остался только белый кафтан. Оттого и назвали эти выступления сирабёси — пляска в белом.
Столичные танцовщицы сгорали от зависти и ревности, прослышав о счастье Гио. «Подумать только, как повезло этой Гио! — говорили завистницы. — А ведь она такая же дева веселья, как и мы! Любая была бы рада оказаться на ее месте! Наверное, счастье сопутствует ей оттого, что ее имя начинается словом „Ги“ — „божество“50. Не взять ли и нам такое же счастливое имя?» И находились девушки, менявшие свое имя на Гиити, Гини, Гифуку или Гитоку. «При чем тут имя? — возражали ревнивицы. Разве имя может принести счастье? Счастье зависит от судьбы. Знать, так уж ей на роду написано...» — и даже не пытались называть себя по-другому.
Миновало три года, и вот в столице появилась новая замечательная танцовщица, родом из края Кага; звали ее Хотокэ. По слухам, лет ей было шестнадцать. Вся столица — и благородные, и простолюдины — сходили по ней с ума. «С древних времен и до наших дней немало плясуний было на свете, — твердили люди, — но столь совершенного искусства видеть еще не доводилось!»
И сказала Хотокэ:
— Я известна на всю страну, но в усадьбу Правителя-инока меня не звали еще ни разу... Какая обида! Что, если я поеду туда без приглашения? Никто не осудит меня за такой поступок, он в обычае дев веселья! — И в один прекрасный день она отправилась в усадьбу Тайра, на Восьмую Западную дорогу.
— Пожаловала госпожа Хотокэ, прославленная в столице! — доложили Правителю-иноку.
— Но ведь скоморохи должны являться только по зову! — молвил Правитель-инок. — Слыханное ли дело, прийти так бесцеремонно, без приглашения? Кто бы она ни была, хоть богиня, хоть сам Хотокэ51, ей нечего делать в доме, где живет Гио. Пусть тотчас же убирается восвояси!
Услышав столь грубую отповедь, Хотокэ собралась было уходить, но Гио за нее заступилась.
— Девы веселья приходят без приглашения, таков их обычай, — обратилась она к Правителю- иноку. — К тому же она еще так молода и неопытна! Право, мне жаль ее — бедняжка едва отважилась прийти к вам в усадьбу, а вы так жестоко гоните ее прочь! Как ей, должно быть, больно и стыдно! Я не могу не сострадать ей — ведь в прошлом я и сама подвизалась на этом поприще! Пусть неугодно вам слушать ее песни или смотреть пляски, но окажите милость — хотя бы только примите ее, а после можете отпустить! Во всяком случае, верните ее, прошу вас!
— Ну, ежели ты так просишь за нее, — ответил Правитель-инок, — так и быть, я выйду к ней, прежде чем отправить обратно! — И он приказал воротить Хотокэ.
Услышав грубый отказ, госпожа Хотокэ уже уселась в карету, собираясь уехать, но, когда ее позвали обратно, вернулась. Правитель-инок соизволил к ней выйти.
— Я не принял бы тебя, если б не Гио, — сказал он. — Уж не знаю почему, но она так за тебя просила, что пришлось согласиться. Ну, а коль скоро я согласился, так и быть, послушаем твое пение. Спой же нам какую-нибудь песенку имаё!52
— Слушаюсь, — отвечала Хотокэ и запела:
Впервые увидев тебя, повелитель, Расправила ветви девица-сосна. Под сенью дворца отведи ей обитель — Во веки веков не увянет она.
Взгляни, журавли опускаются стаей На холм Черепаший53 в садовом пруду. Резвятся они, беззаботно играя, — Знать, счастье написано нам на роду!
Так, повторив песню снова и снова, спела она три раза кряду. Ее искусство привело в восторг всех присутствующих. Правителю-иноку тоже понравилось ее пение.
— Ты, я вижу, мастерица петь песни! — сказал он. — Наверное, и в плясках искусна. Эй, позвать сюда музыкантов!
Музыканты явились. Хотокэ велела им бить в барабанчик, и начался танец.
