Дом Виктора Петровича еще издали распознал.
Огород при доме невелик, отгорожен высоким штакетником.
С пылу-жару не стал стучаться в глухие ворота. Завернул в проулок - до продольной береговой улицы; тесным проходом между хозяйских стаек спустился к Енисею.
Постоял на галечном берегу у воды.
У Астафьева есть рассказ о речной птице скопе. И ныне птица скопа из рассказа Астафьева по- прежнему над водами Енисея; ныряет на мелководье за мальком…
Дальний левый берег за Енисеем горист и изрезан падями. Хвойные леса. Высокое голубое небо. Раздолье. Вечный Божий мир.
Деревня Овсянка старожильческая. Четвертый век как на берегу Енисея поселились в этом месте люди. Деревенская улица долгая вдоль берега, избы пятятся хозяйскими огородами к реке. Овсянка дотошно описана Виктором Петровичем Астафьевым в его книгах. Сибирская «Ясная Поляна» притягивает ходоков со всего мира – почитателей таланта писателя…
Вернулся к дому писателя. Одолела робость стучать кованым кольцом калитки. Отошел от ворот к огородному штакетнику.
Створки низкого кухонного окна растворены в ограду. Белые ситцевые занавески на суровой нитке сведены к центру не плотно.
Прохладный ветерок с Енисея лениво шевелит легонькую ткань. В просветы штакетника свободно видится двор, застеленный широкими кедровыми плахами.
Рослая рябина провисла красными гроздьями ягод; растёт она на меже с огородом. Лавка под ней со спинкой, стол на точёной балясине при четырёх ногах. Двор подметён березовой метёлкой. Метлу с долгим светлым черенком видно под навесом в дальнем углу.
Сентябрь на берегах Енисея.
Кулижка огородная ухожена хозяином. Ягодный кустарник. В глубине двора летняя времянка и баня. В огороде холодный «гальюн». Так его сам Петрович едко звал.
Утро ещё раннее и солнце не высокое. Стоял долго, не решаясь нарушить спокойное течение времени. Встреча первая. Отсылал Астафьеву «Картоху». «Хороший рассказ», - ответил он открыткой. Рассказ опубликовал альманах «Енисей».
В «Литературную Россию» позаботился – отослал статью о романе Василия Белова «Все впереди…» И все же встречаться с Астафьевым стеснялся. Обычное дело, когда молодые литераторы приходят к мастерам прозы. К мастерам стихосложения. К великим поэтам. Не праздное это любопытство. Близкое знакомство позволяет понять, чего тебе не дано свыше. Помогают такие встречи.
Писательская братия побаивается Астафьева: задиристый мужик – скорый на расправу. Характер беспризорного детства и к старости в нём не поменялся. Ложное и настоящее Астафьев отличал влёт. Матершинник. Бездельников и угодников гнал от себя как паршивых собак. Потому и тявкали на него в газетах. Хороших людей Виктор Петрович Астафьев ценил и уважал душевно; многим простым людям помогал деньгами; серьёзным авторам отвечал письмами.
Астафьев отслонил ладонью занавеску, вытулился из окна, слеповато всматриваясь за ограду. На войне повреждён правый глаз. «Косорылый» - нехорошо обзываются за глаза его враги. Астафьев знает это. Врагов в литературе у него много: «либералы».
Посмеивается: «Так вам, суки: кость вам в гирло…».
В своё время Астафьев учился в Москве на ВЛК. Век минул, а легенды о нём в общежитии на улице Добролюбова рассказываются.
-Ко мне? – заметил меня - Калитку сейчас отопру.
Взгляд его детских пытливо голубеющих глаз я почувствовал издалека. Тихий голос писателя успокоил.
-Откуда? Из Якутии. Спасибо за привет от Лобанова. Хороший он мужик. Проходи, не робей. Я недавно встал. Картошка сварилась, позавтракаем. Омуля вот ребята из Енисейска прислали…
«Последний поклон» Виктора Петровича Астафьева был опубликован в «Роман-газете». Повесть «Царь-рыба» дала Астафьеву всемирную славу. Обсуждается в прессе «Печальный детектив».
-Да я тебе подарю, - после завтрака разговорились.
- В библиотечке «Огонька» роман вышел. – Принёс из рабочего кабинета пару книжиц Виктор Петрович.
Для автографа подал ему и книгу «Всему свой час», купленную в Москве.
В летнее время мало кто из писателей объёмно пишет.
-Покоя нет от ходоков – не разгонишься. На «Затеси» только и выкраиваю время, - простодушно объяснил Виктор Петрович.
-До твоего прихода настраивался писать. Я ведь по миру поездил. Часто на встречах спрашивают о загранице. Пошто о ней не пишу? Недавно был в Колумбии. Прилетел в Боготу. Посольские ребятки из книг моих знают, что я отчаянный рыбак. Много где я рыбачил, а вот в Южной Америке еще не довелось.
Дали мне отдохнуть и повезли на рыбалку, форель удить. Грешно, нехорошо так говорить о родном Отечестве, но когда прилетаешь куда-то за границу, ощущаешь, будто из нужника, из выгребной ямы с опарышами выбрался. Мир-то посмотрел. Есть с чем сравнить. И хоть Колумбия далеко не райское место, всё же жизнь с нашей не сравнить, как-то по-людски живут люди.
Привезли меня на горное озеро. Форель крупная! Уху сварили. Пива-а – сортов двадцать. Но я к пиву не очень. Отдохнули, наговорились ребятки, поехали обратно.
По дороге вдоль обочины ламы встречаются. Священное для этой страны животное. Вид их печальный меня затронул. Захотелось погладить ламу. Я возьми и попроси шофёра остановить машину возле парочки лам на обочине.
-До ветру, Виктор Петрович? – спрашивает посольский чин.
-Да нет, терпимо, - говорю. – Ламу хочу погладить. Чего это они такие печальные?
Русский человек душой готов весь мир жалеть. И я от сытой ухи стал жалостливым. Наши чины за границей - родимую водочку пьют. Это здесь они выкобениваются, умники. Там они ниже воды, тише травы.
-Не получится Виктор Петрович, - отвечает посольский чин. – Ламы больны сифилисом…
У Астафьева хрипят бронхи, и он часто сплёвывает мокроту в специальную «плевательницу». От кухонного стола мы давно перебрались в зал. Виктор Петрович расположился в глубоком мягком кресле с высокими подлокотниками. Я подпирал косяк двери.
Две стены зала занимают книжные полки до потолка. На них дарственные книги, от писателей всего света присланные.
-В капиталистической стране, - зло продолжил Виктор Петрович. – Где на любом углу можно купить бабу за десять долларов, человек – эта скотина – скотоложством промышляет. Сифилисом ламу заразил. Думаю, решаю – писать ли? В России люду живётся тяжело. Но душой русский человек чище любого американца. Поэтому и не пишу о загранице.
После войны Виктор Петрович поселился с Марией Семёновной у её родителей на Урале.
История двух подружек Зои и Гути, слышанная от уральских старожилов, много лет не давала Виктору Петровичу покоя. Может, не мне одному он рассказывал эту историю, пока написался рассказ «Две подружки в хлебах заблудились».
