Герцог Бургундский храпел, а араб поплевывал в болотину.
Глава V
КАК ГЕРДЕН СМОТРЕЛ, А РИЧАРД ЗАКРЫВАЛ СЕБЕ ЛИЦО
Так как султан не сдержал своего слова, то король Ричард поклялся тем более сдержать свое. И вот он казнил все две тысячи своих заложников за исключением шейха Моффадина, которого маркиз успел освободить. Все поставили ему это в укор, да и я сделал бы то же, если б меня касалось. Ричард не спрашивал ни у кого советов и не допускал, чтоб его действия разбирали; в ту пору он был полноправным главой всех войск под Акрой. Если уж говорить что-нибудь об этих кровавых делах, так я скажу только одно: он знал прекрасно, где кроется для него настоящая опасность. Он имел основание страшиться не столько врагов, сколько друзей, а на них его жестокость произвела мгповенное и, пожалуй, своевременное действие.
Граф Фландрский умер от заразы в стане. Король Филипп тоже был сражен этой вкрадчивой болезнью и ничто уж не могло удержать его от возвращения на Францию. В Акре стоял шум: происходили свидания королей, принцев и шпионов; гонцы носились всюду, опережая друг друга. Теперь предметом обсуждений был вопрос: кому уезжать, кому — оставаться? Филипп намеревался ехать, тем более, что получил письмо от своего приятеля, принца Джона Английского. Тот извещал, что необходимо занять Фландрию, а Фландрия, соседка Англии, была еще ближе к Нормандии. Маркиз тоже собирался ехать в Сидон, направляясь в Ливан — там ему предстояло много дела и для себя и насчет Ричарда, как вы сейчас услышите. Но эрцгерцог предпочел остаться в Акре, то же другие.
Король Ричард выслушивал все эти поспешные обсуждения, пожимая плечами; он только прилагал руку к решениям, когда они, наконец, постановлялись. Он объявил, что если французы не оставят ему заложников во исполнение договоров, то он знает, что ему останется делать.
— А что же именно, король английский? — спросил Филипп.
— То, что мне подобает, — был его краткий ответ в присутствии всех вельмож при полной зале.
Все посмотрели вопросительно друг на друга и на горячего короля, который уже своим великодушием сбивал всех с толку. Что им оставалось делать, как не исполнить его требование?
Они оставили заложников: Бургундца, Бовэсца да Генриха Шампанского — одного друга, одного врага и одного дурака. Как видите, было основание поднять меч на этих негодных турок! Ричард городил огород, а им, беднягам, приходилось поливать его своей кровью
Итак, король Филипп уехал домой; маркиз отправился в Ливан через Сидон; а Ричард, отлично знавший, что и здесь и там, на родине, они желают ему зла, обратил свои взоры к Иерусалиму.
Когда пришло время налаживать поход, Ричардом овладело нервное беспокойство за тех, кого ему приходилось оставить в Акре. Он мог быть хорошим или дурным человеком, мужем, любовником, но несомненно, что это был страстно любящий отец. Каждый изгиб, каждый вопль его необузданного сердца служил доказательством. Сердце человеческое — радушная гостиница, что распахивает настежь двери и раздается широко для всех приходящих; но общество в ней бывает разное.
Сердце Ричарда вмещало лишь троих — Христа с Его утраченным крестом, Жанну с ее поруганной честью да маленького Фулька на ее груди.
Самый безмолвный, но зато и самый красноречивый из всех этих гостей был Христос. С того знаменательного дня в Фонтевро Ричард больше не видал, чтобы Он кивал ему головой; но изо дня в день он думал о Нем и считал своим долгом быть Его слугой. Вот на какие хитрости пускался этот великий душой человек! Но было еще два гостя, — крошка Фульк, который требовал для себя всего, и кроткая Жанна, которая не требовала ничего. А за стеной душевной обители стояла Беранжера, которая то сжимала, то разжимала свои ручки. Чтобы служить Христу, Ричард сочетался браком с королевой; чтобы служить королеве, он отстранил от себя Жанну; чтобы почитать Жанну, которая принесла ему в жертву свою честь, он отрекся от королевы. Наконец, теперь он молил Христа, чтобы Он спас его Фулька, его первого и единственного сына.
