нет! Вы пропустили самое главное… И все это зачем?..
— Неважно, почему весь народ вышел приветствовать тебя и воздал тебе честь, важно то, что это совершилось, — сказал Факраш угрюмо. — Ибо вести о твоей славе дошли бы до Бидип-эль-Джемаль.
— Вот тут-то вы и ошибаетесь, — ответил Гораций. — Если бы вы так дьявольски не торопились и навели некоторые справки, то увидали бы, что напрасно хлопочете.
— Что означают твои слова?
— Вы узнали бы тогда, что принцесса избегла соблазна выходить замуж за незнатного, так как уже вступила в брак тридцать столетий тому назад. Она вышла за смертного, за некоего Сейфа-эль-Мулука, царского сына, и оба они давно уже умерли — вот и другое препятствие к осуществлению ваших планов.
— Это ложь! — объявил Факраш.
— Если вы доставите меня домой, на Викентьеву площадь, я буду счастлив представить вам доказательства в хронике вашего народа, — сказал Гораций, и вам, должно быть, приятно услышать, что ваш старинный враг г. Джарджарис погиб насильственной смертью, после очень рыцарственного поединка с царской дочерью, которая, несмотря на свои глубокие познания в черной магии, к несчастью, сама кончила жизнь, бедняжка, в последней схватке.
— Я тебя предназначал для его уничтожения! — сказал Факраш.
— Я знаю. Это было весьма предупредительно с вашей стороны. Но сомневаюсь, сумел ли бы я выполнить задачу с таким успехом. И потом, это, наверное, стоило бы мне по крайней мере одного глаза. Нет, уж лучше так, как оно есть.
— Как давно обладаешь ты этими сведениями?
— Только со вчерашнего дня.
— Со вчерашнего дня? И ты до сего часа не раскрыл передо мной свитка своих знаний?
— У меня было столько хлопот все утро, вы понимаете, — объяснил Гораций. — Я не успел.
— О, я — негодный бородатый дурень! — воскликнул джинн. — Я осмелился привести этого незаконнорожденного песьего сына перед августейшее лицо самого великого Лорд-мэра, над коим да будет мир!
— Я протестую против того, чтобы меня называли незаконнорожденным песьим сыном, — ответил Гораций, — но в остальном я с вами совершенно согласен. Боюсь, что Лорд-мэр сейчас очень далек от мира. — Он указал на крутую крышу ратуши с ее слуховыми окнами, резными башенками и легким бельведером, сквозь которой он так недавно учинил постыдное бегство. — Там, и низу, господни Факраш, идет сейчас дьявольская кутерьма, можете быть уверены! Теперь там сидят при закрытых дверях вплоть до принятия какого-нибудь решения, что потребует немало времени. И все но вашей милости!
— Это твоя работа! Как дерзнул ты… открыть Лорду-мэру, что он был обманут?
— А что? Я думал, что ему это надо знать. Ведь я был обязан, особенно поело присяги, предупреждать его обо всяких кознях. Наконец у меня не было исхода. Все это он поймет и во всяком случае обвинит не меня.
— Счастье, что я унес тебя, прежде чем уста твои успели произнести мое имя! — заметил джинн.
— Все равно вы уже выдали себя. Все видели вас, это несомненно. Вы не так уж быстро летели. Они узнают вас. Раз вы из-под носа у Лорда-мэра выхватываете человека и, взвившись с ним, точно ракета, прошибаете крышу, то не можете рассчитывать, что вас никто не заметит. К тому же ведь вы единственный в городе джинн, гуляющий на свободе.
Факраш заерзал на карнизе.
— Я ничем не высказал непочтения к Лорду-мэру, — сказал он, — и посему у него нет справедливой причины, чтобы на меня прогневаться.
Гораций заметил, что джинну не совсем по себе, и воспользовался своим преимуществом:
— Мой драгоценный старый друг! Вы, по-видимому, еще не вполне сознаете, какой ужасный поступок вы совершили. Ради каких-то своих ошибочных целей вы поставили в безнадежно дурацкое положение правителя величайшего в мире города и состоящий при нем совет. Они никогда этого не забудут. Взгляните-ка вот на народ, ожидающий внизу! Взгляните на флаги! Вспомните о вашем великолепном выезде, что стоит у ратуши. Подумайте обо всех, собравшихся в этом здании; самые аристократические, знатные и выдающиеся люди со всей страны съехались сюда, — продолжал Гораций, не стесняясь преувеличения, — и для чего же? Чтобы их одурачил какой-то джинн из медной бутыли!
