десантного отряда еще до встречи с врагом. Но несчастье продолжало преследовать экспедицию. Флот стоял в заливе, и нужно было подойти совсем к берегу, чтобы начать высадку. Поднялся страшный ураган и свирепствовал день, ночь и следующий день. Высаживаться при урагане не было ни малейшей возможности, а после него — не усматривалось никакого смысла, ибо англичане за это время успели сосредоточить значительные силы на суше, да и флот их мог налететь с моря на французские корабли и потопить их. Было решено уйти назад как можно скорее, и 1–2 января 1797 г., через 17–18 дней после отплытия, экспедиция по частям начала прибывать в брестскую гавань; в течение первых недель января вернулись и те, которых отнесло в сторону еще при первых шагах экспедиции в открытом море. Предприятие кончилось без единого выстрела.
Английские историки любят сравнивать декабрьские морские бури 1796 г. с тем ураганом, который избавил Англию в 1588 г. от непобедимой армады. Но, конечно, подобное сравнение довольно натянуто: опасность на этот раз была для Англии несравненно меньше. Тем не менее слепой случай избавил англичан от весьма серьезного осложнения ирландских дел, и они решили во что бы то ни стало потушить беспорядки раньше, нежели французы снова явятся. А что подобное может случиться, что Вольф Тон, несмотря на крах вызванной им с огромными усилиями экспедиции, снова с прежней неукротимой энергией хлопочет перед французским правительством о повторении предприятия, об этом в течение всего 1797 г. шпионы Вильяма Питта, находившиеся в Париже, не переставали доносить по начальству. Еще в 1796 г. администрация при полнейшем одобрении и соучастии дублинского парламента провела «Акт об инсуррекции», согласно которому смертная казнь грозила всем, произнесшим «беззаконные присяги», т. е., другими словами, всем «Объединенным ирландцам». Обыски у католиков, приводившие к открытию огнестрельного или холодного оружия, кончались самыми варварскими репрессиями; оранжисты уже официально провозглашались опорой трона и верными сынами отечества. Революционеры видели, что правительство изо всех сил хочет вызвать их на бой немедленно, пока они не готовы. Лорд Фицджеральд и его товарищи всеми зависевшими от них средствами сдерживали своих соратников, чтобы не разрушить общей программы действий, чтобы подождать, чем кончатся новые усилия и старания Вольфа Тона в Париже. Но сдерживать ирландцев становилось все труднее и труднее.
В сущности, восстание было во многих местностях в ходу уже в 1796 г., а репрессии тоже достигли такой степени и таких размеров, что, казалось, в ближайшем будущем могли в худшем случае остаться лишь в прежнем виде, но никак не усилиться, ибо усилиться было невозможно. Но в 1797 г., после первой попытки французской высадки, обнаружилось, что в этой области прогресс всегда возможен. Вот что говорил 22 ноября 1797 г. в британской палате лордов один из очень немногих там более или менее беспристрастных людей: «Милорды! Я видел в Ирландии самую нелепую и самую отвратительную тиранию, под какой когда-либо стонала нация. Нет в Ирландии, милорды, ни одного человека, которого нельзя было бы выхватить из его дома в любой час дня и ночи, подвергнуть строжайшему заточению, лишить всякого сообщения с людьми, ведущими его дела; с которым нельзя было бы обращаться самым жестоким и оскорбительным образом, причем он вовсе не знал бы даже, в каком преступлении он обвиняется и из какого источника вышло донесение против него. Ваши сиятельства до сих пор чувствовали отвращение к инквизиции. Но в чем же это страшное установление отличается от системы, проводимой в Ирландии? Правда, люди не растягивались на пытальной раме в Ирландии, потому что под руками не оказалось этого страшного снаряда. Но я знаю примеры, когда люди в Ирландии ставились на острые столбики, пока не лишались чувств; когда они приходили в сознание, их снова ставили, пока они вторично не лишались чувств; когда они вторично приходили в сознание, их в третий раз ставили на столбики, пока они в третий раз не падали в обморок; и все это, чтобы исторгнуть от пытаемых страдальцев признание либо в их собственной виновности, либо в виновности их ближних. Но я могу пойти еще дальше: людей подвергали полуповешению (полузадушению) и потом возвращали к жизни, чтобы страхом повторения этого наказания заставить их признаться в преступлениях, в которых их обвиняли». Все это было чистейшей правдой, и оратор далеко не перечислил того, что вытворялось либо властями, либо отрядами оранжистов, когда им удавалось поймать лиц, могущих, по их мнению, знать важные тайны инсургентов. Впрочем, пытки и квалифицированные казни постигали и рядовых участников восстания. Инсургенты тоже в 1797 г. намечали тех лиц из чиновников, офицеров