— О, мой Спаситель Христос! — взывал он в свою последнюю ночь в Акре. — Пусть все это закончится служением Тебе! Но если, Господи, мне удастся вернуть почтение Тебе, пусть честь этого почиет на мне и на моем сыне. Не думаю, чтоб это было слишком большое требование с моей стороны. Но вот еще о чем хочу Тебя просить прежде, чем уеду. Сохрани сокровища мои, которые я оставляю здесь в залог, ведь я отлично знаю, мне уж больше не владеть ими…
Он поцеловал мать и дитя, утешая их, и вышел, не решаясь даже оглянуться на дом.
Ричард укрепил Акру как умел, то есть очень хорошо. Он поправил гавань, оставил в ней свои корабли, устроил сторожевые посты между Акрой и Бейрутом, между Бейрутом и Кипром. На Кипр он послал Гюя Люзиньяна быть его наместником или хоть императором, если ему вздумается. Чтобы утешить Жанну, он оставил при ней аббата Мило, а управление городом и гарнизоном вручил виконту де Безьеру. Поисповедовавшись, подкрепившись Святыми Тайнами, он провел последнюю ночь в Акре, с 20-го на 21-ое августа. Наутро, как только забрезжил свет, он повел свою рать на Иерусалим.
Ближайшей целью похода была Яффа, к которой шла дорога между горным хребтом и берегом моря, поблизости от того и другого. Обозов было немного или, вернее, почти ничего, а дорогой нельзя было надеяться найти пропитание: Саладин постарался все уничтожить. Правда, суда не отставали от рати: на них везли подкрепления и припасы. Но все-таки, в общем, дело представляло не очень-то приятный вид. Ричард знал отлично, что не особенно высокий хребет Евфраимов, покрытый густыми дубовыми лесами, представлял собой прекрасное прикрытие: сарацины могли там двигаться за ним по пятам и когда угодно нападать на христиан с чела, с тыла, с левого боку. Для Ричарда и его рати то был томительный путь опасностей, тревог — и никакой славы!
Шесть недель Ричард выдерживал, во главе своей рати, непрерывную битву, где все силы неба и земли, все могущество Магомета, все враги в его собственных рядах — все дружно нападали на него. Ричард один встречал беды с бледным лицом, с твердым взглядом, с крепко сжатыми зубами. Как ни вызывали его чужие и свои враги, он решил, что ни сам не будет нападать, ни своих друзей не допустит до этого, покуда неприятель не будет всецело у него в руках. Восхищайтесь им вы все, знающие, что такое долготерпение, и как трудно достигнуть его.
Не успели христиане перейти через ручей Белус, как на них посыпались всяческие затруднения. Дорога шла по кремнистому пустынному берегу, по соленой траве, меж бурых, косматых кустарников. За милю влево от дороги начинались утесы, отроги горного хребта; кусты превращались в чахлые деревья. Утесы поднимались все выше и выше, а вместе с ними подымались и деревья. Наконец, вздымался целый лес — сначала редкий, а дальше все чаще и темнее. Совсем вдали в темную лазурь небосклона уходили зубчатые края горного хребта, серые, ободранные, расщепленные. По самому краю этих возвышенностей неслись всадники на конях, невероятно твердых на ногах. Они ревели, как дикие, играли своими копьями и бросались в глаза своим белым нарядом, своими смуглыми лицами и хриплыми голосами. Они налетали кучками человек в пятьдесят или целыми тучами проносились мимо, как вихрь, и исчезали вдали. И при каждом таком набеге, полном страшного гиканья, не один христианский воин тщетно призывал себе на помощь Спасителя.
Время от времени попадались на дороге мамелюки в броне; они стояли плотными дружинами под прикрытием своих лучников и словно вызывали на бой. Иногда христиане развертывали свои ряды для натиска (так они делали сначала), или какой-нибудь рыцарский отряд, более предприимчивый, зарывался вперед галопом и, разгорячившись, бросался на врага с криками «Вперед!» или «Выручай Акру!». Но тут из лесу с гиканьем появлялась черная конница, она огибала наших и отрезала ту или другую дружину. Так бывало днем, да и ночью было не больше мира под блестящими звездами. Вечно — отчаянная топотня, вспыхивающие там и сям лагерные огни, фырканье и храп в потемках, всадники-привидения, внезапно возникающие и исчезающие в полумгле, а среди перемежающегося затишья — злобное вытье встревоженных хищных зверей!
За днями, полными суматохи, следовали порожние дни, когда воинство оставалось в одиночестве
