— Так убивай же!
— Да полно, к чему так торопиться? За кого ты принимаешь меня?! — Наказать тебя, я примерно накажу, но убивать не стану.
— Напрасно! Вам не следует щадить меня!
— А почему?
— Потому что, если я останусь жив, то буду мстить вам! Так и знайте!
— Полно! Что ты говоришь?
— Клянусь, что отомщу вам и сыновьям вашим!
— Ну, это твое дело. Только смотри, не попадись еще раз в наши руки! Тогда уж мы не помилуем тебя!
— Я не хочу, чтобы вы помиловали меня, — скрежеща зубами, воскликнул молодой человек, — я ненавижу и презираю вас и повторяю, что если вы отпустите меня живым, я отомщу всей вашей семье!
— Ну, так увидим, а пока ты получишь заслуженное тобой наказание!
В этот момент оба сына старика неожиданно набросились на молодого человека и, завернув его в его же сарапе, понесли к реке.
Торрибио не произнес ни слова, не шевельнулся, но лицо его было бледно, как у мертвеца, черты его искажала бессильная ярость.
— Куда вы несете меня? — спросил он, когда они очутились на мосте лиан.
— Вот сейчас увидишь! — ответил старик, раскуривая свою сигарету.
На середине моста шествие остановилось.
— Здесь, здесь! — сказал старик, раздвигая лианы.
— Что вы собираетесь делать? — спросил еще раз Торрибио.
— Сбросим тебя в реку, — и больше ничего!
