болезненных ситуациях, которые вызывают у него множество первичных состояний на протяжении нескольких месяцев. Но это не значит, что от этого личность больного становится полностью реальной. Каждое первичное состояние уменьшает протяженность нереального «я» и расширяет «я» реальное. Когда человек испытывает главную первичную боль, то нереальное «я» исчезает полностью, и мы можем сказать, что пациент выздоровел. Наша работа заключается в пробуждении первичной боли для того, чтобы заставить человека стать реально чувствующей личностью.
После третьего дня
Процесс лечения, продолжающегося в течение трех первых недель, ничем принципиально не отличается от описанного выше. Бывают дни плато, когда пациент, кажется, не испытывает никаких чувств, такие дни словно проходят «впустую». Иногда у пациента наступает рефрактерный период, когда организм отдыхает от боли, пережитой во время первичных состояний. Организм является превосходным регулятором боли, и мы стараемся не причинять пациенту лишнюю травму, когда его душа находится в рефрактерном периоде.
Иногда, правда, больной активно сопротивляется и не желает лицом к лицу встретить свое чувство; такое случается, когда защитные системы являются слишком закосневшими и ригидными. Несмотря на то, что пациент, как правило, покидает отель после первой недели лечения, мы иногда просим его вернуться и после этого срока и провести еще одну ночь без сна. То есть, мы снова пытаемся ослабить и расшатать его защитные системы.
Каждый новый день лечения больной описывает, как избавление от следующих слоев зашиты. Этот процесс набирает силу, благодаря тому, что небольшой кусовек боли, испытанной пациентом, позволяет ему в следующий раз перенести несколько более сильную боль. Каждое первичное состояние раскрывает новые скрытые до тех пор воспоминания и вызывает
следующие первичные состояния. Последовательность первичных состояний может окутать организм и личность пациента все в большей степени, по мере того, как он теряет защитную систему. Организм сам позволит пациенту ощутить ровно столько боли, сколько допускает степень потери зашиты. Первичные состояния наступают в упорядоченной и безопасной последовательности. Попытки заставить пациента почувствовать больше, чем он может перенести, приведут лишь к тому, что больной снова отключит свои чувства и прикроется защитой.
Обычно при проведении первичной терапии больной с каждым следующим днем все больше приближается к своему детству. Иногда можно слышать, как больной снова начинает говорить голосом своего детства. Он начинает шепелявить, сюсюкать, а иногда по–младенчески кричать.
Наблюдения этих фактов привели меня к мысли о тесной взаимосвязи первичной боли и памяти, потому что как только боль устраняется, память больного, закончившего курс первичной терапии становится способной воспроизвести события, происшедшие спустя несколько месяцев после рождения. Эти же наблюдения привели меня к пониманию огромного воздействия первых трех лет жизни на всю последующую жизнь больного. Естественно, это не ново, и это не мое открытие. Фрейд ясно показал это в начале столетия. Но природа травмы может быть очень мелкой: оставление в мокрой кроватке без помощи; грубое пеленание; отсутствие внимания к плачущему ребенку. Ребенка можно тяжело травмировать, если оставить его в кроватке беззащитным и слышащим резкие родительские голоса, нарушающие покой ребенка; если не накормить ребенка, когда он голоден; если его не нянчить на руках; если его заставляют прекращать сосать молоко по часам, а не ждут, когда он сам бросит грудь.
Травма может иметь источником также и трудные роды, что заставляет нас по–новому оценить взгляды Отто Ранка, который еще в начале этого века писал о значении родовой травмы. Правда, Ранк полагал, что роды травматичны сами по себе (ребенок покидает теплое, надежное и безопасное лоно матери), но я все же думаю, что травму наносят патологические роды.
Роды — естественный процесс, а ничто естественное не может наносить травму.
Однажды я наблюдал первичное состояние, в котором женщина свернулась в клубок, начала давиться, задыхаться, плеваться, а затем выпрямилась и закричала как новорожденный. Когда она вышла из этого состояния, то рассказала, что пережила свои трудные роды, когда она действительно едва не захлебнулась околоплодными водами. Другой пациент тоже пережил свои роды — его мать тяжело рожала в течение двенадцати часов. После того, как этот человек прочувствовал, какую борьбу ему пришлось вести, чтобы выжить, он понял, что она продолжается у него с самого рождения и, видимо, никогда не кончится. «Похоже, моя мать решила создать мне трудности с самого начала», — сказал он.
