на толстом тросе забирается на Бехистунскую скалу, чтобы скопировать надпись Дария I и затем прочесть ее. С помощью словаря Бюрнуфа он легко справляется с первой, древнеперсидской, частью надписи. Вторая часть — слоговая клинопись — отождествляется им с письменностью древнейшего населения Ирана — эламитов. Третья часть трилингвы могла прочитываться и как набор слогов, и как нагромождение идеограмм. Интуиция подсказала Раулинсону (и одновременно сидевшему в Лондоне Тэлботу), что клинописью последнего регистра, скорее всего, записан текст на семитском языке. А ирландец Эдвард Хинкс (1792–1866) даже сопоставил местоимение первого лица единственного числа
В начале 40-х годов за дело берутся археологи. Француз Поль Ботта и англичанин Генри Лэйард раскопали на севере Ирака две столицы легендарной библейской Ассирии — Кальху и Ниневию. Самой замечательной находкой сезона 1849 года стала библиотека царя Ашшурбанапала из Ниневии — более 20 тысяч табличек, написанных только тем, третьим, видом клинописи, который не давал покоя Раулинсону и Тэлботу при дешифровке персидской трилингвы. В составе библиотеки обнаружились также древние словари — списки слов и знаков, каждая строчка которых делилась на три части: сперва шел один знак, затем через пробел несколько других, потом еще знаки. Что это означает, пока было неясно. Ясно было другое: дешифровщики получили в свое распоряжение столь значительное число семитских клинописных текстов, что вопрос об их окончательном прочтении был делом самого недалекого будущего. И наконец оно, это будущее, настало: Королевское общество по изучению Азии предложило четырем лучшим знатокам клинописи испытать свои способности. Раулинсон, Тэлбот, Хинкс и работавший во Франции немецко- еврейский ученый Юлиус Опперт (1825–1905) получили в запечатанных конвертах надпись ассирийского царя Тиглатпаласара I и должны были прочесть и перевести ее независимо друг от друга. Если во всех четырех присланных обществу работах дешифровка и перевод будут примерно одинаковы, значит, можно говорить о начале новой науки. Если нет — что ж… нужно работать дальше. Истинно английский лабораторный эксперимент!
Переводы сошлись, и день 17 марта 1857 года стал официальным днем рождения ассириологии — науки об истории, языках и культуре народов клинописной традиции. Но тогда, при рождении ассириологии, речь шла только об умении прочесть клинописный текст на семитском языке. Этот язык впоследствии назовут ассиро-вавилонским или аккадским (по названию города, цари которого составили первые надписи на этом языке). Он окажется очень похож на известные древнееврейский и арабский языки, и уже к 70-м годам появятся первые очерки его грамматики и небольшие словари. Одним словом, с семитскими клинообразными надписями дело шло как нельзя лучше. Но обнаружились обстоятельства, омрачившие триумф дешифровщиков. Множество текстов из Ниневийской библиотеки, раскопанной Лэйардом, было составлено на двух языках. Уже Хинкс, Опперт и Раулинсон заметили, что клинопись изначально не рассчитана на семитский язык: во-первых, знаки следуют слева направо; во-вторых, они во многих случаях читаются односложно; в-третьих, их названия не соответствуют семитским именам изображаемых предметов. Тогда вспомнили о существовании клинописных словарей с надписями трех видов, и оказалось, что каждое семитское слово в них комментирует слово, записанное той же клинописью, но на непонятном языке. Неужели клинопись изобрели не семиты? И если не семиты, то кто? Как назывался этот народ, когда он жил и почему о нем ни словом не упомянуто в Книге книг? К разрешению этой проблемы приступили лучшие филологические умы Франции и Германии. В результате сложилось две точки зрения.
В своем докладе, представленном Обществу нумизматики и археологии 17 января 1869 года в Париже, филолог Юлиус Опперт — один из тех, кто породил ассириологию в 1857-м — предположил, что народ — изобретатель клинописи должен называться «шумеры». К такому выводу он пришел на основании некоторых эпитетов, которыми щедро награждали себя ассирийские цари. Они часто назывались «царями Шумера и Аккада». Опперт рассудил так: поскольку Аккад связан с семитским населением Месопотамии (что в это время уже было ясно из множества надписей), то Шумер, скорее всего, место обитания несемитского населения, которое и изобрело клинопись. Немного позже в словарях обнаружилось словосочетание «шумерский язык», имевшее синоним «язык прорицаний», из чего ученые, поддерживавшие Опперта, сделали еще один вывод в пользу его гипотезы: шумерский язык играл для жителей Ассирии ту же роль, что греческий для римлян и латинский для средневековой Европы, следовательно, шумерская традиция должна быть намного древнее семитской.
