души порвал с церковной верой, но еще не нашел пути к другому мифу. Этих людей необходимо спасти от отчаянного нигилизма при помощи повторного переживания нового чувства сплоченности — religare, что означает созидать — возрождения древних и все-таки вечно молодых, волевых ценностей, поднять которые до истинных религиозных форм и будет задачей более позднего гения, создать вероятные представления о котором является не менее важной обязанностью каждого в отдельности уже сегодня. Каждого в отдельности, потому что религиозные общины без религиозных гениев сформируются в обычные союзы, мелкие секты, которые еще более невыносимы, чем все другое. Поэтому заниматься религиозными вопросами — это не дело каких-либо существующих этических, социальных, политических союзов и, наоборот, их нельзя заставить нести ответственность за личное религиозное вероисповедание своих членов.
Из расцветающего заново националистического мира духовные силы растут во всех направлениях. Каждым из этих направлений может руководить только великая личность, и возможно, что одна из них воплощает много собранных воедино волевых частиц. Но заявить на это претензию может только действительно великий человек без единого изъяна в характере и душе. Так мы ждем поэта мировой войны, великого драматурга нашей жизни, великого архитектора и скульптора. Так боремся мы за руководителя нового рейха и намечаем волевые линии и для будущей германской народной Церкви, существенная основа которой уже сегодня четко очерчена. С одной стороны, отказ от материалистического и колдовского мракобесия, показавшего тесную связь либерализма с церковной догматикой, с другой стороны, культивирование всех ценностей чести, гордости, внутренней свободы, «аристократической души» и веры в их нерушимость.
Все христианские (правильнее Павловы) Церкви сделали предпосылкой для принадлежности к ней признание определенных сверхъестественных учений в качестве навязанных тезисов веры (догм). Из общности убеждений образовалось стойкое равенство догм. При дальнейшем их утверждении сложилась общность интересов или враждебность. Объявление истинными метафизически — религиозных утверждений, исторических и легендарных событий как условия для религии — это еврейские традиции, которые пробивали себе дорогу огнем и мечом и только сегодня — по крайней мере внешне — уступили вынужденной, более терпимой точке зрения, готовые, однако, затеять новую борьбу догм. Истинно германский государственный деятель и мыслитель подойдет поэтому к религиозно-церковному вопросу с другой точки зрения.
Он предоставит беспрепятственно место любому религиозному убеждению, позволит свободно проповедовать нравственные учения разных форм при условии, что все они не будут стоять на пути национального учения, т. е. будут укреплять волевые духовные центры. Поддержку же определенных союзов такой деятель должен будет сделать зависимой от их позиции в отношении национального государства. С этой точки зрения вопрос о взаимоотношениях государства, религии и Церкви как института решится сам собой. Истинно германское государство может предоставить существующим в настоящий момент церковным общинам, несмотря на полную терпимость по отношению к ним, право на политическую и финансовую поддержку государства в той степени, в какой их жизнь и практическая деятельность сориентирована на укрепление души. Поэтому оно должно будет защищать также новые реформы в такой же степени, как и старые вероучения. Но новые требования уже весьма ощутимо заявили о себе. Согласно им навсегда должен быть отменен так называемый Ветхий Завет в качестве религиозной книги. Вместе с тем не состоится неудачная попытка последних полутора тысячелетий сделать нас духовными евреями, попытка, которой мы обязаны материальному господству у нас евреев.
Борющиеся люди (не государственные политики) поэтому должны продолжать укреплять движение, которое стремится вычеркнуть откровенно искаженные и суеверные постулаты из Нового Завета. Необходимое пятое Евангелие не должно при этом, конечно, приниматься синодом. Это будет творчеством одного человека, который также глубоко воспринимает стремление к очищению, как он исследовал науку Нового Завета.
В изображении Иисуса можно видеть различные черты. Его личность выступает часто как мягкая и сочувствующая, потом снова как жесткая и суровая, но всегда движима внутренним огнем. В интересах властолюбивой римской Церкви — представить раболепное смирение как сущность Христа, чтобы обеспечить себе как можно больше слуг, воспитанных на этом «идеале». Исправить это представление является следующим обязательным требованием германского движения обновления. Иисус представляется нам уверенным в себе в лучшем и самом высоком смысле этого слова. Для германского человека имеет смысл его жизнь, а не его мученическая смерть, успеху которой он был обязан у альпийских и средиземноморских народов. Могущественный и строгий проповедник в храме, человек, который звал за собой, и «все они» за ним шли, а не жертвенный ягненок еврейского пророчества, не распятый является сегодня творческим идеалом, озаряющим нас из Евангелия. И если бы не было этого озарения, Евангелия бы умерли.
Научная критика текста провела предварительную работу, создав все технические предпосылки для создания соответствующего общим взглядам нового творения. Евангелие от Марка содержит, вероятно (даже в переработанном виде), собственное толкование миссии Сына Божьего в отличие от семитского учения о рабе Божием. Евангелие от Иоанна содержит первое гениальное толкование, ощущение вечной полярности добра и зла в отличие от ветхозаветного представления истины, где Яхве сотворил добро и зло из ничего, сказав о своем мире, что это «очень хорошо», чтобы потом самому стать подстрекателем ко лжи, обману и убийствам. Но прежде всего — Марк ничего не знает о Иисусе как «исполнителе» еврейской идеи мессианства, которой нас одарили Матфей и Павел к несчастью для всего западноевропейского культурного мира. Более того. Когда болтливый Петр сказал об Иисусе: «Ты мессия» (Марк, 8, 29), Иисус пригрозил Петру и запретил своим ученикам говорить подобное. Наши Церкви Павлова толка являются, таким образом, по существу не христианскими, а результатом стремлений еврейско-сирийских апостолов, которые ввел иерусалимский автор Евангелия от Матфея, а завершил независимо от него Павел. Непроизвольно от фарисея Павла ускользает, например, общееврейская вера: «Каким преимуществом обладают евреи, или какова польза от обрезания? Очень большим. Во-первых: им доверено все, что сказал Бог. Но, если некоторые в это не верят, что тогда? Должно ли их неверие отменить веру в Бога? До этого далеко» (Римляне, 3).
Затем типично еврейское самомнение и нетерпимость: «Говорю вам, милые братья, что Евангелие, которое я проповедую, нечеловеческой природы, потому что я воспринял его и изучил не от человека, а в результате откровения Иисуса Христа. — И поскольку Богу было угодно, разлучить меня с матерью и, открыв своей милостью во мне своего сына с тем, чтобы я проповедовал о нем язычникам через Евангелие, я не сразу поклялся плотью и кровью, не пошел в Иерусалим к тем, кто были для меня апостолами, а отправился в Аравию, а потом снова вернулся в Дамаск.» (Галат, 1)
Одновременно агитация, напоминающая действия моллюска: «Потому что, хоть я и свободен от каждого, я сам себя сделал рабом каждого, получив таким образом многих из них. Я стал евреем, чтобы склонить на свою сторону евреев. Для тех, кто подчиняется закону, я тоже подчиняюсь закону, чтобы привлечь их на свою сторону. Для тех, кто закону не подчиняется, я тоже как бы не подчиняюсь закону (но для Бога я подчиняюсь закону Христа) и тем привлекаю их на свою сторону: Для слабых я становлюсь слабым и привлекаю на свою сторону слабых. Я для каждого разный и повсюду делаю счастливым многих».
И затем неосторожно честолюбиво: «Я скорее умер бы, чем позволил кому-либо уничтожить мою славу!» (1-е посл. Коринфянам, 9). Павел совершенно сознательно собрал всю государственную и духовную проказу в странах его мира, чтобы позволить возвыситься низменному. Первая глава 1-го письма к коринфянам является единственной хвалебной песнью «безрассудным перед миром» и одновременно уверением в том, что «неблагородное перед миром и презренное» выбрал Бог с тем, чтобы обещать христианам власть судей: «Должны ли вы вершить суд над миром, если не совсем достойны судить более мелкие дела? Разве вы не знаете, что судить ангелов будем мы? Тем более о благах времени?» (6, 2–3). Для эфесян (1,21) Павел приписывает Иисусу все могущество и власть, их княжества и будущий мир. Совершенно неоспоримо его стремление взбудоражить мир при помощи деклассированных элементов всех государств и народов с целью насаждения теократии, что бросает тень на другие его признания. Фальшивая покорность в сочетании со стремлением господствовать над миром, пламенное, как у всех представителей Востока, «религиозное» требование самому шагать во главе восставших были Павловой