и частных лиц — оранжистов, которые казались им вреднее других, и убивали их. Эти убийства иногда происходили из засады, иногда же отряд инсургентов являлся в поместье и требовал выдачи искомого лица под угрозой истребления всех остальных, и если выдача не происходила тотчас же, нападавшие приводили в исполнение свою угрозу. Борьба свирепела. Еще не вся Ирландия была ею охвачена, но уже английские военные власти чувствовали себя в весьма затруднительном состоянии, ибо им приходилось слишком широко разбрасывать имевшиеся в их распоряжении силы. С 1796 г. необыкновенно участились убийства сыщиков, а также свидетелей, дававших показания в политических процессах в пользу обвинения, судей, известных своей суровостью, администраторов, проявлявших наибольшую активность. Террористическая тенденция проявлялась все чаще и решительнее, но «Объединенные ирландцы» оставались к ней не причастны; подобно всякой организации, ведущей широкую революционную пропаганду с конечной целью всеобщего национального восстания, они опасались вводить террор в свою программу уже потому, что это de facto изменило бы все методы их действий. Действовало еще и то, что главные члены общества считали террористическую борьбу не выдерживающей критики с точки зрения нравственности. Но были среди этой ассоциации и другие голоса (особенно между самыми низшими в иерархическом смысле кружками). Они утверждали, что при образе действий, какого стало придерживаться английское правительство, им не остается ничего другого, как отвечать на систематические насилия систематическими насилиями, на убийства отдельных лиц убийствами отдельных лиц, на виселицу — ножом. В феврале 1797 г. произошли аресты чуть ли не во всех главных городах Ирландии, а затем полицейские ночные набеги уже не прекращались.
Была разгромлена и прекратилась вскоре после этого газета Самуэля Нильсона «Северная звезда», и завелось несколько новых, регулярно и нерегулярно выходивших органов, из которых некоторые (например, «Press») приняли явно террористическую окраску. С конца 1796 и начала 1797 г. управление всеми делами организации «Объединенных ирландцев» перешло в руки Томаса-Эддиса Эммета, юриста, известного своими обширными познаниями, ораторским талантом и, что в данном случае было гораздо существенное, организаторскими способностями; кроме него, большое значение в обществе получили Артур О’Коннор, Тилинг, Мак-Невин. Гражданская организация общества с этих пор (с зимы 1796/97 г.) тесно сплетается с новой, теперь впервые выработанной, чисто военной, основанной на превращении годных к военной службе членов общества (конечно, по их желанию) в солдат с выборными офицерами во главе и с исполнительным верховным комитетом в качестве главного штаба.
В начале 1798 г. всех членов общества «Объединенных ирландцев» было около 500 тысяч, а из них готовых к начатию военных действий насчитывалось лордом Фицджеральдом 279 896 человек. И замечательное дело: террористическая тенденция, несмотря на резко отрицательное к ней отношение таких вождей, как Томас Эммет и его товарищи, самым явственным образом все шире и неудержимее просачивалась в организацию, и целая масса маленьких низших комитетов, решительно во всем послушная главным предводителям, только в этом за ними не следовала. Но время наступило столь горячее, что как-то совсем это обстоятельство не вызывало раскола в обществе. Сегодня происходило сражение с войсками, завтра засекали пленных инсургентов, послезавтра офицера, распорядившегося насчет экзекуции, находили с проломленной головой, а там шли опять сражения, новые казни и новые убийства.
С лета 1797 г. появился (конечно, тайно печатаемый и распространяемый) специально террористический орган «Union Star» в Дублине. Томас Эммет резко отвернулся от этого издания, но ожесточение против Англии так быстро нарастало, что даже из главных вождей, хранивших до сих пор нерушимо программу целей и действий своей партии, некоторые, по-видимому, стали относиться к террору уже гораздо сочувственнее. По крайней мере шпион Мак-Нелли (о котором у нас уже была речь) уведомил к концу 1797 г. вице-короля лорда Кэмдена, что О’Коннор, Фицджеральд и Мак-Невин защищают систему отдельных убийств, а остальные настроены умеренно. Систематически истреблялись, как уже было сказано, шпионы и свидетели, показывавшие на суде против подсудимых. В Уэстмисе летом 1797 г. на одного из таких свидетелей, Мак-Мэнэса [10], напало несколько человек с оружием в руках; он бросился бежать и пробежал, преследуемый по пятам, полмили, причем в него не переставали стрелять. Уже раненный, он вбежал в ближайшую хижину, где началась отчаянная схватка, во время которой раненому Мак-Мэнэсу удалось выбежать из хижины. Он подхватил мимо шедшую девушку,
