вечный неправдоподобно дерзкий исторический вопрос: «Чья возьмет?» Ирландская история иногда кажется как будто не частью действительности, а отрывком из романтического произведения, написанного так, как теперь уже, в наш век реализма, не пишут: с чрезмерным нагромождением трупов, убийств, маловероятных событий, фантастически смелых идей и еще более смелых действий, с сухопутными и морскими приключениями, с удивительной свалкой героев, злодеев, предателей и т. д. и т. д. Но когда знакомишься с обстоятельными и несомненными идущими от разных партий сведениями, когда убеждаешься, что и партийные и беспартийные, и официальные и неофициальные рассказы расходятся чаще всего только в освещении событий, не оспаривая их истинности, тогда, и только тогда, начинаешь понимать всю огромную важность изучения прошлого этой страны для историка, для социолога и для всякого человека, интересующегося анализом движущих пружин исторического процесса. И эта романтическая история, эта кажущаяся неестественной, но на самом деле происходившая многовековая трагедия оказалась вдобавок самой реальной «политикой результатов», не хуже деятельности Людовика XI, Ивана Калиты или Бисмарка, стоящих на другом полюсе от всякой исторической романтики, энтузиазма и пыла! Из трех своих главных требований одного (полной религиозно-правовой эмансипации) ирландцы добились в течение XIX столетия; при серьезном удовлетворении второго (аграрной реформы) мы, современники уиндгемовского билля, теперь присутствуем; наконец, третье требование (полная автономия) менее нежели когда-либо снимается с ирландской программы: оно остается в наследие будущему. Это соединение столь слабых материальных сил с грандиозными замыслами, с серьезнейшими политическими действиями и с достижением больших реальных результатов — едва ли не единственное в своем роде во всемирной истории, по крайней мере в истории национальной борьбы. Для того философа, который ищет в человеке и человечестве «великих возможностей», ирландская история есть чтение поучительное.
В предлагаемых очерках мы постараемся на основании ограниченного (хронологически) материала, событий последних ста с небольшим лет, отметить те черты, которые являются характерными и для всей предыдущей ирландской истории и которыми отчасти объясняются и интенсивность борьбы, и серьезность достигнутых политических завоеваний. Исходной точкой новейшей ирландской истории является не французская революция, как для большинства западноевропейских стран, но восстание 1798 г. с его прелюдиями и последствиями, т. е. событие, на которое французская революция повлияла лишь косвенно.
С него мы и начнем.
Глава I
ВОССТАНИЕ 1798 ГОДА, ЕГО ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ [1]
1
С начала 90-х годов XVIII столетия для всякого осведомленного и беспристрастного наблюдателя было ясно, что в Ирландии надвигается кризис и что этот кризис может принять серьезные размеры.
Но так как в XVIII столетии ряд английских поколений не видел ни одного большого ирландского восстания, то этим беспристрастным наблюдателям верили в Англии весьма неохотно и долго полагали, что они страдают излишним пессимизмом. Что в Ирландии давно неспокойно, — это знали и слышали все, кто вообще хоть немного интересовался этой страной, но англичане в течение ряда столетий уже к этому привыкли и не совсем ясно представляли себе, что может быть иначе. Речь всегда (а особенно с середины XVII столетия) шла только о размерах брожения, и вот в эти-то предсказываемые (например, Фоксом и Уэстморлендом) серьезные размеры будущего движения долго не верили. Дело в том, что некомпетентным людям (к каковым принадлежали, кроме Вильяма Питта, и тогдашние английские министры, имевшие весьма смутное понятие об Ирландии) всякое большое восстание в этой стране казалось после 1782 г. маловероятной неблагодарностью: у ирландцев свой парламент в Дублине, из-за чего же возможна мало- мальски сильная революция, если они — не окончательные изменники его величеству королю Георгу III? Так ставился вопрос в английских правящих кругах. Лучшая критика тогдашнего ирландского парламентаризма, какую только мы можем дать читателям, заключается в самой общей характеристике тогдашнего положения дел в Ирландии, с одной стороны, и простом изложении имевших там силу парламентских порядков, с другой стороны.
