Не удержавшись, прижалась к сердцу щекой. Гул его работы будет успокаивать — да, мне страшно. Наверняка будет очень больно.
Убедившись, что «бременен» двойней (неприятно и неудобно, но это временно), начал обрывать связи с гранью. Быстро, но точно, чтобы ничего не забыть.
Грань, разумеется, своё не отпускала, чуть не вырвала души обратно, но сдержал энергетический контур. Если дальше так пойдёт, стану заправским некромантом.
Испуганный крик Сира.
Дело дрянь, нужно давать указания, ибо, если выберусь, буду валяться без сознания. Если выберусь… Именно так, потому что время вышло, жизнь и сила стремительно утекали. Ничего, залезу в резерв, последним рывком распрощаюсь с краснорожими.
Преодолевая первую преграду, вновь дышу огнём.
Плохо. Мне плохо, но души нужно вытаскивать. Даже если умру — даром собой жертвовал?
Вроде всё, вот они, оба.
Дёргаю за ниточку, соединяющую меня с телом, напоминаю, что ещё жив, и резко оживаю.
На грани сознания, преодолевая слабость и дурноту, делаю то, что должен, прося сына помочь. Он займётся воскрешением Манала, артефакт на полу валяется, а я Оданой.
Практически ничего не видя, начинаю ритуал воскрешения. А в голове одна мысль — лишь бы успеть!
Я не знаю, успел ли: безграничная тьма накрыла, когда я вдыхал в Одану жизнь. Как выяснилось — свою. Но если так, то вдыхать было нечего: некромантия тем и опасна, что предлагает прогулку по лезвию ножа.
«Что ж, зато почётно. Как и полагается магу», — утешили отголоски угасающего разума.
— Папа! Папа!
Кажется, голос Орфы.
Я отчаянно пытаюсь вернуться, снова слышать и видеть, но всё как снег… Будто тебя засыпали снегом, и ты медленно стынешь, костенеешь. И ничего больше нет, лишь отголоски мира и собственных ощущений.
Окружающее пространство тает…
Ещё один рывок.
Нужно что-то чувствовать, нужно!
Орфа, позови ещё раз: твой голос, как ниточка, приведёт обратно.
И она позвала.
А Сир колдовал: я чувствовал мягкое прикосновение магии.
Боль, Тьхери, боль! Никогда не думал, что буду так ей радоваться.
Оба парня чего-то творят. Даже не знаю, ругать или хвалить.
Откуда они это узнали? Из книг? От Стьефа… Смешно, но мне хочется, чтобы он оказался рядом — дара нет, но вылечить сумеет. А эти два зверёныша только себя досуха выжмут.
Теребят, кричат… Наверное, потому что плохо слышу.
Попытался определить, к какому миру принадлежу. Сложно сказать, грань крепко вцепилась. Избавляться от неё нужно прямо сейчас, когда мне подарили силы, иначе я не вернусь. Умная, дрянь, знала, какую ловушку сотворить!
Баста, больше никаких хождений! Для этого есть настоящие некроманты, у них и баланс энергии иной, и умений больше.
Интересно, племянничек жив, или я зря выряжался, корчусь здесь… Хадаршет, лучше бы сдох!
Боль была жуткая, нестерпимая. Кажется, я даже выл. Почему кажется? Да не соображал ничего, просто корчился на полу. Теперь, когда ощущения вернулись, точно знал, что подо мной нечто твёрдое, покрытое ковром, что запахи знакомы, особенно свечей и курительных трав, что меня держат чьи-то тёплые руки. Руки ребёнка. Дочь? Да, Орфа, потому как её братья всё ещё колдуют. Им пора прекращать, особенно Рэну, да и Сиру…А ведь он молодец: кто же ещё удержал, когда меня мотнуло за грань? Весь выложился, хотя я и помогал, сопротивлялся попыткам досрочной смерти…
Меня будто раздирали на части. Или пилили.