— Ради собственного блага, они умолчат о происшедшем, — сказал Факраш с проблеском необычной сообразительности.
— Вероятно, они замяли бы все дело, если бы могли — согласился Гораций. — Но ради Бога, как им это сделать? Что они могут сказать? Какие дать объяснения? К тому же ведь существует пресса; вы не знаете, что значит пресса! Но уверяю вас, ее власть беспредельна — прямо-таки невозможно скрыть от нее что-либо в наши дни. У нее повсюду глаза, уши и тысячи языков. Не пройдет и пяти минут после открытия этих дверей (а их отпереть придется очень скоро), как репортеры передадут, каждый — своему изданию, специальные корреспонденции о вас и ваших последних чудачествах. Через полчаса во всех частях Лондона появятся бюллетени с огромными надписями: «Необыкновенное происшествие в ратуше», «Неожиданное окончание гражданского торжества», «Потрясающее появление восточного гения в столице», «Похищение гостя у Лорда-мэра», «Сенсационное известие», «Все подробности». И тотчас история разлетится по всему свету. «Умолчать»! Как же! Неужели вы можете думать, что Лорд-мэр или кто либо из сколько-нибудь замешанных в историю сумеют забыть или что им дадут забыть об этом позорном происшествии? Если да, то боюсь, вы жестоко ошибаетесь.
— Поистине ужасно навлечь па себя гнев Лорда-мэра, — произнес джинн дрогнувшим голосом.
— Ужасно! — повторил Гораций. — Но, как видно, вы этого добились.
— У него на шее драгоценный талисман, который дает ему власть над темными силами, не так ли?
— Вам лучше знать, — ответил Гораций.
— Блеск его талисмана и величавость его осанки внушили мне страх предстать перед ним. Я боялся, как бы он не признал меня и не призвал к повиновению. Ибо поистине его могущество превосходит мощь Сулеймана и рука его сильнее тяготеет на тех из джиннов, кто подпал под его власть.
— Если так, — сказал Гораций, — то я бы всячески советовал вам как-нибудь выяснить положение, пока не поздно… Не теряйте же времени!
— Слова твои справедливы, — сказал Факраш, вскочив па ноги и поворачиваясь к Чипсайду.
Гораций, сидя, подвинулся за ним и, взглянув вниз, увидал под собою верхушки тощих и пыльных деревьев на кладбище, макушки черной и густой толпы люден на улицах и красные закраины труб на черепичных крышах.
— Есть только одно средство, — сказал джинн, — и может случиться, что я утратил способность применять его. Но я сделаю попытку. — И, протянув правую руку по направлению к востоку, он произнес что-то в роде приказания или призыва.
Гораций чуть не свалился с карниза со страха перед тем, что могло последовать. Он боялся грома, чумы, землетрясения. Он был уверен, что джинн не отступит перед самыми жестокими способами, лишь бы уничтожить следы своего промаха, и мало надеялся на то, чтобы дальнейшие выдумки Факраша оказались удачнее прежних.
К счастью, ни одна из этих крайних мер не пришла в голову джинну, хотя и то, что последовало, было достаточно странно и поразительно.
Внезапно, как бы повинуясь чародейской жестикуляции джинна, темная полоса тумана стала надвигаться от Королевской Биржи, быстро поглощая здание за зданием. Поочередно исчезали ратуша, ближняя колокольня, весь квартал Чипсайда и кладбище, и, повернув голову налево, Гораций увидел, как темный поток, стремясь на запад, скрыл Лудгетский холм, Странд, Черинг-Крос и Вестминстер, так, что, наконец, они с Факрашем очутились одни над беспредельной плоскостью асфальтово-серой тучи, как бы единственные живые существа среди пустого и безмолвного мира.
— Взгляни, — сказал Факраш.
И Гораций, повернувшись к востоку, увидел, как снова порозовел шпиль колокольни, как ясно,
