Глава 9
В течение нескольких дней после отъезда Ванбли Сапы Хинакага Нто практически не выходил из типи. Бизоньего мяса, по которому он так соскучился, было вдоволь, и необходимость в долгих охотничьих вылазках отпала. Дэйлмору это было по душе. Ему нравилось сидеть рядом с индейцем и, куря одну за другой трубки, слушать его интересные житейские рассказы или поучительные древние легенды тетонов. Заинтересовавшись ими, он забывал даже о своих постоянных болях в голове и ноге. К тому же, по собственной инициативе, чтобы хоть чем-то заняться и отвлечься, он часто просил Хинакагу Нто побыть в качестве преподавателя языка лакота. Полиглотом его, конечно, было трудно назвать, однако же тетонский диалект он усваивал с заметной быстротой, как и своеобразный прерийный язык жестов, в котором индеец был настоящим мастером.
Когда-то они пообещали друг другу продолжить тот трудный и злободневный разговор о правоте белых и краснокожих, но никто из них так и не решился начать его, хотя вопросы были и у того, и у другого. Наверное, каждый все-таки понимал, что этих вопросов будет больше, чем ответов на них, как будет больше взаимных упреков и обвинений, чем стремления к компромиссу. Эти два разных человека волей обстоятельств стали близкими друзьями, а друзья стараются не причинять боли или неудобства друг другу.
Ничегонеделанье индейца неожиданно кончилось, и вот по какой причине. Как-то солнечным днем Хинакага Нто разрезал оставшуюся часть туши на широкие полосы, прокоптил и разложил на траву перед палаткой для просушки и вяления. Сторожить мясо он оставил Дэйлмора (прошло уже несколько дней как тот стал проводить помногу времени на свежем воздухе), снабдив его кучей камешков, а сам поехал прокатиться на своем застоявшемся гнедом мерине.
Дэйлмор с пониманием отнесся к возложенной на него задаче и до тех пор бдительно охранял мясо от всевозможных зверьков и птичек, пока его не сморил послеполуденный сладкий сон. Какую же картину застал вернувшийся с прогулки индеец, кажется, говорить излишне: перед тихо посапывающим больным не было ни одного кусочка бизоньего мяса. От разочарованного возгласа краснокожего Дэйлмор едва не вскочил на сломанную ногу.
— Честное слово, я вздремнул-то всего чуть-чуть, — пожимая плечами, оправдывался он, глядя на то место, где лежали мясные полосы.
Индеец осмотрел окрестности и произнес, едва сдерживая смех:
— Да, этого времени как раз хватило койотам, чтобы без шума убраться отсюда с мясом. Дэйлмор также заулыбался:
— Извини, Хинакага. Похоже, я здорово поспал. — Он посмотрел вверх. — Это солнце, оно так расслабляет.
— Ладно, — произнес индеец, — ничего не поделаешь. Придется отправляться на охоту.
Привязав гнедого к колышку за палаткой, он захватил лук с колчаном охотничьих стрел и покинул месу в поисках дичи. Его не было часа три. Когда же сидевший перед входом Дэйлмор увидел возвращавшегося индейца, то не смог сдержать возгласа удивления. Кроме двух подбитых тетеревов, висевших на его поясе, удачливый охотник в руках держал большую живую птицу. Еще до того, как индеец подошел ближе, Дэйлмор узнал в этой птице прерийного крапчатого сокола. При каждом шаге своего пленителя сокол взмахивал длинными острыми крыльями, пытаясь вырвать лапы из сильных рук индейца и унестись ввысь. Сначала Дэйлмору было непонятно, почему хищная птица не пускает в дело свой крючковатый опасный клюв. Все стало ясно, когда Хинакага Нто вплотную подошел к Дэйлмору. Миролюбивое поведение сокола объяснялось тем, что на его глазах была повязка.
— Хинакага, — удивленно воскликнул сержант, — что это значит? Зачем притащил сюда этого красавца? И как же ты ухитрился поймать его, черт возьми?
— Сейчас узнаешь, — с улыбкой ответил индеец.
Оставив в палатке двух тетеревов и оружие, он присел рядом с белым, по-прежнему не выпуская из рук хищную птицу.
