исследователей показатель ежегодного прироста продукции колеблется от 10,5 до 21%, в зависимости от того, исчисляется ли он по объему или по стоимости (в последнем случае важно также установить, о каких ценах идет речь: об оптовых или розничных). Однако, не вдаваясь глубоко в полемику по поводу цифр, можно сказать, что сегодня большинство как западных, так и советских ученых сходится в оценках по следующим пунктам:
— Рост производства оборудования, полуфабрикатов тяжелой промышленности, добычи сырья и производства электроэнергии был весьма значительным, но не достигал показателей, запланированных в 1929 г. (уголь — 64 млн. т вместо 75; чугун — 6,2 млн. т вместо 10 млн. т по плану 1929 г. или 17 млн. т по плану 1930 г.; электроэнергия — 14 млрд. кВт–ч вместо 20).
— Производству товаров легкой промышленности и народного потребления не уделялось должного внимания (план был выполнен приблизительно на 70%).
— Были произведены огромные капиталовложения в промышленность (объем капиталовложений в промышленность по отношению к валовому национальному продукту за пять лет увеличился в 3,5 раза). Правда, в ущерб уровню жизни народа.
— Необходимость капиталовложений в социальную и культурную сферы постоянно игнорировалась.
— Индустриализация проводилась экстенсивными методами, с огромными издержками. Она сопровождалась высокой инфляцией (увеличение денежной массы на 180% за пять лет, рост на 250 — 300% розничных цен на промышленные товары), приведшей к снижению примерно на 40% покупательной способности рабочих.
— Производительность труда, которая по плану должна была увеличиться на 110%, осталась на прежнем уровне и (по данным Р. В–Дейвиса и С. Г. Виткрофта) снизилась на 8%, что само по себе уже говорит о том, как велики были трудности первой пятилетки и какое сопротивление встречали проекты ускоренного развития.
Беспорядочная, «вакханальная» (по выражению Н. Ясного) индустриализация, подчиняющаяся бесконечным импровизациям («переломы» апреля — мая 1929 г., января — февраля 1930 г„ июня 1931 г.), погрузила страну в перманентное состояние всеобщей, как на войне, мобилизации и напряжения, потому что планы, как правило, были невыполнимыми. Она усиливала степень экономического хаоса и общественного беспорядка. Она вызывала все большую необходимость политического руководства экономической сферой. Административно–командная система (используя современную советскую терминологию) заменяла собой законы рыночной экономики. Черты, присущие этой системе, способ ее функционирования и система экономических приоритетов, утвердившиеся в ходе первой пятилетки и подчиненные постулату построения социализма в одной, отдельно взятой стране, дают о себе знать до сих пор.
После разгрома правой оппозиции, завершенного на ноябрьском (1929 г.) пленуме ЦК, политика «великого перелома», казалось, получила единогласную поддержку. В приветствиях Сталину по поводу его пятидесятилетия (декабрь 1929 г.) он назывался не только самым выдающимся теоретиком ленинизма, но и — впервые — «Лениным наших дней», гением, замечательные качества которого были необходимы рабочему классу. К этому времени большинство бывших левых оппозиционеров, исключенных из партии в 1927 г., добилось восстановления и присоединилось к политической линии Сталина, которую они определили как близкую той, что защищали в предыдущие годы. Несомненно, их позиция была обусловлена также и другими соображениями, изложенными, в частности, Пятаковым, первым крупным оппозиционером, перешедшим в сталинский лагерь в феврале 1928 г.: для коммуниста нет жизни без партии. «Совершенно ясно, — писал Пятаков 23 декабря 19 2 9 г. в газете «Правда», — что невозможно одновременно быть за партию и выступать против ее нынешнего руководства, быть за ЦК и против тов. Сталина».
