Сегодня я пришла на сеанс с сильным неприятным чувством в животе. Оно разрядилось громким криком, но этот крик был бессловесным. Наконец, я поняла, что мне страшно, потому что я одна: со мной не было ни мамы, ни папы. Я не могла вынести этого одиночества; ведь я была такой маленькой. Я видела, какой была мама, когда вернулась из санатория (мне было тогда четыре года) и я вижу, какой она стала сейчас — притворяющейся веселой, беззаботной — маской. Потом я поняла, почему чувствую такое отвращение, когда она показывает мне свое тело во всем его уродстве, это потому, что я такая же как она, вся закрытая — с маской, надетой на мои страхи и мои чувства. Вот почему я вижу ее боль глазами ребенка, несмотря на то, что тогда я не могла выносить этого зрелища. У меня толстые ноги, оттого, что я загнала так глубоко свои истинные чувства, как и она. У меня большая грудь, потому что я только притворяюсь взрослой. Я чувствую теперь одно сплошное напряжение, я чувствую его во всем теле и хочу от него избавиться. Я погружаюсь в мое напряжение и чувствую, что оно?то и есть боль. Все мое
напряжение — это боль, которой я не чувствую.
Сегодня я также поняла, что моя забота о сестре — это смещенная забота о себе, потому что она сумела выплеснуть свою обиду и свою боль, а я заперла их внутри.
Среда
Сегодня я вошла в кабинет с расстроенным желудком, нервная и возбужденная. Все разговоры казались мне пустой болтовней и никчемной тратой времени, я погрузилась в свои чувства, я снова стала маленькой девочкой, лежащей в кроватке. Подняв глаза, я увидела маму, которая была со мной одна. Было видно, что она испытывает боль, страх, что она не совсем в себе. Мне стало страшно, я разделила с ней ее чувство. Даже будучи ребенком, я видела, какова она на самом деле. Это было слишком болезненным переживанием. Я была слишком маленькой, чтобы вынести это ощущение, это зрелище. Это было нечестно. Я просто не могла этого вынести. Вот почему мне пришлось с самого начала вытеснить мои чувства как можно глубже. Чувство младенца, который вынужден видеть, как его мать сходит с ума.
Потом я постаралась вспомнить папу. Воспоминаний было меньше, но они были масштабнее, крупнее, как бывает во время лихорадки. Я ощутила себя маленькой девочкой в кроватке (скорее, это была кювеза, так как у меня над головой был пластиковый прозрачный купол). Я видела только темноту, и мне страшно хотелось, чтобы папа взял меня на руки. Потом я увидела, что он стоит рядом, возвышаясь надо мной как башня. Он был похож на смотревшую на меня статую. Я не могла дотянуться до него. Я тихо позвала его, но он не услышал. Он просто не мог меня услышать. Я закричала: «Что с тобой, папа!?» Я не могла пошевелиться. Я не могла его позвать. Потом я увидела рядом с ним маму. Они оба были похожи на пустые восковые фигуры, они смотрели на меня, но ничего не видели и ничего не чувствовали. Потом справа от меня появилась сестра, которая с фальшивой улыбкой толкнула меня в бок. Мне захотелось, чтобы они все убрались прочь — это было страшное,
пугающее чувство. Я закрыла глаза и повернулась набок, чтобы они подумали, что я сплю и ушли.
Мое детство было омерзительным и ужасным с самого начала, но я скрыла это от себя. Я стиснула зубы и закусила чувства — такой я и осталась.
Четверг
Сегодня день опять начался с чувства напряжения в животе. Я стала ребенком, испытывая потребности, которые не могла выразить словами. Я попыталась позвать маму, но из этого не вышло ничего хорошего. Потом я увидела ее, но не захотела, чтобы она взяла меня на руки, потому что она выглядела как сумасшедшая. Я не хотела, чтобы они с папой были сумасшедшими и восковыми. Я ощущала грусть, потому что не могла почувствовать свои потребности, не могла, потому что для этого надо было измениться сначала моим родителям. Я просила их не быть сумасшедшими и чувствовала это очень реально. Потом я ощутила, что под этим внешним покровом прячется злоба. Я начала дико кричать на них. «Вы были мне нужны, но вас не оказалось рядом — вы были для этого слишком безумны». Кто же обрадуется, если он зовет родителей, но вместо них являются двое сумасшедших? Я думала, что злоба и ярость будут душить меня вечно, но нет — один вопль, и все прошло.
Весь день и ночь после сеанса мне было очень грустно — я чувствовала, что меня обманули, и вместе с обманом заперли в моем младенческом «я».