— Ну, объясни же, — настаивал сержант. — Слушай, — сказал индеец, поглаживая свободной рукой голову и спину сокола. — Я знаю, где в этих горах излюбленное место кормежки тетеревов. В березняке к северо-западу отсюда они проводят большую часть дня, питаясь молодыми листочками. Туда я и направился. Подстрелить двух откормленных тетеревов не составило большого труда, и я, прицепив их к поясу, пошел обратно. Та тропа, по которой я добирался до березняка, показалась мне слишком длинной и, чтобы сократить путь, я выбрал узкую тропинку, ведшую прямиком к нашей месе через густые заросли диких слив и выветренных скал. Проходя мимо одной из этих скал, я вдруг услышал над собой пронзительные яростные крики. Едва я успел посмотреть вверх, как над моей головой стремительно пронеслась птица и взмыла в небо. Пока она готовилась к очередной воздушной атаке, я сумел разглядеть ее. Это была самка сокола. Я понял, почему негодующая птица устроила мне такой неласковый прием. Где- то поблизости должно было находиться ее гнездо, и я, осмотрев поверхность скалы, сразу же обнаружил его. Гнездо из больших веток виднелось на широком уступе скалы. Немного погодя соколица вновь устремилась вниз с ожесточенным криком, промчавшись в трех ладонях от моей головы. Было забавно смотреть на эту отважную птицу, грудью защищавшую свои владения от непронепрошеного гостя. Поскольку я оставался на месте, она беспрепятственно кричала и совершала дерзкие налеты. Потом она все же успокоилась, присев рядом с гнездом. Признаюсь тебе, Тэ-ви-то, моя шея устала от бесконечных наклонов головы. Я думал, что уже все кончилось, но не тут-то было. Снова в небе раздался негодующий крик. Я посмотрел на гнездо — соколица не двинулась с места. Оказалось, ей на подмогу прибыл верный супруг. — Индеец указал взглядом на плененного сокола. — Этот крылатый разбойник сразу дал понять, что теперь я буду иметь дело с мужчиной. В первом же броске он едва не запустил свои задние кривые когти в мою прическу. Это уже нельзя было назвать забавой. Нерасторопность с моей стороны грозила обернуться тем, что его острые когти могли прочертить кровавые борозды на моем скальпе. Я выхватил лук, но приладить стрелу уже не успел. Разгневанный хищник бросился камнем на меня. Защищаясь, я поднял левую руку и спрятал под нее голову. В то же мгновение я почувствовал и услышал, как когти сокола распороли рукав моей кожаной оленьей куртки. — Хинакага Нто вытянул левую руку, и Дэйлмор увидел разорванный рукав. — Однако, проявив безмерную отвагу, сокол сам оказался в западне. Его задний коготь зацепился за дубленую кожу рукава, не позволяя ему освободиться. Он рвался вверх, хлопал крыльями, но все было напрасно. Я изловчился и схватил его за шею. Мне ничего не стоило задушить храбреца. Я крепче и крепче сжимал его шею и видел, что ему приходит конец, как вдруг мне на ум пришла замечательная мысль. Я не дал соколу умереть. Я решил пленить его и использовать в своих целях. Полузадушенный, он почти не сопротивлялся, когда я повязал ему глаза налобной повязкой.
Индеец нежно погладил птицу по голове и спинке и закончил:
— Бедняга, кажется, сейчас пришел в себя. Я чувствую, как его тело наливается силой.
Дэйлмор внимательно выслушал рассказ Голубой Совы, тем не менее с его лица не сходило недоуменное выражение.
— Ну, ладно, Хинакага, — произнес он, — все это хорошо. Но, черт побери, зачем тебе понадобился живой сокол? В каких это целях ты собираешься использовать его?
— Не догадываешься? — весело спросил индеец.
— Убей меня, нет! — нахмурился сержант после короткого раздумья.
— Тэ-ви-то, через три-четыре дня этот великолепный крапчатый сокол станет самым лучшим охотником в отрогах Черных Холмов, и мы с тобой всегда будем сыты.
Дэйлмор облегченно вздохнул, кивая головой. Индеец говорил о соколиной охоте. Еще будучи мальчишкой, в Дейтоне, он кое-что читал об этом в публичной библиотеке, смутно помнил, что соколиная охота была доброй забавой у восточных владык, русских царей и средневековых королей и герцогов. Но он никак не мог предположить наличие такого промысла у североамериканских индейцев. Для него это было откровением.
— Хинакага, неужели в твоем племени существует обычай добывать пищу с помощью ловчих
