отогреть руки. Варежки с вышитой желтым снежинкой остались в кармане овчинного полушубка, в квартире на Сивцевом Вражке. С завистью Даша косилась на побирушку, сидящую на крылечке часовни. Побирушка была так густо укутана тряпьем, что, похоже, вспотела. От ее тела даже пар шел, и это несмотря на то, что старуха сидела, не шевелясь — только прутиком перед собой возила, как будто что-то чиркала на снегу. Возле старухи болтался подросток. Изредка он выбегал на улицу, торчал там минуты две-три, потом возвращался, что-то шептал бабке на ухо и снова срывался с места и бежал прочь. Старуха продолжала скрипеть прутиком по снегу. Даше же приходилось от холода то прыгать на месте, то мерить быстрыми шагами чугунное крылечко лавки, то приседать, хлопая себя по щекам и растирая нос. Глаза у девушки отчаянно слезились, к тому же Медведь ее уже здорово измучил, под горло то и дело подкатывала тошнота, а икры сводило судорогой. Но снять топтыжку нельзя было ни за что. Ведь в машинном зале сейчас говорили не просто о предметах, а о том, что произойдет, если эти предметы из России убрать. Это было важно. С учетом того, что в Дашином валенке прятались четыре, а на шее висел еще один предмет — чрезвычайно важно. Ведь она, Дарья Дмитриевна Чадова, намеревалась поступить точно также, как и Бессонов… Как там сказал майор? «Вы так ненавидите русских?» Даша сцепила зубы. Она всегда сцепляла зубы, когда чувствовала, что не может принять верного решения. Нянюра ее за это журила, пугала всякими глупостями, что, мол, зубы обязательно раскрошатся, и станет Даша беззубой и жалкой. А кто же захочет беззубую девицу в жены-то брать. Даша вспомнила, как нянька замахивалась на нее кулаком — смешная и совсем не страшная, и улыбнулась. Но улыбка почти сразу сменилась сосредоточенностью — тайный агент Шарик «телеграфировал» вещи серьезные и взрослые. А Даша, хоть и была барышней развитой, не гнушалась толстых журналов, умных газет и политических жарких споров с дядей Мишей, все же в делах мужских разбиралась не слишком хорошо. О чем сейчас жалела невероятно.
—?Бакунин… Савинков… Кропоткин — какие это, в качель, анархисты? Это все болтуны… теоретики! «Можно идти вместе с большевиками, нельзя с большевиками…» — больше ничего их не волнует! Махно? Прогнил насквозь батька. В ура-анархисты подался. Я ведь его еще по Одесскому кружку замечательно помню — молодой был, бесстрашный, как дьявол. И ведь ни каторга, ни Бутырка его не сломала, а тут власти чуть надкусил и все… снесло Нестору Ивановичу башку! Слыхали? Украина-то нынче зовется Махновией, а он ее батька… Тьфу! — Бессонов скривился так, словно только что закинул в рот щепоть хинного порошку. — Эсерка Каплан — вот кто герой! Или Серж Бухало! Гений! Мозг! В седьмом еще году он спроектировал аэроплан-молнию. Мечтал уронить его на Царскосельское или Петергоф! Прямо на голову тирану! Вот кто настоящий анархист! Правда, не вышло тогда у Сержа… но ведь какой человечище! Фани и Серж! Ради них стоит бороться дальше… Вот люди! Жизнь отдали за свободу! Еще Феликс… его многие из наших сейчас называют предателем, но я Феликсу верю. Подарил я ему как-то одну поганую железяку — пусть знает, что это за дрянь! Феликсу я верю! Он свой! Он понимает! Выдал Бесу вот… цех. Людей дал. Целый отдел дал в ЧК.?Мол, делай свое дело, Бес!
Шарик прилип к стеклу, и со стороны могло даже показаться, что это не живая собака, а чучело. Даше Шарика было слегка жаль, он мерз и, похоже, ему очень хотелось задрать где-нибудь ногу. Но нельзя было упустить ни словечка, поэтому Шарик вынужден был терпеть.
—?Ненавижу, говоришь? Да Бес за Россию живота не пожалеет! Сдохну, но все сделаю, чтобы ни одной поганой железяки здесь не осталось! Свободный человек не должен зависеть от какой-то железяки! Ни от чего не должен зависеть! Вам, империалистам, этого не понять! Берите! Забирайте все! Освободите нас от ваших цепей! Революция! Свобода! Анархия! Вот будущее России! Бес верит в анархию. Бес верит в Россию!
У Бессонова от волнения выступили на глазах слезы, и голос стал тонким и дрожащим, словно натянутая струна. Артур смотрел на возбужденного, размахивающего тощими, исцарапанными руками анархиста и, кажется, начинал понимать, чего добивается этот безумец. Бессонов был изнанкой Артур Уинсли-старшего. Антихранителем! Если орден строил свою философию на идее мировой гармонии, которая напрямую зависит от предметов и их разумного распределения, то этот сумасшедший русский анархист считал ровно наоборот. Он считал, что существование предметов тормозит развитие цивилизации. Не допускает прорывов и выхода за пределы установленного мирового порядка. Фанатик и мечтатель… Он был уверен, что России нужен иной… уникальный путь. В каком-то смысле Бессонов был патриотом… Не умным, не прозорливым, совершенно зацикленным на своей утопической, наивной идее, но все же патриотом.
