– Она гладит. Это тепло. Вообще, дети чаще всего изображают матерей за каким-то занятием. Вот смотри. У Лены Галкиной, твоей тезки, мама варит суп. У Сони Шваб мама пылесосит. А вот с папами дело обстоит иначе. У Сони на рисунке папа вообще отсутствует.
«А ведь и верно», – подумала Лена, вспомнив, как отец третьеклашки иногда привозит свою дочь в школу на «вольво».
– И знаешь, как она объяснила это мне? – продолжил психолог. – Она сказала, что он на работе, поэтому его на рисунке нет. А это уже свидетельствует об отстраненности отца от воспитания дочери. Он, скорее всего, далек от семейных проблем.
«О как!» – успела удивиться Лена.
– А вот у Саши Степанкова ситуация еще хуже. – Дмитрий Дмитриевич покопался в папке и достал рисунок Саши. – Взгляни. Здесь и папа, и мама, и бабушка с дедушкой, и даже старший брат, ученик десятого «А», а самого Саши на рисунке нет. Не исключен вариант, что он не чувствует себя нужным и любимым. У Лены Галкиной иная картина. – Дмитрий Дмитриевич передал Лене рисунок девочки. – Видишь, у нее все нарисовано очень мелко, простым карандашом. С семьей у нее все в полном порядке, но не с ней. Эта тщательная прорисовка, почти тайская миниатюра, говорит о ее неуверенности в себе, о заниженной самооценке.
У Лены перед глазами возникло бледное личико худышки Галкиной. Да и так понятно, что она тихоня и не слишком высокого мнения о себе.
– А что это за черта? – спросила она, взяв рисунок, подписанный внизу «Леша Снегирев».
– Представь себе – это стена, отгораживающая одну комнату от другой. Леша в одной комнате, а его родители в другой. Какие-то мысли есть на этот счет? – спросил Лену психолог.
– Думаю, все ясно: парень чувствует себя одиноким, – сказала Лена, следуя предыдущей логике.
– В общем, ты права. Здесь явно прослеживается непонимание, отчуждение. Вот что можно извлечь из обычных рисунков. Ну, а дальше, как говорится, предстоит большая работа. Сначала поговорю с классным руководителем, – сказал Дмитрий Дмитриевич, складывая рисунки в стопочку, – затем вызову к себе родителей для душевной беседы, возможно, поговорю с самими ребятами, но ненавязчиво, так, чтобы они не чувствовали себя ущемленными и обиженными. Класс непростой оказался.
Лена слушала и мысленно краснела. Как легко мы делаем выводы, не считая нужным покопаться поглубже. Вот недавно она думала: зачем нужен психолог в школе? А оказывается, еще как нужен! Вон сколько всего интересного она узнала за полчаса. И ведь Романов хочет помочь ребятам и поможет, Лена теперь была в этом уверена.
– Дмитрий Дмитриевич, а помните, вы и у нас тест проводили?
– Конечно помню. – Психолог улыбнулся, и в его глазах промелькнули веселые искорки, будто он вспомнил что-то очень забавное.
– И вы обещали нам рассказать о его результатах в конце года, – напомнила Лена.
– И расскажу, обязательно, но чуть попозже, когда вам отметки годовые объявят. А вообще-то этот тест больше проверка для учителей, чем для вас.
В эту минуту раздался звонок с урока. Лена потянулась к рюкзаку:
– Я пойду.
– Иди.
Уже в дверях ее догнал приятный баритон Романова:
– Что Кошкиной скажешь?
Лена обернулась, пожала плечами:
– Так и скажу, что проспала. Не убьет же она меня за это?
– Думаю, что не убьет. Она в последнее время сама любезность.
– Это потому, что она влюблена в нашего полковника, – ляпнула Лена, подумав почему-то, что теперь она может поделиться с психологом любыми мыслями.
– Ну, не только, – усмехнулся он. – Так и быть, открою тебе один секрет. Людмилу Сергеевну на должность директора прочат в новую школу. Да, Лен, ты там не очень-то распространяйся: пока еще нет окончательного решения, – предупредил Романов.
Не очень-то распространяйся! А как это сделать, когда язык так и норовит проболтаться. Ну не умеет она хранить секреты. К тому же у нее от Бори секретов нет. Он увидел ее в коридоре, сразу бросился к ней. Высокий, крепкий, с длинными, вечно растрепанными темными волосами. На нем черные фирменные джинсы, свитер навыпуск, модные туфли. Борька улыбался широко и открыто:
– А я на улицу шел, чтобы тебе позвонить.
В стенах школы мобильники сильно глушило.
– А я проспала. Думаю, чего идти, выслушивать нотации от Кошки, настроение портить, ну и забила, – сообщила Лена, потом, наклонившись к Шустову и понизив голос, возбужденно сказала: – Борь, я тебе щас такое скажу, только ты поклянись, что никому ни полсловечка.
– Что б я сдох! – клятвенно заверил Борька, привычно забирая у нее рюкзак и вешая его себе на плечо вместе со своим.
– От нас, наверное, Кошка уйдет в следующем году!
