«направляющей функции» Адлера или идеализированной системы образов Хорни. Он также является приблизительным эквивалентом фрейдовской концепции структуры характера, хотя в большей мере межличностно обусловлен.
Согласно подходу ТА, ребенок принимает решение, определяющее структуру его характера и, следовательно, он ответственен за нее. Однако в связи с этим возникают проблемы, когда слово «решение» понимается только в сознательном, волевом смысле. Определение «решения», предложенное ТА, отражает путаницу, связанную с термином: 'Решение – это точка во времени, когда юное существо, используя все адаптивные ресурсы своего Эго, модифицирует свои ожидания, пытаясь соотнести их с реалиями домашней ситуации. Отметим, что определение начинается словами: «Решение – это точка во времени…», словно речь идет о том, что существует конкретный момент решения, что между исходным и измененным состояниями должно стоять сознательное решение.
Терапевт, всерьез относящийся к идее принятия ребенком каких-то определенных важных архаических решений, подвергается опасности усвоить конкретный упрощенный подход к терапевтическому изменению. Собственно, именно так и произошло; например, согласно текстам ТА, задача терапевта – помочь пациенту вернуться назад, к «изначальному решению», к «переживанию первого акта» (что не слишком далеко от изначальной травмы в ранней фрейдовской теории), воссоздать его и принять «новое решение». В соответствии с этой формулировкой пациенту предлагается принять новое рациональное решение, чтобы нейтрализовать давнее решение абсолютно другого типа. Именно об этом предупреждал Фарбер, говоря о том, что важно не пытаться заставлять волю второго (сознательного) рода делать работу воли первого (бессознательного) рода.
В этом радикальном взгляде на принятие решений теряется тонкое устройство процесса развития. Структура характера индивида не является результатом одного важного решения, которое можно отследить и отменить, она составляется из сделанных на протяжении жизни бесчисленных выборов и отвергнутых альтернатив. Хотя у ребенка, конечно, нет взрослого осознания характерологических опций, он тем не менее всегда в той или иной степени способен принять или отвергнуть то, что ему дается, покориться или бунтовать, сформировать позитивную или, как учил Эрик Эриксон, негативное отождествление с определенными ролевыми моделями. Как я обсуждал в предыдущей главе, для процесса терапии необходимо, чтобы пациент принял ответственность за то, что он есть – так же, как за то, чем он станет. Только тогда индивид может ощутить энергию (и надежду), необходимую для процесса изменения. Но психотерапевтическое изменение не произойдет путем единственного важного волевого решения – оно явится постепенным процессом принятия множества решений, каждое из которых прокладывает путь для следующего.
Почему решения трудны?
«Мы пойдем? Давайте пойдем. Никто не двигается» Что происходит в промежутке между намерением и обязывающей решимостью действовать. Почему многим пациентам так необыкновенно трудно принимать решения? Действительно, когда я думаю о своих нынешних пациентах, то обнаруживаю, что почти каждый бьется над каким-то решением. Некоторые пациенты озабочены конкретным жизненным решением: что делать с важными отношениями, оставаться в браке или расстаться, возвращаться ли к учебе, попытаться ли завести ребенка.
Другие пациенты говорят, что они знают, что им нужно делать – скажем, бросить пить или курить, сбавить вес, попробовать встречаться с людьми или попытаться установить близкие отношения; но они не могут решиться на то, чтобы сделать это, – иначе говоря, связать себя с этим. Третьи заявляют: они знают, что у них не так, – например, они трудоголики, слишком высокомерны или слишком незаботливы, – но не знают, как решить измениться и поэтому, по сути, ни за что не отвечают в терапии.
Со всеми этими непринятыми решениями связано что-то чрезвычайно болезненное. Когда я думаю о моих пациентах и пытаюсь анализировать смысл (и угрозу), заключенные для них в решении, меня поражает прежде всего разнообразие ответов. Решения бывают трудны по многим причинам, некоторые из них ясны, некоторые не осознаются, а некоторые, как мы увидим, достигают глубочайших корней бытия.
