только одного.
В течение гражданской войны пароксизмы красного террора периодически терзали население России, но по большей части они еще носили карательный характер за совершенные преступления против Советской власти или являлись превентивной мерой против контрреволюционных заговоров и выступлений. В составную часть социальной политики военного коммунизма, в инструмент социального планирования и экспериментирования красный террор стал активно преобразовываться лишь в 1920 году, когда победа большевизма в гражданской войне стала очевидной и Советская власть располагала многочисленным, опытным, разветвленным аппаратом карательных органов, способным единовременно охватить своими действиями десятки и сотни тысяч человек.
Впервые большевики попытались существенно изменить социальный состав юга России в свою пользу методами террора в отношении казачества в начале 1919 года. Причины появления на свет известного постановления Оргбюро ЦК РКП (б) от 24 января о проведении беспощадного массового террора против казачества следует усматривать не только в террористическом характере большевистской диктатуры в целом или же в наклонностях отдельных ответственных лиц. Таковые есть всегда, но не всегда им сопутствуют благоприятные условия для реализации своих установок. Многое в эпизоде с казачеством происходило из несовершенства неустоявшейся системы партийно-государственной власти в республике. В тот период, в январе — апреле 1919 года, до образования Донревкома, вся полнота военной, гражданской и партийной власти на Дону была сконцентрирована в руках одного С. И. Сырцова, который будучи начальником гражданского управления Южфронта, одновременно руководил и работой Донского партийного бюро. Единовластие Сырцова и отсутствие стороннего глаза соворганов над партийными и, наоборот, контроля партийных комитетов над советским аппаратом принесло огромный вред делу Советской власти на Дону, приведя к Вешенскому восстанию и тяжелому поражению Красной армии. Член РВС Южфронта Г. Я. Сокольников прямо говорил:
«Восстание в Вешенском районе началось на почве применения военно-политическими инстанциями армии и ревкомами массового террора по отношению к казакам, восставшим против Краснова и открывшим фронт советским войскам»[472].
В январе 1919 года по докладу Донбюро (т. е. Сырцова), никем не оспоренного, Оргбюро под руководством Свердлова (который, кстати, также рискованно совмещал в своем лице и партийную и советскую власть) выработало известную директиву о терроре. Как позже, 10 июня, писал в Оргбюро член Донревкома и военком Особого экспедиционного корпуса на Дону В. А. Трифонов, сам из казаков: в январе Сырцов и Донбюро исходили из огульных соображений, что казачество в принципе контрреволюционно и поэтому казаков нужно уничтожить, тем более что Красная армия в состоянии это сделать.
«Донбюро до сих пор еще считает, что целесообразно заменять советское строительство репрессиями, а здравый смысл и марксистское рассуждение решениями с кондачка»[473].
По свидетельству самого Сырцова, в Вешенском районе было расстреляно около 600 человек, и остальные ревкомы нисколько не отставали от Вешенского. Так, в помещении Морозовского ревкома было обнаружено 65 изуродованных трупа казаков — не успели похоронить. Позже председатель этого ревкома, некто Богуславский, был расстрелян по приговору трибунала. Весной 19-го года Цека партии еще неоднократно обращался к вопросу о «высасывании» казачества из Донобласти путем трудовых и военных мобилизаций. 22 апреля Оргбюро по предложению Сырцова приняло решение о проведении террора по отношению к контрреволюционному южному казачеству, а также о вооружении тамошних крестьян и заселении казачьих хуторов выходцами из Центральной России[474]. В мае были уже выработаны и согласованы конкретные мероприятия по переселению значительного количества крестьян с севера и центра России на казачьи земли, но восстание на Дону и наступление деникинской армии развеяло эти планы.
В мае Сокольников прислал Ленину подборку очень выразительных листовок, которые вешенские мятежники распространяли среди частей Красной армии. В одной из них говорится:
«Товарищи, мы оружие здавали, здайте теперь вы оружие, мы возьмем над вами власть и будем десятками расстреливать с завязанными назад руками, как расстреливали ваши жиды-коммунисты мирных жителей. Если желаете мира, то удалитесь в свою территорию и не лезьте к нам, а мы к вам не пойдем, следовательно война будет кончена. Мы тоже исповедуем Советскую власть, но не в таком духе как вы грабите и все уничтожаете. Товарищи, время одуматься. Вас жиды-коммунисты обманывают, обещают вам хлеба и всего многого, но нет не так. Ваши братья умирают с голоду, вернитесь, уничтожьте жидовню и поставьте власть народную, не единоличную и самозванную как Ленин — Троцкий. Товарищи, вам приходит конец, вы казаков оружием не сломите, то хотите обмануть политикой и разными бумажками, но нет не так, до тех пор не сложим оружие, пока вы не удалитесь из Донской области. Товарищи, не верьте своим социалистам, они вас обманывают, ведут Россию к полной гибели и разрухе и потом вас самих же сделают рабами»[475].
Очень характерно: обращаются к красным «товарищи» и тут же — «вам приходит конец»; «мы тоже исповедуем Советскую власть» и рядом — «уничтожьте жидовню и поставьте власть народную». В тисках подобных противоречий тихий Дон метался всю гражданскую войну, припирало его с юга, и получал он тяжкие удары молота с севера. В последние годы появились интересные работы, посвященные советской политике расказачивания[476], но исследователям еще далеко до полного опустошения сокровищницы революционной мысли в области социального планирования. Очень содержательна и не требует особых комментариев докладная записка члена Донского ревкома И. И. Рейнгольда, поданная им в ЦК РКП (б) б июля 1919 года, в период безрадостного и местами панического отступления Красной армии на Южном фронте.
Рейнгольд сразу подчеркивает, что подобное положение есть результат близорукой политики, проводившейся на Дону.
«Надо прежде всего отметить, что наша казачья политика с октябрьских дней вообще отличалась отсутствием устойчивости и последовательности. Сперва мы заигрывали с казачеством, давали ему автономию и выборную Советскую власть, согласившись даже на Донскую республику, создавали Войсковой казачий походный крут, издали декрет о льготах казачества. Потом, в связи с успешным продвижением Красной армии к Ростову и Новочеркасску, у нас закружилась от успехов голова, и, почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Это называлось расказачиванием. Этим мы надеялись оздоровить Дон, сделать его если не советским, то покорным и послушным Советской власти. И это в то время, когда Дон был далеко еще не в наших руках, когда ни у одного советского органа на Дону не было реальных сил, не было достаточно сильных гарнизонов, чтобы чувствовать себя в состоянии справиться с казаками и подавить то массовое брожение и жестокое сопротивление, которое неизбежно должны были оказать свободолюбивые казаки при подобном расказачивании.
Бесспорно, принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически, но тут нужен огромный такт, величайшая осторожность и всяческое заигрывание с казачеством. Ни на минуту нельзя упускать из виду того обстоятельства, что мы имеем дело с воинственным народом, у которого каждая станица — вооруженный лагерь, каждый хутор — крепость. И политика их массового истребления приведет к тому, что мы с Доном никогда не справимся, а если справимся, то после долгой, кровавой и упорной борьбы. Опыт Вешенского восстания показал, что казаки чрезвычайно чутки к проводимой по отношению к ним политике и, раз загоревшись, пожар восстания быстро охватывает десятки тысяч казаков. Между прочим, ничто не содействовало так успеху восстания, как попавшие к ним, благодаря возмутительной расхлябанности местных советских органов,