—?А ведь это мысль, mon cher! — встряла внимательно слушающая все то, что выкрикивает Бессонов, Маргарита. Она наконец-то стянула через голову цепочку с Бабочкой простым, совсем домашним жестом и отвернулась к окну, пережидая метаморфоз. Зрелище было довольно неприятным — ухоженная «марципановая» физиономия Сиднея Райли вдруг потемнела, заострилась и на ее месте появилось измученное скуластое лицо бывшей танцовщицы. Шарик, наблюдающий за превращением через оконную «полынью», от ужаса едва не свалился с карниза на жесткую землю, но, к счастью, Даша снова сумела его успокоить.
—?Чертовски неплохая мысль, mon cher! — повторила снова уже своим голосом. — Соберем вещички — раз товарищ согласен помочь, а там решим, куда их пристроить… Только сперва все же Гусеница!
—?Марго! Прекратите! Мне было приказано всего лишь забрать предметы у Чадовой… и я их забрал! Точнее, почти забрал. Точнее, заберу… только отвезу девушку к ее крестной в Топловское! — Артур внезапно замолчал, не желая делиться с Бесом своими планами. Эликсир истины начал отпускать…
Однако Бес отлично понял, о чем и о ком говорит майор.
—?Ага… Это, выходит, ты вчера на Кудринке у Чадовых шумел? А Дарья Дмитриевна где? Жива ли? С тобой? А Жужелица еще при ней? Поганая железяка! Бес давно следит за Жужелицей! Когда ордер на подселение брал, специально к Чадовым напросился — подменить хотел. Спрятать у себя до поры… Дарью Дмитриевну вот только жаль, для нее это не поганая железяка — память. Но если бы она Жужелицу на себя надела, сразу бы и заменил. Проживаю себе, слежу… А тут — ба! Логово контрреволюции! И чертовы железяки тут же! — Бессонов захохотал, брызгая слюной. — Менять? А зачем Бесу их менять? Контрики и так вывезут их прочь. Доложил Феликсу, тот приказал глаз не спускать…
Даша сжала кулаки так, что, кажется, проткнула ногтями собственные ладошки. Значит, махорку таскал дяде Мише, сахарином с тушенкой трофейной их подкармливал, чаевничал с ними за одним столом, а сам вынюхивал и фискалил! Не зря она всегда его избегала. Даше захотелось приказать псу разбить квадратной головой стекло, влететь в цех, вцепиться зубами в страшный Бессоновский кадык и загрызть того до смерти. Она почти почувствовала солоноватый, теплый привкус на губах. Еще сутки назад она бы напугалась собственной ярости, но сегодня все было иначе. Все было не так! Но зато все почти прояснилось. Разве что… если сам Дзержинский знал о тетьлидином «кружке», то кто же тогда дал приказ об аресте ее родных?
—?Погодите… Вы говорите, на Лубянке о Чадовых знали. Но кто же тогда те вчерашние люди? Разве не с Лубянки? Разве не ваши? — Артур, по-видимому, думал в том же направлении, что и Даша, но возможностей задать вопрос у него имелось куда больше.
—?А… — отмахнулся Бессонов. — То Березин лютует! Ему и Феликс не указ. Его человечки сейчас контру чистят по всей Москве. Валят всех без разбору. По доносу, по подозрению, просто так… А парень чадовский — тот еще гаденыш. Запросто мог на своих донести, мол, в доме контрреволюционный заговор… А у березинских разговор короткий: контра? баре? профессора? сразу к стенке! Злые ребята, идейные. Мертвых поэтому обыскивать не станут, а про железяки им невдомек… Завтра их поспрошаю, куда трупы свалили. Железяки поганые надо бы поискать.
У Даши перехватило дыхание. Надежды на то, что тетя Лида, дядя Миша и Нянюрушка живы, не оставалось никакой. Слезы потекли сами собой, как она ни пыталась их удержать. Девушка принялась отчаянно тереть обшлагами пальто лицо, но края рукавов были жесткими, колючими, и получилось только хуже. А когда Даша через минуту с трудом проморгалась, то едва не закричала на всю Раушскую набережную. Прямо перед ней, на расстоянии вытянутой руки стояла побирушка. Из-под пухового платка глядели на Дашу небесно-синего цвета распрекраснейшие очи, глядели вполне дружелюбно и даже ласково, и все бы ничего, но вот густая щетина, тоненькие усики и резкие, хоть и очень правильные, черты могли принадлежать только мужчине. Но это было еще не все. Подросток, который так заботливо прыгал