Тем не менее политика насильственной коллективизации встретила сопротивление — хотя преимущественно пассивное — со стороны немногочисленных сельских партячеек, каждый пятый член которых был впоследствии исключен из партии во время чистки 1929 г. за пассивность, за связь с враждебными элементами или за искривление партлинии (т. е. чаще всего за отказ вступить в колхоз). С другой стороны, перерыв в проведении коллективизации, декретированный статьей Сталина от 2 марта 1930 г., вызвал недовольство многих местных партработников, негодовавших по поводу обвинения их в допущении перегибов и в искривлении политики партии. Руководители местных организаций выразили недоумение в так называемых «Дискуссионных трибунах», публиковавшихся «Правдой» в мае — июне 1930 г., во время подготовки к XVI съезду. Некоторые из них даже намекали на то, что предпринятое Сталиным отступление имело характер правого уклона. 27 мая 1930 г. «Правда» в своей передовице заявила, что такие оценки представляли собой тактику, направленную на дискредитацию ленинского партийного руководства.
XVI партсъезд, на котором обсуждались вопросы дальнейшего развертывания коллективизации и ускорения темпов индустриализации, проходил без каких?либо признаков существования организованной оппозиции. Правые оппозиционеры снова были осуждены, а Рыков и Томский принуждены к раскаянию, на этот раз еще более унизительному, чем во время ноябрьского пленума 1929 г. Съезд одобрил массовое изгнание старых профсоюзных кадров, обвинявшихся в том, что они проводили оппортунистическую и тред–юнионистскую политику, несовместимую со строительством социализма. Резолюция по профсоюзам превращала их в простой инструмент выполнения плана. Сталин, отметив в политическом докладе, что нераскаявшиеся троцкисты, переродившиеся «в типичных мелкобуржуазных контрреволюционеров, превратившись на деле в осведомительное бюро капиталистической печати по делам ВКП(б)», развил идею, в соответствии с которой различные отклонения рассматривались как отголоски «сопротивления отживающих классов». «.«Невозможно, — заключил он, — развернуть настоящую борьбу с классовыми врагами, имея в тылу их агентуру…» Уклонисты, таким образом, были впервые названы предателями. Был пройден важный рубеж в идентификации врага, хотя пока еще соотношение сил в Политбюро не позволяло Сталину и ближайшим его соратникам сразу же перейти к практическим действиям, вытекающим из формулы: уклонист — враг.
Раздавались, однако, единичные голоса с критикой позиции Генерального секретаря по вопросам темпов индустриализации. Это сделал Рыков, последний представитель бывшей правой оппозиции. Позже, в декабре 1930 г., он будет исключен из состава Политбюро, а на его место выдвинут Орджоникидзе, близкий соратник Сталина, назначенный на пост народного комиссара тяжелой промышленности.
Официальное осуждение всех уклонов и наступившее мнимое единодушие вокруг Сталина не означали, однако, что было, покончено со всеми оппозиционными настроениями. В декабре 1930 г. Сырцов, кандидат в члены Политбюро, и Ломинадзе, 1 секретарь Закавказской парторганизации, были выведены из состава ЦК. Первому поставили в вину скептицизм по поводу темпов индустриализации, второму — обвинение партии и Советов в феодальном отношении к рабочим и крестьянам. Высказывания Сырцова и Ломинадзе, их контакты с другими членами партии были квалифицированы как заговор. Все было соответствующим образом освещено в прессе, рассмотрено во всех парторганизациях и присовокуплено к другим делам о саботаже в народном хозяйстве. Это дело явилось в какой?то степени этапным с точки зрения уставных принципов партии. Впервые члены ЦК были исключены не на пленарном заседании ЦК, которое только и могло по уставу решить этот вопрос, а на совместном заседании Политбюро и Центральной контрольной комиссии (т. е. небольшой группой высших руководящих работников).
Летом 1932 г. было открыто дело Рютина, известного московского правоуклонистского лидера. Он подготовил и распространял документ, возлагавший на Сталина личную ответственность за гибельную политику коллективизации, и требовал его смещения. Этот документ, обнаруженный ОПТУ, был тотчас же объявлен платформой оппозиции. Сталин настаивал на 1 аресте и смертном приговоре Рютина, но неожиданно столкнулся с сопротивлением большинства членов Политбюро, пока еще не допускавших применения высшей меры наказания к уклонистам. Рютин был сослан, Зиновьева и Каменева, которые вступали с ним в контакт, снова исключили из партии и также сослали в Сибирь. Несколькими месяцами позже, если верить письму, отправленному Троцкому его сыном Л. Седовым, был сформирован, хотя и достаточно эфемерный, блок оппозиции. Этот блок, созданный прежде всего для обмена информацией,
