как легким толчком отдался в мои руки удар железа о лобную кость.
Успел!
Мы квиты, мусор...
Подлетевший автоматчик бьет прикладом в спину Анну, свалив ее на землю; другой заряжает мне в голову. Я падаю и вижу, как солдат делает в меня коротку очередь.
Не знаю, куда он попадает, но точно не в голову.
Идиоты! Учат вас, учат!.. А вам бы только пострелять почем зря...
Судя по толчкам, пули ложатся в грудь и в шею. Ну и что мне с того!
Тот, что ударил Анну, ставит ногу в сапоге на горло девушке и приставляет ствол автомата к ее голове. Я вижу, как широко распахнулись ее глаза навстречу новой смерти.
Не смей, щенок!..
Не вздумай, тварь! Убью!
Но солдат не стреляет. Пожалел симпатичную девчонку, наверное. Да и не так-то легко убить человека, пусть и мертвеца!
Я почему-то тоже до сих пор жив...
Приходят два мужика в фуфайках, приносят носилки.
Двое мертвецов из нашей группы, по команде солдат, кое-как загружают в носилки труп и уносят его, с волочащимися по земле свисающими ногами, к ближайшей вырытой яме, сбрасывают мента вниз.
Солдат для порядку несколько раз бьет меня прикладом в лицо, пинает напоследок и машет второму: пошли, ну их на хуй.
Анна встает, подходит, опускается на колени рядом со мной.
- Больно? - спрашивает она.
Я улыбаюсь:
- А тебе?
- У тебя нос сломан, - говорит она. - И губы порваны. И еще у тебя рана вот здесь, в горле. И в груди, вот...
- Неважно, - отмахиваюсь я. - Не стой на коленях!
- Это был он? - спрашивает девушка, кивнув на яму, в которую унесли труп.
- Да.
- Не надо было его убивать, - на глазах ее выступают слезы. - Ты отяготил свою душу еще одним убийством.
- Девочка моя, если бы я не убил его, он бы отяготил свою душу повторным убийством меня. Я не мог этого допустить, - отвечаю я вставая и поднимая с колен ее. - А так – и мне хорошо, и ему.
Она задумчиво качает головой: нет, неправильно это.
Я притягиваю ее к себе, обнимаю со всей нежностью, на какую способен мертвец.
Какая, все же, паскудная штука – эта жизнь! Живешь через два подъезда от человека и даже не догадываешься о его существовании. И чтобы понять, что это тот человек, с которым ты охотно прожил бы жизнь... нужно сначала сдохнуть.
Аня отклоняется, смотрит в мое покореженное лицо, медленно и осторожно целует в губы.
Слезы на ее губах обжигают меня - я чувствую это...
18
Еще три дня мы каждое утро ходим на поле и роем, роем, роем бесконечные ямы. Сегодня мы роем, а назавтра бульдозер их засыпает. Как в армейском анекдоте...
Мы с Аней не сомневаемся, что когда все поле будет перерыто, нас заставят начать сначала.
Но
Когда основная масса уже уходит с поля, нашу и еще три группы оставляют. Наверное, мы будем работать всю ночь. Я не против. Мне все равно. Что лежать на земле в загоне, что махать лопатой всю ночь здесь – разницы особой нет...
Но вечные два мужика в фуфайках обходят группы, собирая лопаты, уносят их к вагончику.
Потом солдаты окружают нас и ведут к крайней незасыпанной яме. Ударами автоматов заставляют выстроиться цепью в два ряда. Выезжает из-за вагончика бульдозер, подползает поближе и останавливается за спинами солдат, не заглушая двигателя. На гусеницу бульдозера вскакивает мамлей, который принимал меня с Аней в лагерь. Он без противогаза и с мегафоном.
- Граждане трупы! - слышим мы его голос.
Начинается первый в этом году дождь. Стоящая рядом со мной Аня поднимает к небу улыбающееся лицо, открывает рот, глотая живительную влагу, впитывая ее кожей. Дождь! Дождь – это жизнь. Теперь-то уж мы точно не умрем от жажды.
- Граждане трупы! - продолжает офицер. - Рад сообщить вам, что ваше пребывание в лагере смертников подошло к концу!..
- Нас отпустят?! - дергает меня за рукав Аня. - Но как же?.. Наверное, закон все же приняли...
- Сегодня, - продолжает лейтенант, - вы, наконец, получите то, что заслужили: просторную уютную могилу, в которой уже не будете никому мешать, а будете спокойно кормить червей, как и полагается мертвечине. Рад поздравить вас с этим знаменательным событием в вашей смерти! Ур-р-ра, товарищи мертвецы!
Он убирает от губ мегафон, оглядывает нас, словно ожидая ответных криков ликования.
- На этом считаю торжественную часть законченной! - объявляет он, снова поднося ко рту громкоговоритель. - Можно приступить к повестке дня... Товарищи солдаты!..
Солдаты бросаются к нам, ударами прикладов и пинками теснят мертвых к яме. Стоящий впереди меня грузный сутулый мужчина, получив удар в челюсть, валится назад, на меня. Рыхлый край ямы проваливается под моей ногой и я лечу вниз с трехметровой высоты.
Я вижу, как Аня с ужасом смотрит мне вслед, заглядывает в яму, выискивая меня обезумевшими глазами, потом открывает рот в немом крике и прыгает вниз, ко мне.
Сверху валятся один за другим трупы. Кто-то, наверное, пытался сопротивляться или бежать, потому что звучит короткая автоматная очередь.
Потом сверху валится земля; слышно, как наползает на яму бульдозер.
Аня сталкивает с себя упавшего на нее мужика с простреленной головой, тянется руками ко мне, ползет, а сверху валится на нее пласт грунта. Еще один. Потом земля сыплется беспрерывно, огромными и бесконечно тяжелыми массивами, которые не дают пошевелиться.
Я вижу торчащую из-под земли шевелящуюся анину руку, хватаю ее и из последних сил тяну девушку к себе. Ты не одна, девочка моя, я вижу тебя, я спасу тебя! Знай, что ты не одна!
Очередная гора грунта падает сверху, напрочь отрезая меня от серого света...
Я и так уже не могу пошевелиться, а бремя земли становится все тяжелее и плотнее – наверное, там, наверху, бульдозер укатывает закопанную яму...
Мне бы только не отпустить аниной руки!..
Ничего, люди, ничего...
Я, в отличие от вас, бессмертен. Мне не нужен воздух, мне неведома боль, меня не пугает теснота. Я буду зубами, час за часом, день за днем, прогрызать тоннель в этой братской могиле. И если за это время я не умру от жажды, то не сегодня завтра мы все равно выберемся наверх...
И тогда не обессудьте...
