КОРДЕБАТАЛИЯ
Гр. Алексей Григорьевич Орлов, Главноком.
АРЬЕРГАРД
Контр-адмирал Эльфинстон.
У турок в первой линии стояло десять семи- и восьмидесятых кораблей, в том числе один 96-ти и один 100-пушечный; во второй 7 кораблей, 4 фрегата. Турки стояли хорошо; расстояние между кораблями одной линии было немного более двойной длины судна; корабли поставлены на шпринги, чтобы их не заворотило при перемене ветра; суда второй линии поставлены против промежутков первой; вся линия стояла малым погибом, дугой, со впадиною посредине, от берега были они не далее полумили; первый фланг примыкал к низменному острову, левый к Чесменской губе. Гребные суда, баркасы и галеры держались на веслах между флотом и берегом, где расположен был стан сухопутного войска.
В 11 часов дан был сигнал: 'спуститься на неприятеля'. Адмирал Спиридов с авангардом тотчас начал спускаться; а за ним в кильватере прочие. В исходе 12-го передовой корабль, 'Европа', подошел на выстрел, и неприятель открыл сильный огонь со всех кораблей: но наши молчали и, подошедши на пистолетный выстрел, вдруг стали приводить вдоль неприятельской линии, осыпая ее ядрами. Так делали и все прочие корабли наши, оборачиваясь лагом против турок. В половине первого все корабли уже вступили в жаркое дело.
Скажем теперь слово о некоторых кораблях наших порознь.
Авангард и кордебаталия в особенности смело напирали. Корабль 'Европа', подойдя вплоть, привел и положил марсель на стеньгу; но когда следовавший за ним 'Евстафий' стал напирать, то 'Европа' должен был уступить ему место, наполнил марсель и вышел вперед крайнего, наветренного неприятельского корабля; затем он поворотил на другой галс, спустился и, заняв место позади 'Ростислава', вступил опять в самый жаркий бой.
'Евстафий', при быстрой и меткой пальбе, в свою очередь также вышел вперед тем же путем, также хотел поворотить, но из-за сильных повреждений в рангоуте не успел в этом, увалился под ветер и навалил на передовой турецкий корабль ('Реал-Мустафа'). При самой свалке пушечный и ружейный огонь не умолкал: турки стали бросаться за борт и достигать вплавь берега; но 'Мустафа' загорелся, пламя пошло по снастям и парусам и перешло на 'Евстафий'. На нем был адмирал Спиридов и граф Федор Григорьевич, родной брат главнокомандующего; они едва успели спастись на шлюпке, как горящая грот-мачта упала на 'Евстафий', и этот взлетел на воздух. Это сделалось так скоро, что шлюпки со всего флота, посланные тотчас на помощь 'Евстафию', опоздали и успели только снять капитана Крюйса и двух человек с остова взорванного корабля.
Граф Алексей Григорьевич не знал о спасении брата своего до конца сражения: он считал его погибшим.
'Три-Святителя' за 'Евстафием' лег борт о борт с неприятелем и громил его ядрами. Увидев участь 'Евстафия' и рассудив, что, держа марсель на стеньге и потеряв ход, также поворотить против ветра не сможет, решился поворотить через фордевинд, для чего и должен был прорезать неприятельскую линию: при этом он утлегерем своим снял флагшток у одного из турецких кораблей, прошел между обеих линий неприятельских и, осыпая их ядрами, вправо и влево, благополучно поворотил и вышел на простор.
За ним шел 'Св. Януарий': он стрелял залпами, проходя мимо, по каждому кораблю и не потеряв ходу, когда, шедший перед ним 'Три-Святителя' должен был спуститься, поворотил против ветра на другой галс.
За 'Януарием' шел 'Три-Иерарха': чтобы не упасть на неприятеля, он бросил якорь против турецкого флагмана и отнес корму на шпринге. Он до того одолел капитана-пашу страшным пушечным и ружейным огнем, что тот, обрубив канат, бросился на берег: но второпях и в страхе он позабыл обрубить кормовой шпринг свой; поэтому корабль уклонился носом к берегу, а кормой стал против борта 'Трех-Иерархов'; с четверть часа этот громил его продольными выстрелами и разбил в пух.
За флагманом следовал 'Ростислав': он также положил марсель на стеньгу и, оставаясь на одном месте, осыпал неприятеля ядрами. За ним следовали уже три арьергардные корабля, которые также сделали свое, но не подходили на такое близкое расстояние к неприятелю, как первые шесть кораблей, и были менее в деле.
Покуда оба флота были в этом тесном и жестоком бою, где каждое ядро пробивало оба борта навылет, а 'Св. Евстафий', навалив на наветренный неприятельский флагманский корабль, взял его абордажем, причем сам адмирал турецкий, Гасан-Бей, был ранен, бросился за борт и едва был спасен турецкой шлюпкой, а вслед за тем 'Евстафий' вместе с неприятелем загорелся, – турецкие корабли, будучи все под ветром, стали думать только о своем спасении: все они стали рубить канаты, ставить паруса и уходить без оглядки в Чесменскую бухту. Страх обнял их, чтобы горящие корабли с наветру на них не навалили.
Как только турки пошли на побег, то главнокомандующий, обрубив и сам канат на 'Трех-Иерархах', поднял сигнал: 'гнаться За неприятелем' – и турецкий флот в такой тревоге и беспорядке тискался в бухту,
