Я не могу сказать, что все это невкусно. Блюда приготовлены по рецептам опытных гурманов, но стоит мне съесть две ложки, как аппетит пропадает. Меня раздражает такое обилие еды. Я сваливаю содержимое всех тарелок на поднос, тщательно перемешиваю и выбрасываю в утилизатор. При этом я стараюсь не думать о счете, который придет в конце месяца. Нужно быть патриотом. Необходимо обеспечить загрузку всех автоматических линий. Конвейер, работающий по замкнутому циклу, действительно страшная вещь. Что-то вроде писателя, которому не о чем писать.
Кстати о писателях. Сейчас ты, дорогой мой, сядешь за стол и напишешь две, полагающиеся на сегодня, страницы. Так на чем мы остановились?
Минут десять я тупо смотрю на недописанный лист и размышляю. Впрочем, может быть, только делаю вид, что размышляю.
Нет, пожалуй, надо начинать с главного. Я подхожу к информатору и вызываю центральный пост.
— Слушаю!
— Дайте справку. Сколько раз в литературе использована ситуация, в которой герой любит героиню, но она не разделяет его чувств и уходит к другому?
— За какой период?
— От Эсхила до наших дней.
Явное замешательство. Я слышу, как дежурный передает задание дальше.
— Абонент?!
— Да.
— Мы не можем дать такую справку. Объем информации превышает емкость памяти машин.
— Ну тогда за последнее столетие.
— Подождите.
Я терпеливо жду.
— Справка будет готова завтра к двадцати трем часам. Вас устраивает такой срок?
— Ладно, — говорю я, — не так уж важно знать, какая ты по счету бездарность.
— Простите?
— Нет, это я просто так. Развлекаюсь. Можете считать заказ аннулированным.
— Хорошо.
Двух страниц не будет ни сегодня, ни завтра, ни во веки веков. Аминь.
Честное слово, я испытываю облегчение. Теперь нужно решить, чем занять день.
Я подхожу к зеркалу и оглядываю себя с ног до головы. Выгляжу я просто шикарно. В мире, изнывающем от изобилия, стоптанные башмаки, вздутые на коленях брюки и пиджак с прорванными локтями — признак изысканного снобизма.
Отвесив глубокий поклон своему изображению, я выхожу на улицу.
Верхний этаж — для пешеходов. Здесь же расположены магазины, поэтому в воздухе стоит такой гул. Сотни динамиков зазывают зайти и взять что-нибудь.
На перекрестке — несколько молодых девушек.
Если стремление по возможности ничем не прикрывать свои телеса будет прогрессировать, то Главному Конвейеру грозит полная остановка.
Девушки всячески стараются привлечь внимание бесцельно фланирующих парней, но те проходят мимо с каменными лицами. Почти все они жуют противную, липкую массу. Говорят, что она помогает от ожирения.
Я кляжу на лица прохожих и пытаюсь понять, что же произошло. Я не могу писать о мире, в котором живу, просто потому, что его не знаю.
Бессмысленные, откормленные хари, потухшие глаза, полная апатия ко всему.
Впрочем, это не так. Внезапно толп. а преображается. Прекратилось всякое движение, Застывшие на месте люди впились глазами в экраны. Начался футбольный матч. Проходит несколько минут. Дикие выкрики и свист заглушают даже рев рекламных громкоговорителей.
Мне трудно думать в таком гаме. Я захожу в первый попавшийся магазин. Никого нет и относительно тихо.
Здесь очень удобные кресла. От кондиционера веет приятной прохладой.
Мне хочется хоть что-нибудь понять. Еще недавно мне казалось, что самое главное — это выиграть соревнование в потреблении. Автоматизация и изобилие. Сколько лет мы поклонялись этим двум идолам? Бесконфликтный капитализм. Жрать, жрать, жрать. Пусть каждый жрет сколько может, и проблема «иметь и не иметь» потеряет всякий смысл. Всех уравнивает емкость желудка в этом автоматизированном раю. Ну вот, желудки набиты до предела. А дальше? Дальше — мы и лопоухие. Всё те же два класса. Интеллектуальное неравенство. Никогда еще оно не проявлялось так резко, для лопоухих мы — просто свиньи, поставленные на откорм, объект социального эксперимента. Нас разделяют не только стены Исследовательского Центра.
Я когда-то читал романы Уэллса. Там тоже была элита ученых, управляющих миром, но это получалось как-то иначе. Никто не мог предполагать, что имущественное неравенство, выродится в интеллектуальное, что все настолько усложнится и настоящая наука станет доступной только гениям. Иногда мне кажется, что нами правят марсиане. На каждые десять миллионов человек рождается один гений. Лопоухие умеют их отыскивать.
В годовалом возрасте счастливчики попадают в Исследовательский Центр. Ошибок почти не бывает, говорят, что генетический гороскоп — очень точная вещь. А что прикажете делать человеку, если он не гений?
Я встаю и направляюсь к выходу.
— Вы ничего не взяли? — раздается у меня под ухом. Магазинные автоматы работают с безукоризненной точностью.
Я подхожу к витрине, сую в ящик с фотоэлементом банковскую карточку и наугад беру галстук, расписанный замысловатыми узорами.
— Он вам будет очень к лицу!
Я бросаю галстук на пол и по лестнице спускаюсь на проезжую часть улицы.
Несколько минут я в нерешительности стою перед вереницей автомобилей, потом сажусь в маленький кар.
«Куда?» — вспыхивает надпись на пульте.
На этот вопрос я не могу ответить. Нажимаю на все кнопки сразу.
В пульте что-то щелкает, и надпись загорается снова.
— Эх ты, — говорю я, — а еще называешься автоматом, простую проблему не можешь решить!
Тычу пальцем в первую попавшуюся кнопку, и автомобиль трогается с места.
Мне кажется, что я еду по вымершему городу. На проезжей части — ни одной машины. В Дономаге уже давно никто никуда не торопится.
Я нажимаю кнопку за кнопкой. Автомобиль бесцельно кружит по улицам.
Неожиданно мой кар сбавляет скорость. Из-за угла вылетает красный лимузин с эмблемой Исследовательского Центра. Я успеваю разглядеть лежащего на подушках человека. Огромный лысый лоб, маленький, срезанный подбородок дегенерата.
Проходит еще полчаса. Мне надоела эта бессмысленная езда, но не хватает воли принять решение.
Я думаю о том, что, если вырвать несколько сопротивлений из пульта, машина потеряет управление, и тогда… Внезапно я понимаю, что весь день играю сам с собою в жмурки.
Я набираю номер на диске и наклоняюсь к микрофону:
— Лилли! — Я говорю шепотом, потому что стыжусь слов, которые сейчас произнесу. — Ты надо мной тяготеешь, как проклятье, Дилли! Я разобью себе голову, если ты не разрешишь к тебе приехать!
У подъезда стоит красный лимузин. Я пристраиваю свой кар рядом и поднимаюсь во второй