Было еще одно наблюдение первичного состояния, весьма в этом отношении поучительное. Одна женщина постоянно испытывала какой?то дискомфорт и чувствовала себя несчастной по совершенно непонятной причине. Она постоянно стонала: «Я не могу плакать, я не могу плакать». Внезапно, когда она, наконец, пережила свое чувство, слезы градом хлынули из ее глаз. Оказалось, что в возрасте одного года она перенесла операцию на слезных протоках. Хирурги убрали препятствие оттоку слез. Теперь этой женщине за тридцать, и она снова обрела способность плакать. Однако, переживая в моем кабинете события, случившиеся, когда ей еще не исполнилось одного года, она не смогла пролить ни единой слезинки.
Эти свидетельства указывают на то, что травма может произойти до того как ребенок научится говорить и понимать речь. Дело не только в том, что родители — отец и мать — кричат на ребенка, и от этого происходит невроз. Травма залегает глубоко в нервной системе и запоминается на организменном уровне. Телесные системы организма «знают», что они травмированы, даже если эта травма не осознается. И опять?таки, совершенно не обязательно
Начиная со второй недели первоначального трехнедельного курса первичные состояния наступают у больного практически ежедневно. Стиль и формы этих первичных состояний сугубо индивидуальны у каждого пациента. Некоторые больные нуждаются в том, чтобы высказывать свои чувства; у других все начинается с телесных симптомов, поначалу необъяснимых, которые больной только потом связывает с какими?то воспоминаниями. Непосредственно перед формированием главной связи, которое само по себе очень болезненно, одни больные судорожно цепляются за кушетку, другие хватаются за живот, а третьи начинают дико вращать головой, скрипеть зубами и обильно потеть. Некоторые пациенты при наступлении первичной боли, сгибаются пополам, другие сворачиваются в клубок в углу кушетки, или вообще падают на пол и корчатся в судорогах.
Не существует двух одинаковых первичных состояний даже у одного пациента. Подчас пациенты во время таких состояний пребывают в гневе и становятся склонными к насилию. Другие пациенты, наоборот, становятся робкими, боязливыми или печальными. Но какую бы форму ни принимало первичное состояние, цель терапии остается прежней — достучаться до застарелого, неразрешенного чувства.
Очень трудно описать словами, как именно переживаются разнообразные чувства. Одна пациентка, которая проходила раньше курсы лечения у других психотерапевтов, рассказывала, что она плакала и тогда, но этот плач разительно отличался от того, который был у нее в первичном состоянии. Тогда она плакала для того, чтобы облегчить боль и чувствовать себя лучше, защищая свое «я»; теперь же она просто плачет от обиды, а это чувство менее интенсивное, и не охватывает ее целиком. Она прибавила также, что плача в первичном состоянии она ощущала этот плач всем телом — от головы до кончиков пальцев ног.
Во время сеансов больные быстро обучаются входить в область своего чувства. Больной может обсуждать с врачом виденный им накануне сон, рассказать его при этом так, словно все это происходит наяву и сейчас — и тотчас пережить чувство испуга и беспомощности, быстро потерять контроль над чув
ством и связать его с источником. Потеря самоконтроля позволяет связать чувство с его источником потому, что самоконтроль практически всегда подавляет ощущение собственной личности, подавляет «я». Пациент стремится ощутить первичную боль, так как знает, что это единственный способ избавиться от невроза. «Это у меня болит, — сказал один из пациентов, — и если я смогу чувствовать себя, то это единственное, чего я на самом деле желаю».
Спустя некоторое время психотерапевту становится практически нечего делать во время сеансов — только молчать и наблюдать. Когда пациент оказывается внутри своего чувства, он снова «там», переживая его — вдыхая аромат, слыша звуки, вновь переживая те физические ощущения, которые он уже переживал
