Мы немного поговорили. Я сильно спотыкался, вдруг забыв, какие вопросы должен задавать инспектор. Кажется, этого никто не заметил.
Старик любовно гладил корешки:
— Книги — это моя давняя страсть. У меня и дома неплохая библиотека. Старая классика. Есть издания прошлого века. Конечно, сейчас принято держать звукозаписи — знаете, группа артистов читает «Войну и мир». Не спорю, есть удачные трактовки, но я привык сам. Чтобы не навязывалась чужая интонация. А мода — бог с ней, с модой!
Я все время смотрел на Анну. И она тоже смотрела — без смущения. Элга перестала улыбаться.
Когда тянуть дальше стало неудобно, я спросил старика:
— Сегодня у вас новый Спектакль?
Он вздохнул:
— Не любитель я этих Спектаклей. Но директор требует, чтобы присутствовали все. Так сказать, на месте изучали дух молодежи.
— А вы там будете? — спросила Анна.
— Обязательно, — заверил я.
— Я приду, — сказала она.
Мы вышли. Элга обиженно молчала. У нее исчезло все оживление. Мы поднялись на второй этаж, и она сказала грустно:
— Вот так всегда. Разные хухрики липнут, а стоит познакомиться с серьезным человеком, так он смотрит только на нее.
— Я не серьезный. Я веселый и легкомысленный, сказал я.
— И ничего в ней нет, — сказала Элга. — Подумаешь — книги. Чихала я на эти книги!
Мы расстались. Я не назначил Элге свидания, и она ушла разочарованная.
Глава четвертая
Днем было проведено короткое радиосовещание. Я доложил о квартире. У Августа мое сообщение восторга не вызвало.
— Случайность? — буркнул он. — Ладно. Разберемся. Подключим полицию. Пусть обеспечат твою безопасность.
Я выразительно промолчал. Конечно, полиция могла бы кое-что выяснить, но, с другой стороны, тут же начались бы вопросы: кто, зачем, почему?
— Ладно, — сказал Август, догадываясь, о чем я думаю. — Посмотрим. Это я беру на себя. Как ты считаешь, имеет смысл менять квартиру?
— Нет, — сказал я. — Я засветился еще до входа в операцию. Утечка информации где-то на самом верху.
— Ладно. Что еще?
Я рассказал о своих впечатлениях от Дома, сделав акцент на директоре и черноглазом парне, которого видел в танцевальном зале.
— Значит, ничего нового, — подытожил Август. Покашлял. — Работа по раскрытой группе тоже ничего не дала.
— Вы же одного взяли! — напомнил я.
— Включенные фантомы в случае провала кончают самоубийством, — сказал Август. — Ты это должен был понять из документов. У них это в программе.
— Но ваш жив.
— Пока жив. Попытка выброситься из окна, попытка разбить голову о стену. Сейчас его держат в специальном помещении под непрерывным контролем. Кормят насильно. И конечно, он молчит. Это тоже в программе. И будет молчать. У МКК пять живых фантомов — они молчат уже полгода. — Он опять покашлял и сказал жестко: — Плохо работаем. Прежде всего нем нужен старший группы. Не фантом. Не блокированный. Старший, который знает код включения программы.
— Или слово власти, — сказал я.
— Нам нужен старший, — повторил Август.
Потом мы немного поговорили с Кузнецовым. Он был настроен гораздо оптимистичнее, хотя и не объяснил почему. Мне казалось, что он чего-то не договаривает, и я прямо сказал ему об этом.
— Имей терпение, Паша, — засмеялся Кузнецов. — Мне самому многое неясно. Не хочу тебя сбивать — смотри свежими глазами.
Я слегка подумал и решил, что ничего он не знает.
Просто морочит мне голову.
Вечером я поехал на Спектакль.
Говоря о популярности Дома, директор не преувеличивал. Уже за несколько кварталов до него движение было закрыто. Улицы заполняла разноцветная толпа. Я плечом раздвигал покорные спины. Стояли удивительно тихо. Как вода. В глазах у всех была тоска.
При входе дежурила полиция: расставленные ноги, дубинки, из-под надвинутых касок торчат неподвижные квадратные челюсти. Между оцеплением и толпой было метров десять свободного пространства. Чувствуя, как на мне концентрируются взгляды, я пересек его, назвал свою фамилию. Мне открыли турникет, и в это время из толпы выскочил длинный парень в комбинезоне с сотнями молний. Лицо у него было раскрашено флюорофорами: правая щека мерцала красным, левая — желтым. Он пронзительно закричал: «И меня! И меня!» растопырив ладони, кинулся в проход. Его перехватили. Он забился, разбрасывая синие волосы. Толпа смотрела безучастно. Полицейские переговаривались.
Я поднялся в зал.
Зала не было. В три несуществующие стены его било море. Тяжелые, зеленоватые изнутри волны обрушивались на песок. Дул порывистый, пахнущий йодом ветер. Соленые брызги летели в лицо. Море простиралось до горизонта и сливалось там с синим южным небом. Вместо четвертой стены тянулась широкая песчаная отмель. Ее окружали буйные джунгли — сплошное переплетение узловатых стволов, корней и глянцевитых листьев. Скрипуче кричали невидимые птицы. Доносился неторопливый перекатывающийся рык тигра.
По отмели прогуливались зрители, поглядывали на часы. Некоторые забредали в воду и долго смотрели на горизонт.
Сбоку от вдающейся в море песчаной косы стояло приземистое старинное судно с двумя мачтами. Борта его, украшенные причудливой резьбой, побелели от воды, медная обшивка позеленела, из квадратных амбразур выглядывали дула пушек. Деревянная женщина на носу с распущенными волосами подалась вперед, открыв рот в беззвучном крике.
Судно тяжело покачивалось, скрипело, на передней мачте его хлопал черный флаг с черепом и костями.
Меня окликнули. Особняком стояла группа людей во главе с директором.
— Как вам нравится? — спросил он.
— Чудесно, — ответил я.
На директоре был черный плащ до пят и черная шляпа с большими полями. Такой же костюм был и на советнике, который напоминал в нем скорее не пирата, а толстого, всем довольного средневекового лавочника.
— Маскарад необязателен, — сказал директор. — Это для лучшего вживания в роль, вполне можно обойтись и без него.
— Ну что они тянут? — спросила Элга. Она морщила губы. На ней было красное бархатное платье, расшитое жемчугом.
— Я не знаком со сценарием, — сказал я.
— И не нужно! — сказал директор. — Это же не стереофильм с привлечением зрителей. Там — да, требуется знать сценарий, выучить реплики. А здесь вся прелесть в том, что сценарий неизвестен. Даже я