Из 4? миллионов (с небольшим) ирландского населения в конце XVIII в. больше 3? миллионов было ирландцев-католиков, около 500 тысяч ирландцев-пресвитериан и около ? миллиона англичан (англиканской религии). Положение массы основного ирландского населения в экономическом отношении было ужасно. Больше 7/8 (по цифре О’Коннора даже 9/10) всей земли принадлежало сравнительно небольшой горсти англичан, а остальная ничтожная часть распределялась между несколькими богатыми ирландцами — пресвитерианами и католиками. Английские землевладельцы были не только пришлым элементом, но даже в значительной части очень недавно пришедшим в Ирландию: после низвержения Якова II Стюарта в 1688 г., после усмирения яковитского восстания в Ирландии в 1689 г., имевшего целью поддержать короля-католика, новое английское правительство (Вильгельма III и Марии) конфисковало массу земель (около миллиона акров) и роздало их членам английской знати, которые до той поры не имели к Ирландии никакого отношения. Это обстоятельство окончательно сделало англичан, и до того богатейших землевладельцев Ирландии, господами почти всей почвы, пригодной для землепашества или скотоводства; оно же в необычайной степени усилило так называемый абсентеизм (отсутствие в стране землевладельцев) — зло, страшно отяготившее и без того нелегкое положение большинства народа. Дело в том, что лендлорды весьма часто не приезжали в Ирландию иначе, как на месяц-другой для охоты и дачного времяпрепровождения: в этой совсем чужой и не интересной для очень многих из них стране им жить было и скучно, и незачем. Колоссальные земли свои они сдавали арендаторам на разные сроки и на неодинаковых условиях. Например, те, что получили в 1689 г. конфискованные у католиков земли, весьма скоро сбыли их за хорошую цену в вечную аренду; другие отдавали в пожизненную аренду или на 41 год, или на иные сроки. Но и этот первый арендатор (т. е. снимавший землю у лендлорда) тоже далеко не всегда заключал эту сделку, чтобы жить лично в арендованном поместье, вести хозяйство, разводить скот; аренда являлась для него весьма часто простой коммерческой аферой, вроде того, как в городах существуют профессиональная скупка и перепродажа домов: он в свою очередь сдавал арендованную землю, разбив ее на крупные участки. Эти вторые арендаторы, или посредники, иногда оставляли себе часть арендованной земли, а остальную часть, разделив на мелкие участки, сдавали уже нищему крестьянскому населению; иногда же сдавали все, не оставляя себе ничего для хозяйства, если находили это более выгодным. Итак, фермер, обрабатывавший землю, должен был выработать прибыль и для второго, и для первого арендаторов, и для лендлорда. Арендная плата была неодинакова для различных мест и колебалась сообразно с большей или меньшей доходностью земли. В общем она не была выше арендной платы, бывшей в употреблении в Англии, но земля являлась несравненно менее доходной: никто не принимал никаких мер к улучшению почвы, к введению более высокой сельскохозяйственной культуры. Посредники, которые знали, что все равно недостатка в фермерах у них не будет, ибо нужно же трем миллионам безземельных людей чем-нибудь питаться, и лендлорды, которым эти посредники аккуратно платили деньги, совершенно не были заинтересованы в поддержании рационального сельского хозяйства, а фермеры, бившиеся как рыба о лед, чтобы не умереть с голоду на своем участке, эксплуатировали землю примитивно, хищнически, зная к тому же, что договорное право крайне запутано, что хотя они и числятся в качестве долгосрочных арендаторов, но каждый день может оказаться, что второй посредник не вправе был вовсе с ними заключать такой договор или что в договоре между вторым и первым посредником что-то неладно, или что лендлорд вознамерился и имеет право нарушить договор с первым посредником, а это разрушает все, так сказать, нисходящие договоры. Конечно, могли быть и бывали в таких случаях судбища, но ирландскому фермеру не по карману было вынести издержки английского судопроизводства; к тому же