Сделал знак рукой, что не труп. Попытался поменять позу, открыл глаза. И тут же закрыл — рано пока, веки чугунные.
Радуются. Орфа — громко, сыновья — тихо, устало… А Одана? Одана! Почему нет её голоса? Никакого. Я ведь не пару минут валяюсь, она должна была очнуться. Не встать, конечно, но на шёпот сил бы хватило. Ментальный.
Преодолевая насмешку грани, заставил себя приподняться на локтях и поискать мысленным взором супругу. В комнате её нет. А комната — кабинет. Так, а в спальне? Да, лежит на постели. Прощупать её состояние не позволило собственное.
С глухим стоном повалился обратно на пол с твёрдой уверенностью, что от мертвеца в ближайшие сутки буду отличаться только температурой тела.
Меня рвало кровью. Даже не видя, я чувствовал её запах, её теплоту. Она будто наполнила все лёгкие и гортань, мешала дышать.
Когда наконец разлепил глаза, с трудом приспособившись к освещению: после полной темноты даже сумрачный свет режет, увидел, насколько всё плохо. Кровь пополам с блевотиной.
Содержимое желудка давно кончилось (но осталось на ковре и частично на мне), а вот крови и желчи хватало.
Целыми сгустками, тёмными, вишнёвыми. Мать вашу, внутри же всё цело было!
Меня подняли, вытерли, подставили миску…
Слабо (даже младенец сильнее) ухватив заботливую Анже за руку, едва слышно спросил, что с Оданой. Меня заверили, что она жива. Всё, большего мне не нужно.
Вернувшееся зрение позволило рассмотреть испуганные лица детей. И не только испуганные…
— Сир, ты… — нехорошо так о собственном сыне, поэтому как-нибудь помягче, — недоумок малолетний! Поправлюсь — мало не покажется!
Понял. Конечно, понял. Ради такого случая даже голос прорезался.
Он брал силы из всех троих и тратил на заклинания. А я-то дивился, откуда у четырнадцатилетнего парня такой резерв! В мать пошёл: у той тоже с мозгами нелады.
Кровяные сгустки становились всё меньше, теперь я просто давился пустыми спазмами.
Анже подсунула под нос любимый кофе и очень обиделась, когда я отказался: банально не смогу проглотить. Зато горькую дрянь из моих же запасов в меня влили без спроса. И снотворного туда подмешали. А, может, я сам сознание потерял — в который раз.
Очнулся в спальне, раздетый, умытый, ухоженный, но разбитый. Даже голову повернуть не мог, просто лежал с закрытыми глазами и слушал. Потом заснул.
Так и коротал время: час-два бодрствования — сон.
Тошнить тошнило, как окончательно очухался (то есть в голове появились мысли, и вернулся голос), так постоянно. Утешался тем, что супружницу тоже выворачивало. Лежала в футе-двух от меня, стонала и пополняла тазики.
Но мерзавка выздоровела быстрее. И сразу ревниво принялась ухаживать за мной. Качается, шатается — а всё туда же. Бледная немочь! Я с ней не разговаривал: берёг силы. Мы потом всё обсудим, долго и обстоятельно. И ты будешь молчать.
То, что хотел, сообщил Одане примерно через месяц. Я всё ещё валялся в постели, но был в состоянии сидеть, есть и читать. Ну, и ругаться с супругой.
Одана пыталась оправдаться, просилаь прощения, каялась упирать на то, что этот демонов Манал таки ожил, хотя на ноги подымется нескоро (к счастью, не у меня дома: его семейка увезла в Медир), но мне было плевать. Даже не из-за себя (хотя себя я тоже люблю), а из-за неё и детей.
Умереть ради чужого соплёныша, который даже не ребёнок! И довести Сира до состояния овоща. У него же откат случился, Марта полторы недели выхаживала. Хорошо, хоть Стьефа позвали, он с артефактом
