так, как он приказал. Это была проверка. Как я реагирую после… этого.
Он сделал так, как ему приказали. А Айвэн Берман не сделал того, что ему приказали. Хотя ему жгли живое мясо и загоняли металл под ногти.
— Понимаете, пока мне немножко одиноко, не буду скрывать от вас, но у меня такое ощущение, будто сейчас я смогу лучше понять какие-то вещи. Бога, например. Я никогда не мог понять смысла религии. Она казалась мне… ненужной… Как еда после сытного обеда… А сейчас… Нет, я еще не нашел бога, но мысль о нем уже не кажется смешной… Простите, что я так много говорю, но вы — первый… кто…
— Что вы, что вы… Когда вы собираетесь поехать в свою фирму?
— Фирму? Ах да… Я не знаю… Я еще не думал, как я организую свою жизнь.
Мне показалось, что я чувствую еле уловимый запах тлена. Может быть, он появляется, когда лежишь сорок дней в саркофаге. Даже свежезамороженный. А может быть, мне лишь почудился этот запах.
Я все-таки оставил чек. Так мне было удобнее. Если уж быть эгоистом, так до конца.
И вот я снова у себя в конторе. Все та же блондинка жадно смотрит на масло для загара. Увы, нам придется расстаться. Давно уже прошел сентябрь, и ее курортная нагота неуместна в хмуром свете ноябрьского утра. Кто меня ждет на следующем листке календаря?
В конторе тихо. Гизелы еще нет, хотя ей давно пора прийти. Она опаздывает на целых четверть часа. А вот и звуки открываемого замка. Шаги. Двигает стул. Кладет сумку. Сейчас она достанет свою косметическую сумочку. Два щелчка, один за другим. Я их помнил и ждал, но все же вздрогнул. За это время я как-то отвык от щелканья замков ее сумки.
Сейчас я встану, подойду к настенному календарю, перегну страницу и расстанусь с блондинкой. У меня нет причин жаловаться на тебя, хотя ты слишком уж любишь море и солнце, но пришло время расставаться.
Я перегибаю большую глянцевую страницу. Брюнетка ведет под уздцы лошадь. Брюнетка смотрит на электромобиль, стоящий на дороге. Теми же голодными глазами, что ее сентябрьская предшественница смотрела на масло для загара. В этой рекламной конторе манекенщицам выдают, наверное, глаза напрокат. На что она будет смотреть в ноябре?
Гизела открывает кому-то дверь. Сейчас она войдет и скажет мне, что напоминают об арендной плате за помещение.
Но входит не она, а Одри. Она ни о чем не говорит, она просто молчит. Мы оба молчим и смотрим друг на друга. Наконец она пробует улыбнуться. Получается не очень удачно. Видно, она давно не практиковалась.
Только бы она ничего не говорила. Я никогда в жизни так не боялся слов. Любое из них могло взорвать хрупкий остов острого, невероятного счастья. Когда живешь в воздушном замке, самое опасное — слово.
Я смотрю на нее и замечаю, что ее глаза не такие напряженные, как раньше. Они улыбаются, и я явственно слышу тоненький, поющий звук серебряных колокольчиков.
Глава 5
Они не отставали от меня ни днем, ни ночью. Они поджидали меня в конторе, прятались в квартире, тенью шли за мной по улице, стояли за спиной, когда я разговаривал с Одри, и усаживались вместе со мной на больничную кровать Айвэна Бермана. Повыше — Фрэнки. Пониже, с темными волосами, — Фалькони. Мне не было спасения от них. И когда они были возле меня, я чувствовал запах горящего человеческого мяса и слышал крик Айвэна, когда они вгоняли лезвие перочинного ножа под его ногти.
От них не было спасения. Они в конце концов добрались до меня.
И я пошел к начальнику следственного отдела шервудской полиции Патрику Бракену. Приятелю Джона Кополлы.
Мистер Бракен оказался немолодым человеком с жесткими чертами лица полицейского и холодными светлыми глазами.
— Мистер Бракен.? — сказал я. — единственное, что я знаю о вас, — вы друг Джона Кополлы. И кто-то хотел бы, что бы вы…
Хозяин кабинета покачал головой и приложил палец к губам. Он открыл ящик стола, вытащил «сансуси», надел наушники сам и протянул мне. Осторожный человек мистер Бракен. Наверное, не без оснований.
— Спасибо, — сказал он. — Я давно хотел поблагодарить вас за все, что вы сделали для Кополлы и для меня. Они не останавливаются ни перед чем, чтобы только скомпрометировать меня. Даже засадить в тюрьму невинного человека, лишь бы только он был моим другом.
— Я так и думал, — кивнул ч. — Я сразу понял, что Кополла лишь орудие сведения с вами счетов. Но я никак не мог понять, почему ваши враги избрали такой сложный способ нападения…
— У меня есть кое-что против них. И они это знают. Они знают, что, если ухлопают меня, я буду опасен им даже в могиле. Может быть, даже опаснее, чем сейчас. Сейчас я скован по рукам и ногам, а тогда ничто не помешает, чтобы кое-какие факты стали всеобщим достоянием… Об этом-то уж я позаботился заранее. Поэтому они пока что щадят меня, а у меня нет возможности нанести им удар. В политике это называется баланс сил. Или баланс страха.
С Кополлой они придумали замечательно. Когда я прочел ваше выступление на суде, я просто… руками развел. Это ж надо придумать такое…
— Мистер Бракен, — сказал я, — мой друг Айвэн Берман запомнил имена людей, которые пытали его. Некий Фалькони и…
— Наверное, Фрэнки. Фрэнк Топол по кличке Банан.
— Фрэнки, верно.
— Они всегда работают вместе.
— Мистер Бракен, я нашел свидетеля. Человека, который видел, как они вели Бермана в его квартиру. Паренек из подземного гаража в доме Бермана. Чак Пополис.
Начальник следственного отдела покачал головой.
— Хотя бы и два Чака… Бессмысленно.
— Но почему?
Патрик Бракен посмотрел на меня с легкой брезгливостью.
— Потому что ни один свидетель не доживет до процесса, на котором судили бы человека Вольмута.
— Вольмута?
Брезгливость на лице Бракена сменилась состраданием.
— Теперь я понимаю, как вам удалось сделать то, что вы сделали, — усмехнулся он. — Вы просто ничего не знаете. Вы новичок, впервые попавший на бега. А новички, первый раз приходящие на ипподром, выигрывают чаще завсегдатаев. И знаете почему? Потому что они ни черта не знают. Незнание — тоже сила. Если бы вы знали, против кого подняли руку…
— Но я же, как вы видите, жив…
— О, люди Вольмута знают, когда нужно отступить и когда нужно выждать. Тем более что Ламонт, как вы знаете, исчез вместе со своим аппаратом. Так что их организация особенно даже и не пострадала. Я не хочу обидеть вас, мистер Рондол, но вы не можете разрушить организацию Вольмута и Майка Перуджино.
— Перуджино?
— Это хозяин Вольмута.
— Ничего себе организация…
— Это рак, Рондол, рак в стадии метастаз. Он пророс сквозь наше общество.