Всем была хороша Хотокэ — и лицом, и осанкой, и прекрасными длинными волосами; у нее был чудесный голос, а движения гибкие, плавные. Могла ли не понравиться ее пляска?! Она плясала так превосходно, что словами не скажешь! И дрогнуло сердце Правителя-инока, и воспылало новой страстью — к Хотокэ.
Но она отвечала ему
— Что это значит? Недавно вы хотели прогнать меня как дерзкую незваную гостью и только благодаря госпоже Гио возвратили уже с порога. Что скажет госпожа Гио, если я останусь в вашей усадьбе, что подумает она обо мне? Мне стыдно при мысли об этом! Отпустите меня, позвольте мне удалиться!
— Этому не бывать! — отвечал Правитель-инок. — Тебя смущает присутствие Гио? Если так, ее-то мы отпустим!
— Что вы, как можно! — воскликнула Хотокэ. — Она будет страдать, даже если вы оставите при себе нас обеих, а вы хотите вовсе ее прогнать! Я сгораю от стыда, как подумаю, что почувствует госпожа Гио, узнав о вашем решении! Лучше я приду как-нибудь в другой раз, если вы вспомните обо мне. А сегодня, прошу вас, позвольте мне удалиться!
— Полно, и не подумаю! — ответил Правитель-инок. — Пусть Гио убирается прочь отсюда, да поживее! — приказал он и дважды, и трижды посылал людей к Гио напомнить о своем приказании.
Гио давно уже в душе приготовилась к тому, что рано или поздно Правитель-инок к ней охладеет, но все же не ожидала, что это случится так сразу! Один за другим являлись к ней посланцы, передавая приказ немедленно покинуть усадьбу, и она уже собралась уходить, но решила прежде привести в порядок свои покои, стряхнуть Пыль, все вычистить и убрать, дабы не оставить после себя ничего нечистого, что могло бы оскорбить взор.
...Разлука всегда печальна, даже для тех, кто лишь короткий миг укрывался вместе под сенью одного дерева54 или вместе утолил жажду, зачерпнув воду из одного потока... Как же горько было Гио покидать дом, с которым она сроднилась, где прожила целых три года! Слезы против воли катились из ее глаз. Однако что пользы медлить? Все равно, рано ли, поздно ли, — всему приходит конец... «Вот и все!» — подумала Гио, но перед уходом ей, как видно, захотелось оставить что-нибудь, что напоминало бы о ней, когда ее здесь не станет; и, размешав тушь слезами, она, плача, написала на бумажной раздвижной стенке стихотворение:
Потом она села в карету, вернулась домой и, упав ничком за створками перегородки, залилась слезами, не в силах вымолвить слова.
— Что с тобой, что случилось? — приступали к ней с расспросами мать и сестра, но она не отвечала им; только от сопровождавшей ее служанки узнали они, в чем дело. Ни риса, ни денег, которые до тех пор они ежемесячно получали, им больше не присылали — теперь процветала семья Хотокэ.
А в столице тем временем и благородные, и низкорожденные толковали между собой: «Гио вернулась домой, Правитель-инок прогнал ее. Надо навестить ее, надо с ней поразвлечься!» Многие писали ей любовные письма, а иные слали к ней посланцев. Но теперь Гио уж вовсе не хотелось ни с кем встречаться и веселиться, она не принимала писем и тем паче не выходила к посланцам. Такие заигрывания причиняли еще горшую муку, и целыми днями она только и делала, что заливалась слезами.
Меж тем год миновал. С наступлением новой весны Правитель-инок прислал к Гио человека, велев сказать: «Здравствуй, Гио! Госпожа Хотокэ печалится и скучает. Приходи, спой песни, покажи пляски, развесели Хотокэ!» Ни слова не промолвила в ответ Гио. И опять повелел Правитель-инок передать ей: «Отчего не даешь ответа? Если не хочешь идти в усадьбу, так прямо и говори. А уж как тогда поступить — моя забота!»
Услышав эти слова, Тодзи, мать Гио, закручинилась, охваченная тревогой; она не находила себе места от страха при мысли, что их всех теперь ожидает. Со слезами принялась она упрашивать ДОЧЬ:
