обещал деньги, воинов и все время призывал к новым кровопролитиям. Его биограф Габитус, прославлял старого Пия V и как зачинщика третьей войны против гугенотов. Папа не был удовлетворен даже после победы при Ярнаке (Jarnac) и смерти Конде. Он присоединил к своему поздравлению с победой приказ об уничтожении всех еретиков, даже пленных. Каждую уступку он заранее обрекал на «Божий» гнев. Такого поведения Пий V придерживался и после мира при Сен Жермене, и подстрекал подданных короля против двора.
И, тем не менее, казалось, что древнегерманский характер стремился пробиться. Уже один раз двор принадлежал гугенотам, и вместо легкомысленных праздников во дворцы короля проникла уже твердая — иногда черствая — строгость. Еще раз гугеноты пришли, когда Карл IX пригласил к власти Колиньи. «Я приветствую Вас, как приветствуют дворянина уже двадцать лет», — говорит он вождю еретиков. И таким образом судьба Франции на короткое время попала в новые руки. Пока все не погибло во время кровавой парижской свадьбы. Проявив молчание, бесхарактерность, несдержанность, король поддался нашептываниям римской партии, которая приписала ему потом убийство Колиньи. Возврата назад больше не было. Германская волна, которая, казалось, победила во всей Франции, была сокрушена. Когда окровавленный труп Колиньи был брошен к ногам герцога Гиза, тот вытер ему кровь с лица и сказал насмешливо: «Да, это он» — и нанес ему удар ногой. А в римском Энгельбурге отмечали массовые убийства радостными торжествами и отчеканили монету в память об убийстве Колиньи. «Благочестивая» чернь Парижа еще отсекла у великого героя Франции кисти рук и в течение трех дней волочила его труп по уличной грязи.
После этого все закончилось. Тех, кто из вождей гугенотов, прибывших на свадьбу в Париж, остался в живых, ждала кровавая смерть, или же они были перебиты после бегства в других районах Франции. В Орлеане в течение пяти дней погибло 1500 человек, не считая женщин и детей, в Лионе — 1800. Города Прованса ежедневно наблюдали, как по воде плывут изуродованные трупы, так что жители целыми днями не могли брать из реки питьевую воду. В Руане подстрекаемая толпа за два дня убила 800 человек, Тулуза насчитала 300 мертвых. Последствия Варфоломеевской ночи составили свыше 70 000 жертв. В самом же Риме звучали выражавшие радость выстрелы, и папа, глава мирной религии, отчеканил памятную монету в честь убийства еретиков.
После того, как и более поздние бои увенчались успехом, сотни тысяч людей стали покидать нетерпимую к инакомыслию Францию. Пруссия, Нидерланды причислили последних представителей этих эмигрантов (которых, в общем, насчитывалось по данным статистики почти два миллиона) к лучшим из своих сограждан.
Решающим фактом этих кровавых потерь стало, однако, изменение характера французской нации. Та истинная гордость, та несгибаемость и то благородство, которое воплощали первые вожди гугенотов, было навсегда утрачено. Когда в XVII и XVIII веках «классическая» французская философия заново выхолостила и опрокинула церковные догмы, то, несмотря на свою вооруженность остроумием и большой живостью ума, она была — если принять во внимание Руссо и даже Вольтера — лишена всякого истинного благородства убеждений, которое отличало Беркина (Berquin) так же, как и Конде, Колиньи, Телиньи (Teligni). Но даже эта великая духовность была внутренне далека от жизни, абстрактна. Так 14 июля 1789 года стало показателем бессилия французского характера. Французская революция, которая была истинной и полнокровной при Колиньи, в 1793 году была всего лишь кровожадной, внутренне бесплодной, потому что носителем ее не был великий характер. Поэтому среди жирондистов и якобинцев не было гениев, а были только взбесившиеся обыватели, тщеславные демагоги и те гиены политических полей сражения, которые забирали имущество у тех, кто остался на них лежать. Как во время большевизма в России татаризованный представитель низшей расы убивал тех, кто своим внешним видом и смелой походкой господина казался подозрительным, так якобинская чернь тащила на эшафот каждого, кто был строен и светловолос. Говоря с позиций исторической расовой теории: в результате гибели гугенотов нордическая расовая сила в империи франков если и не была сломлена полностью, то, тем не менее, была сильно оттеснена назад. Классическая Франция проявляет только, ум без благородства. Падение характера, инстинктивно понятое голодающим народом, объединившимся с хищными представителями низшей расы, устранило последние головы. С тех пор альпийский тип человека средиземноморских стран (не «кельтский») вышел на передний план. Мелкий лавочник, адвокат, спекулянт становится хозяином общественной жизни. Начинается демократия, т. е. не власть характера, а власть денег. Независимо от того, находится у власти король или республика, больше ничего не меняется, потому что человек XIX века в расовом отношении не является творцом. И поэтому на передний план выдвигается также еврейский банкир, затем еврейский журналист и марксист. Только традиции тысячелетней истории вместе с воздействием аналогичных факторов окружающего мира определяют еще основные направления политической власти во Франции. Но это уже носит другой характер, чем в XIV и XV веках. Все, что во Франции еще мыслило благородно, отошло от грязного дела политики, жило во дворцах провинции, в консервативной замкнутости, или посылало своих сынов в армию с тем, чтобы только служить отечеству. Но, главным образом, в морские силы. Еще в конце XIX века присутствующие на морских балах могли сделать удивительное зрелище — все офицеры были белокурыми! [Штаксльберг «Жизнь в балтийской борьбе». Мюнхен, 1927].
Эта сила еще крепкой Франции (Нормандия во времена ереси всегда считалась «маленькой Германией») видела перед собой германский рейх 1914 года. Но этими силами командовали не родственные им по крови личности, а банкиры Ротшильды и близкие им по расе финансовые силы. Сюда же следует причислить Фальере (Falleres), Миллеранда (Millerand) или альпийское бессилие многих вождей марксизма. Так происходит и сегодня истребление последней ценной крови. Целые территории на Юге вообще вымирают и притягивают сейчас к себе уже представителей Африки, как это было однажды с Римом. Тулон и Марсель постоянно направляют в страну ростки кровосмешения. Вокруг Нотр-Дам в Париже толпится все более деградирующее население. Негры и мулаты идут рука об руку с белыми женщинами, возникает чисто еврейский квартал с новыми синагогами. Отвратительные чванливые метисы отравляют расу еще прекрасных женщин, которых со всей Франции привлекает к себе Париж. Таким образом, мы сейчас переживаем то, что уже имело место в Афинах, Риме и городах Персии. Поэтому такая тесная связь с Францией, независимо от ее политико-милитаристской стороны, очень опасна с точки зрения исторической расовой теории. Более того, призыв здесь звучит: защита от внедряющейся Африки, закрытие границы на основании антропологических признаков, нордическая европейская коалиция с целью очистки европейской родины от распространяющихся ростков болезни из Африки и Сирии. В том числе на пользу самих французов.
Глава 5
Германское великодушие. — Современная демократия. — Симпатии в Германии к современным французам. — Обстоятельства времени и неизменные ценности. — Таборитство как, контр протестантизм. — Чешское засорение расы: Хассенштайн, Лаллаки, гугеноты, поляки, чехи. — Окруженная хаосом Германия. — Бывшее нордическое формирование России. — Господство монгольской крови. — Различные представители народностей нордической расы.
История империи франков сегодня закончена. Независимо от того, клерикальная ли воля к власти или ограниченное свободомыслие сменят друг друга, в любом случае отсутствует великое движение творческого начала. Франция будет поэтому охвачена инстинктивным расовым страхом, как следствием расового позора, который никогда не оставит в покое любого человека, в котором победила смешанная кровь. Отсюда до сих пор царящий страх перед поверженной при помощи всего земного шара Германией, перед Германией, которая имеет все основания проследить линию жизни соседнего народа с тем, чтобы пробудить все внутренние защитные силы на борьбу против аналогичной судьбы.
По преимуществу протестантской Германии не требовалось 14 июля. Даже будучи вытесненным вторгшимся альпийско-малоазиатским духом, вокруг балтийского бассейна образовалось мощное кольцо сопротивления характера римской мании нивелирования, которое принудило Рим реформировать свою
