в том числе и вновь захваченные Дизи и Келли.
Это отчаянно-смелое нападение произвело очень сильное впечатление и в Ирландии, и в Англии. В конце концов, впрочем, лишь 5 человек из арестованных было предано суду по обвинению в убийстве, ибо в свалке и страшной сумятице (при нападении на карсту) было трудно для свидетелей установить степень участия каждого из остальных. Уже через 35 дней после происшествия в Манчестере начался суд над 5 фениями — подсудимыми по самой тяжкой категории. Все пятеро были признаны виновными и приговорены к смертной казни через повешение. В своей последней речи к суду один из обвиненных, Эллен, между прочим сказал: «Милорды и джентльмены! Я умру гордо и торжествуя, для защиты республиканских принципов и свободы угнетенного и порабощенного народа… Я не боюсь наказания, к которому присужден… Я горжусь своей страной и своим местом. Милорды, я кончил». Приговор для двух осужденных был смягчен, а Эллен, Гульд и Ларкин были повешены 23 ноября (1867 г.) в Манчестере, в присутствии колоссальной толпы. Были приняты большие предосторожности, потому что фении в угрожающих письмах обещали поджечь Манчестер. Перед смертью осужденные хотели говорить к народу, но им помешали.
Фенианские круги были страшно возбуждены этой казнью. В Манчестере, Корке, Дублине и других городах произошли уличные демонстрации и шествия в честь казненных. Процессия в Манчестере (около 3 тысяч человек) прошла по улицам с пением похоронного марша; полиция не вмешивалась. В Корке в демонстрации приняло участие от 12 до 15 тысяч человек. Самая грандиозная уличная манифестация в память Эллена, Гульда и Ларкина состоялась в Дублине: по словам современных отчетов, всякий чужой человек, попав в день манифестации в Дублин, мог бы подумать, что город — в руках фениев. Все это происходило 1 декабря (1867 г.) спустя неделю после казни.
13 декабря в начале четвертого часа пополудни в окрестностях клеркенуэльской тюрьмы раздался страшный взрыв, от которого вылетели стекла в соседних домах. Обширная часть внешней стены тюрьмы взлетела на воздух. От последствий взрыва умерло четверо лиц, находившихся вблизи, около 36–40 человек получило тяжкие и более легкие поранения. Следствие установило, что взрыв произведен был фениями и входил в составленный ими план освобождения двух сидевших в тюрьме товарищей. Были сгоряча произведены аресты и без всяких оснований; хватали и тотчас отпускали арестованных. Была обещана денежная награда и полное прощение за всякие преступления всякому лицу, не участвовавшему непосредственно во взрыве, которое выдаст виновных. Но результата не получилось. В конце концов было предано суду 6 человек, причем они все отрицали свою вину, а улики против них были ничтожны. Все были оправданы присяжными заседателями, кроме одного (Баррета), который и был присужден к повешению.
Вскоре после этого события новое потрясло английские власти: близ Куинстоуна (в графстве Корк, в Ирландии) фении напали ночью на одну береговую башню, где и захватили некоторое количество оружия и боевых припасов; сделав свое дело, они удалились и не были разысканы.
Все эти проявления фенианства вносили серьезное беспокойство в настроение правящих кругов Англии. Вот, например, что сказал в начале сессии 1868 г. лорд Стенли: «Есть нечто такое, что в настоящее время, как я предполагаю, на уме у каждого человека, принимающего участие в государственных делах: я имею в виду тяжкое, опасное и, по крайней мере судя по всей видимости, дискредитирующее нас положение вещей, которое, к несчастью, продолжает существовать в Ирландии». Но консерваторы все-таки ничего не нашли более целесообразного, нежели продолжать приостановку habeas corpus и систему произвола в борьбе с фениями. И лорд Дерби, и сменивший его с 26 февраля (1868 г.) во главе того же консервативного кабинета Дизраэли одинаково не хотели обнаружить не словом, а делом, что они знают о существовании каких-либо иных мер к успокоению Ирландии, кроме чисто полицейских. Но 1868 год был все равно уже концом консервативного правления; вождь либеральной оппозиции, Гладстон, быстро шел к власти, а у него уже была программа действий, нужных, как он думал, для органического внутреннего ослабления фенианства, для лишения его той атмосферы и тех питательных соков, без которых всякое революционное дело мертво, для лишения фенианства сочувствия средних кругов в настоящем и общенародного сочувствия в будущем.
«Мы редко имели реформы без предшествовавшего взрыва», — с горечью сказал Мак-Карти, так глубоко изучивший природу англо-ирландских отношений. То, что не хотели сделать консерваторы, сделал Гладстон.
6
Чтобы нейтрализовать угрожающую силу фенианства, чтобы воспрепятствовать ему соединить в своих рядах большие общественные группы, чтобы предупредить возможность для фенианства стать главным выражением общенациональной борьбы, Гладстон сделал Ирландии две уступки, провел две меры, которые, собственно, вовсе не стояли у фениев в программе требований, но, не имея именно вследствие этого обстоятельства оскорбительного для правительства характера вынужденных уступок, могли вместе с тем на самом деле способствовать до известной степени общему понижению революционного духа в народе и в образованном обществе. Одна из этих мер касалась отделения англиканской церкви от государства в Ирландии, а другая являлась некоторой попыткой затруднить проявления лендлордского произвола.
Что касается первой меры, то она с давних пор диктовалась как логикой жизни, так и ясно выраженными желаниями ирландского общества.
Дело в том, что, по удачному выражению Мак-Карти, англиканская церковь в Ирландии благодаря своему характеру церкви господствующей, государственной была для ирландцев всегда своего рода шляпой Гесслера, символом угнетения. В самом деле: считать в Ирландии государственной такую церковь, с которой ничего не имеет общего никто, кроме небольшой группы населения, являлось большой странностью и несообразностью, и притом унизительной для большинства народа. Но, кроме того, англиканская церковь в Ирландии владела огромными имуществами, ее служители пользовались огромными доходами, несмотря на то, что число их прихожан сводилось в большинстве приходов к ничтожной цифре. Все это сопоставлялось с весьма скудным и плохо обеспеченным положением католического духовенства и, конечно, усиливало во все эпохи ирландской истории антибританские чувства. Маннинг справедливо писал Гладстону: «Это (т. е. государственный характер англиканства —
Консервативное правительство не желало допустить столь важной реформы без апелляции к стране. Консерваторы укоряли Гладстона в том, что он испугался фениев, что, предлагая угодные ирландцам реформы тотчас после фенианских действий, он как бы «назначает премию» за преступления и т. д. Но Гладстон знал хорошо, что он делает; раз выступив в области ирландской политики, он уже во всю остальную свою деятельность не переставал придерживаться принципа всегда, когда дело шло об Ирландии: давать ирландцам сначала то, что легче дать (например уничтожение государственного характера англиканства), затем то, что труднее (аграрные реформы на все более и более широких основаниях), и наконец, то, что дать труднее всего, — самоуправление. И все это, конечно, лишь тогда, когда дарование подобных реформ станет, по его мнению, совершенной необходимостью. По этому плану