Но существовала и иная точка зрения. Ее автором являлся великий семитолог-лингвист и филолог Иосиф Галеви, репутация и акрибия которого были безупречны для всего научного мира. С 1874 года он пытался доказать, что письменность была изобретена семитами, а непонятный язык — не что иное, как тайнопись вавилонских и ассирийских жрецов. Галеви рассуждал следующим образом: первоначальное письмо, состоявшее только из идеограмм, было предназначено исключительно для возбуждения памяти через зрение. Затем писцы стали, для удобства чтения, обозначать каждый знак особым именем, представлявшим собой сокращение семитского слова, обозначением которого была данная идеограмма. Из этих, большей частью односложных обозначений развилось слоговое письмо, но оно не могло сразу вытеснить прежнее, освященное религией идеографическое письмо. Таким вот образом в клинописи существуют две разновидности письма: старое (идеографическое) и новое (слоговое), и оба эти письма семитские. Жрецы в своем кругу привыкли читать идеографическое письмо, но произносить только его фонетические обозначения, оставив невысказанной сокровенную сущность образа. Несообразность этой теории проявилась уже тогда, когда в составе знаков несемитского письма стали кое-где прочитываться искаженные семитские слова, — такое искажение могло дать только перенесение слова в другой язык. В 1877 году французский консул в Ираке Эрнест де Сарзек раскопал под холмом Телло в Южном Ираке развалины города, статуи и письмена которого были совершенно непохожи на уже известные науке. Клинопись этого города была близка к рисунку, а статуи изображали бритоголовых безбородых людей среднего роста, с носами арменоидного типа, с довольно короткими конечностями, но зато с большими ушами и глазами. Это была победа гипотезы Опперта: де Сарзек обнаружил шумерский город Лагаш! С того времени раскопки на юге Ирака пошли быстрыми темпами: экспедиция Пенсильванского университета в 1899 году открыла священный центр шумеров город Ниппур, английская экспедиция Леонарда Вулли в 20-х годах следующего века обнаружила Ур… Раскопки шумерских городов продолжаются и по сию пору.
В связи с дискуссиями о шумерах нельзя обойти вниманием стоящий особняком, но оттого не менее значительный труд филолога и нумизмата Франсуа Ленормана (1837–1883) «Аккадские этюды» (1873) — первую в мире попытку описания грамматики шумерского языка. Этот гениальный ученый, работавший во многих областях археологии и филологии, с самого начала не сомневался в том, что клинопись изобрел народ, говоривший на несемитском языке. Он только не знал, как назвать этот язык, и в конце концов дал ему неверное (как оказалось впоследствии) название «аккадский». Однако ошибка в терминологии ничуть не умаляет заслуг Ленормана перед шумерской лингвистикой и историей: ведь именно Ленорманом была написана первая в мире «История Древнего Востока».
С сомнениями Галеви покончила археология, но нельзя забывать, что шумерская цивилизация была открыта одним человеком и, как говорится, «на кончике пера», то есть совершенно так же, как в 1846 году астроном Леверье вычислил вероятность существования за Ураном еще одной планеты (и это был Нептун). Опперт пришел к своему открытию поддерживаемый и вооруженный всеми доступными в то время человечеству знаниями о Древнем мире, но его шаг подобен шагу космонавта в лифт ракеты: в момент восхождения он воплощает в себе силы и труд множества своих предшественников, но в полете он предоставлен возможностям лишь собственного тела и ума.
Наука о шумерах — шумерология — родилась во Франции, потому что здесь жили Опперт и Ленорман и еще потому, что именно в Лувр свозил де Сарзек все отвоеванные им у иракской земли находки. В начале XX века в науку пришел еще один французский гений — Франсуа Тюро-Данжэн (1872– 1944). В условиях, когда не было еще ни грамматики, ни словаря шумерского языка, он прочел и перевел надписи шумерских царей настолько точно, что это издание 1905 года до сих пор является настольной книгой всех шумерологов. Тюро-Данжэн с детства был практически лишен слуха, и, вероятно, это трагическое обстоятельство парадоксальным образом способствовало его концентрации на поставленных