Лене сразу стало легче.
– Куда, в декрет?
– Остряк-самоучка, – фыркнула она.
Но ведь и правда, Борька слыл первым шутником в классе. Его меткое словцо не раз веселило класс до колик и часто ставило на место зарвавшихся. Учителя и те побаивались с ним тягаться.
– А что? – Его темная густая бровь метнулась вверх и спряталась под челкой. – Дурной пример заразителен. Вон Маргаритка наша благополучно ушла в декрет, и ей по барабану, кто теперь будет за стенгазету отвечать. Ладно, это не вопрос. Найдут, чем занять нашу неуемную энергию. Так куда там наша Кошка собралась?
– В новую школу на повышение.
Борька присвистнул:
– Директором, значит. Повезет кому-то, – хмыкнул он и поинтересовался: – Кстати, откуда такие потрясные новости?
– Какая разница?
– И все же?
– Ну, Романов сказал. Я у него отсиживалась. Слушай, Борь, оказывается, психолог в школе очень нужный человек…
– Да что ты?
– Да!
Они вернулись к этой теме после уроков, когда Боря пошел ее провожать.
– Не, ну я не врубаюсь! Если мужик в руки молоток взял, чтобы гвоздь заколотить в стенку, – от него агрессия исходит. А если мама с утюжком – значит, в доме уют и тепло. Так, что ли, получается?
– Получается, что так.
– Хм, – скептически отреагировал Борька. – А как же криминальные элементы? Они, между прочим, очень уважают горячий утюжок, чтобы нужные сведения из жертвы вытянуть. Как с этим теплом быть?
– Не знаю. Если тебе это так интересно, сам у Романова спроси.
Лене не хотелось затевать спор. Она очень быстро пожалела, что завела разговор на эту тему. В голову полезла всякая глупость: что бы она нарисовала в этом случае, что бы нарисовал Боря? Он, возможно, отгородился бы стеной от родителей, как это сделал Леша Снегирев.
У Бори было все: и достаток в доме, и благополучие – все, кроме сердечной близости. Боря сам ей в этом как-то признался.
– Иногда посмотрю на предков… ну, блин, телик можно годами не врубать, реальное шоу на дому. Живут как вежливые соседи, а я у них связующее звено. Надоело все до чертиков, а куда денешься? Приходится мириться с видимым счастьем семейства Шустовых. Прикинь, они лет пять как по разным койкам разбежались. Отец погуливает на стороне. Я к этому спокойно отношусь, без напряга. Для матери секс вроде как и не существует. Так какие к отцу могут быть претензии? Он же здоровый мужик.
Лена тогда помучилась, но все же спросила:
– А ты не боишься, что отец может уйти от вас? Сам знаешь, сколько сейчас охотниц за красивой жизнью развелось.
– Нет, этого я не боюсь, – серьезно ответил Боря. – Во-первых, отец меня крепко любит. Правда, по-своему. Во-вторых, может, это и глупо звучит, но узы брака для него нерушимы, как оковы: надел, тащи до конца. А в-третьих, отец из тех, кто считает, что жена – это в первую очередь хорошая хозяйка дома, так сказать, хранительница очага, и мать в этом смысле его вполне устраивает. А ее устраивает налаженная жизнь. Я недавно вдруг понял, что у матери есть одна удивительная способность – не замечать того, чего ей видеть не хочется. Вот так и живем: вроде вместе, а по сути дела, каждый сам по себе. – Боря помолчал, а потом признался: – И знаешь, если я когда-нибудь женюсь, то в моей семье не будет этого обманчивого благополучия. Или оно будет настоящим, или никаким.
В эту минуту Лена ясно представила себя Бориной женой. Может, это и смешно – мечтать о семейной жизни в пятнадцать лет, а вот она мечтала. Мечтала стирать его рубашки, варить вкусный суп, рожать детей и, как в Писании говорится, делить все беды и радости…
– Эй! Ты где заблудилась? – Боря стиснул рукой ее плечо.
– Задумалась, – ответила она.
– О чем? О хорошем?
– Да, о хорошем, – призналась Лена, потому что любить и заботиться о близком тебе человеке – это ведь хорошо, и добавила: – Только я тебе пока не скажу о чем, не расспрашивай.
– Ладно, не буду, – рассеянно согласился Борька, взглянул на дедовские командирские часы, с которыми не расставался, и вдруг сказал:
– Слушай, а давай сделаем небольшой крюк и ко мне заскочим.
Лена сбилась с шага. Сердце пропустило удар, а потом словно в пропасть ухнуло. Неужели гнев на милость сменили? Горько было признаваться, но от правды не убежишь – Борина мама Лену не жаловала. Они уже несколько месяцев встречаются, а Лена так и не была причислена к избранным одноклассникам, побывавшим у него в гостях. Боря все никак «не мог» познакомить ее с родителями. Нет, она, конечно, много раз видела мадам Шустову, элегантную моложавую даму. Ее в школу из-за Борькиных проказ не раз вызывали. А с отцом Бори Лена вообще часто сталкивалась, потому что бабушка работала в его фирме