Пятница
Я снова была маленькой и мне снова не хватало мамы и папы. Мне было страшно и очень холодно. Я лежала как парализованная, замораживая страх, что они не придут и не возьмут меня на руки. Я не могла позвать их, потому что мне было невыносимо на них смотреть. Когда я начала кричать им, то я кричала как ребенок, всем своим нутром. Это был настоящий крик маленького ребенка, который показался мне совершенно дурацким, когда я услышала его звучание. Пока я лежала и мер
зла, я чувствовала, как напряжен мой желудок, плотно облегая проглоченное чувство. Мышцы живота у меня и до сих пор напряжены, напоминая о сегодняшней пытке.
Понедельник
Субботу, воскресенье и все сегодняшнее утро я мучилась от боли в животе, судорог и головной боли. Я загнала боль в желудок, как я делала всегда (и это постоянно напоминало мне о прошлом). Пытаюсь проникнуть в это чувство — начинаю испытывать головокружение, как на большой высоте или во время лихорадки. Чувствую, что меня кружит и как?то ведет вбок. В левой руке начинается какой?то странный паралич — такое чувство, что кто?то оттягивает мою руку книзу, впиваясь в мышцы. Я закричала: «Отпусти меня, отпусти!», но это было что?то не то. Потом началось сильнейшее головокружение, как будто кто?то принялся с такой силой вращать мою детскую кроватку, чтобы меня испугать. Я дико закричала и, наконец, вырвала руку. Ощутила, как в нее хлынуло живое чувство. Я снова начала чувствовать мою руку. Потом меня затошнило. Мои родители схватили и держали меня, они крутили меня и пугали. Но мне было страшно, я чувствовала сильную растерянность. Я не понимала, что происходит. Я крикнула: «Я ничего не понимаю!», и тут оно пришло. Мне было всего пять лет, и я привела в полное замешательство моих родителей. Я не вызывала у них ничего, кроме растерянности. Они не знали, что со мной делать. Они не заботились обо мне. Все, что они делали вызывало у меня смущение и обиду. Они были сумасшедшими и делали из меня сумасшедшую. Я ненавидела их за это, но одновременно страшно в них нуждалась. Но они не любили меня. Я сходила с ума, пытаясь понять, что происходит. И я притворялась, разыгрывая из себя сумасшедшую: я дико плясала и корчила рожи, чтобы прикрыть чувство. Я была слишком маленькой, чтобы понимать и осознавать это — но была более способной понять это чем мое нынешнее «я» — ребенок. Это было ужасно больно. Моя голова была словно набита войлоком, что?то переполняло уши, нос, горло — все эти неестественные ложные чувства и смятение переполняли меня и рвались наружу. Я ис
пустила еще несколько младенческих криков и почувствовала себя лучше. Когда я пришла в себя и села, то принялась почти неосознанно напевать мелодию «The Farmer in the Dell». Может быть, все и должно быть так просто.
Вторник
Я немедленно погрузилась в мое младенческое чувство. Я, как парализованная, стояла в коридоре между кухней и столовой — и заглядывала оттуда в гостиную. Мама и папа были там, но их как будто и не было вовсе, потому что они были прозрачные. Они были нужны мне, но я не могла их позвать. Я парализована, потому что они нужны мне, но я боюсь их нереальности. Я была одинока, так одинока. Я притворилась, что они совсем не нужны мне. Я никогда ни о чем их не просила. Я даже не просила папу порезать мне мясо в тарелке, как это делала моя сестра. Сегодня я позвала его: «Папа где ты? Я не могу найти тебя во всем доме». Потом я ощутила потребность поговорить с мамой. Мне хотелось пожаловаться ей, что у меня болит голова. Наконец, я сделала это, и все получилось очень реально. Итак, я позвала ее. «Ты была мне нужна», и это само собой прозвучало: «Ты мне нужна». Я чувствую, что дело было не в том, сколько лампочек включали в доме — там все равно было темно и пусто. Я была мала и одинока, притворяясь, что я большая и самостоятельная. На самом деле их не было рядом, даже если они и присутствовали. Я чувствовала себя обманутой. Почему вам было наплевать на меня? Даже если бы я кричала и топала ногами, они бы не видели и не слышали меня.
Среда
В это утро мне как?то тревожно. Я начала более отчетливо вспоминать наш дом в Д. Потом, снова почувствовав себя маленькой я стояла у задней двери, боясь пустоты дома. Мне было трудно дышать, я чувствовала, что не могу пройти по дому, хотя ясно представляла себе все его комнаты. Наконец, я