Исключающий эффект альтернатив. Герой романа Джона Гарднера «Грендел» совершил паломничество к старому священнику, чтобы узнать о тайнах жизни. Мудрец сказал: «Основное зло в том, что Время – это постоянное исключение, и жить в реальности означает исключать». Он подытожил свои размышления о жизни двумя простыми, но страшными суждениями, четырьмя опустошающими словами: «Вещи уходят, исключаемые альтернативами». Я воспринимаю послание, содержащееся в словах священника, как глубокую интуитивную истину. «Вещи уходят» – этой теме посвящен первый раздел данной книги, а исключающий эффект альтернатив – одна из фундаментальных причин, по которой решения трудны.
Для любого «да» должно быть «нет». Выбрать что-то одно всегда означает отбросить что-то другое. Как сказал один терапевт нерешительному пациенту: «Решения очень дороги, они стоят вам всего остального». Всякое решение неизбежно сопровождается отречением. Приходится отрекаться от возможностей, часто от таких, которые никогда больше не возникнут. Решения болезненны, потому что они означают ограничение возможностей, и чем больше это ограничение, тем ближе человек подходит к смерти. Хайдеггер так и определил смерть: «невозможность дальнейшей возможности». Реальность поставленной границы это подрыв одного из наших главных способов совладания с экзистенциальной тревогой – иллюзии исключительности, уверяющей нас в том, что хотя другие могут быть подвержены ограничениям, мы – свободные, особенные и неподвластные естественному закону.
Конечно, мы можем избегать осознания отказа, избегая осознания своих решений. Велис прекрасно выражает эту ситуацию с помощью метафоры, где решение – это встретившийся на пути перекресток, а отказ – невыбранная дорога:
«Некоторые люди могут двигаться вперед, не беспокоясь из-за того, что движутся вслепую, полагая, что они идут по большаку, а все пересечения – с проселочными дорогами. Но двигаться вперед с осознанием и воображением значить переживать память перекрестков, которых человек никогда больше не увидит. Некоторые люди сидят на перекрестках, не выбирая ни одной дороги, потому что не могут выбрать обе, лелея иллюзию, что если они просидят достаточно долго, оба пути сольются в один и, следовательно, оба будут возможны. Зрелость и мужество это в значительной степени способность именно к таким отречениям, а мудрость – в немалой доле способность находить пути, которые позволят обходиться как можно меньшим числом отречений».
Сидящий «на перекрестках, не выбирая ни одной дороги, потому что не может выбрать обе» – замечательно точный образ человека, неспособного отказаться от возможности. Древние философские метафоры отображают ту же дилемму: аристотелевский сюжет о голодной собаке, которая не может сделать выбор между двумя одинаково привлекательными порциями пищи, или знаменитая проблема Буриданова осла, бедного животного, умирающего от голода между двумя одинаково приятно пахнущими охапками сена. В каждом случае живое существо погибнет, если откажется отвергать возможности; спасение заключается в том, чтобы довериться желанию и взять то, что находится в пределах досягаемости.
Подобные метафоры отражают клиническую ситуацию тех пациентов, которые страдают от паралича воли не только потому, что не могут сказать «да», но и потому, что не могут сказать «нет». На бессознательном уровне они отказываются принимать экзистенциальные последствия отречения.
Решение как пограничный опыт. Полностью осознавать свою экзистенциальную ситуацию означает осознавать свое самосотворение. Осознавать факт самоконституирования, отсутствия абсолютных внешних точек отсчета, произвольного присвоения смысла миру нами самими – значит осознавать отсутствие почвы под собой.
Принятие решения погружает нас в это осознание, если мы не сопротивляемся. Решение, особенно необратимое, – это пограничная ситуация, так же как осознание «моей смерти». И то, и другое действует как катализатор процесса сдвига позиции от повседневной к «онтологической», то есть к такому модусу бытия, в котором мы помним о бытии. Хотя, как учит Хайдеггер, такой катализатор и такой сдвиг в конечном счете благотворны и являются предпосылками подлинного существования, они также могут вызывать тревогу. Если мы не подготовлены, то находим способы вытеснения решения, точно так же, как вытеснения смерти.
Важное решение не только открывает нас тревоге отсутствия почвы, но и представляет угрозу для
