– Сержант?
Он перекатился на спину, обвел взглядом утомленных, израненных, запачканных кровью, выпучивших красные глаза горе-солдат.
Он гадал, жив ли Геслер и его солдаты. Прошлой ночью взводы разделило умелое нападение Эдур, бряцавших оружием и принюхивавшихся к воздуху, словно гончие псы. Эдур идут по следу, все время давят, толкают вперед – Скрипач до отвращения точно знал, что где-то там ожидает стена солдатских щитов. Выскользнуть не удается. Невозможно пойти севернее или южнее – к северу в каждой рощице не меньше дюжины эдурских банд, а на юге течет широкая река Летер, отражая ослепительную ухмылку солнца. Да, наконец-то на той стороне кто-то поумнел, отдал необходимые распоряжения, загнал силы вторжения в большую трубу, ведущую малазан к мясорубке.
Ну что же, веселье долго не длится. Когда Геслер и его Пятый взвод были оттеснены, с той стороны донеслись звуки боя. Перед Скрипачом возник нелегкий выбор: повести пригоршню солдат в атаку, прорвать вражеский фланг и помочь невезучим ублюдкам – или по-прежнему спешить на восток, чуть забирая южнее, прямо в разинутую пасть.
Резкие хлопки жульков помогли принять решение. Бежать туда – самоубийство, ведь гренады летят во все стороны, а значит – Геслер отступает, прорываясь сквозь ряды врагов. Скрипач мог бы оказаться у него на хвосте – вперемешку с кучей разъяренных Эдур.
Так что пусть выбирается сам.
Разрывы стихли, но крики не прекращались.
Его взвод залег в высокой траве на опушке. Все воняют. Гордость Охотников за Костями, они напоминают теперь сборище расхитителей могил. Да, проклятие Корика. Кого еще винить? Отрезанные пальцы, уши нанизаны на веревочки, свисают с поясов и пряжек. Его солдаты все до одного превратились в мрачных, кровожадных, едва похожих на людей варваров. Чему удивляться? Одно дело идти скрытно – в конце концов, морпехи для этого и предназначены. Но все длится слишком долго, передышки нет, а впереди постоянно маячат врата Худа. Пальцы и уши – у всех, кроме Улыбы, украсившей себя тем, что можно срезать лишь с мужиков. «Мои благословенные червячки», сказала она некоему уроженцу канезского побережья (он тоже теперь походит на вымазанного в грязи червяка). «Как и настоящие черви, они вначале сине-красные, а через день – другой сереют. Пожарить, сержант?»
Можно сойти с ума, не сходя с тропы войны. Это очевидно.
Они довольно давно не видят капитана и ее недоделанного мага. Это тоже плохая новость. Но по утрам в окрестностях поднимаются столбы многозначительно бурого дыма, а по ночам слышны разрывы морантских припасов. Это означает – кое-кто еще жив. Однако таких знаков не становится больше, хотя стычки явно стали более частыми и жестокими.
– Я сейчас сдохну, Скрип! Какое счастье. Теперь я понял, что…
– Прекрати, – бросил он.
– Сержант?
– Не спрашивай, Бутыл. И прекрати смотреть так, словно я сошел с ума или еще чего.
– Лучше не сходи, сержант. Ты один разумный остался изо всех.
– А тебя к каким отнести?
Бутыл скривился и сплюнул жвачку из травы. Протянул руку за свежей порцией.
– Почти стемнело, – сказал Скрипач, уставившись на необычную деревушку. Перекресток, таверна, конюшня, кузница на главной улице, перед ней груда бревен; и слишком много однотипных крошечных строений, каждое из которых едва ли может вместить семью. Может, на другой стороне есть еще какие-то ремесленные заведения, горшечные мастерские или карьеры – он вроде бы видел грунтовую дорогу, вьющуюся по восточному холму.
Странная тишина для вечера. Работники прикованы к скамьям и тачкам? Возможно. Но на улице нет ни одной собаки. – Не нравится мне это. Уверен, что тут нет подвоха, Бутыл?
– Никакой магии. Что не означает отсутствия сотни Тисте Эдур, поджидающих нас в каждом доме.
– Так, чтоб тебя, пошли внутрь белку или еще кого.
– Я уже искал, сержант, но ты меня прервал.
– Владыка Худ, прошу тебя, зашей магам пасти. Умоляю.
– Сержант, это я умоляю. Меньше чем в лиге позади шесть взводов Эдур. Я устал метать копья. Дай сосредоточиться.
– Нашел кошку, сержант. Спит на кухне той таверны. Плохие сны!
– Так стань ее худшим кошмаром, Бутыл. И поскорее.
Птицы щебечут в листве деревьев. Насекомые деловито живут и умирают в траве. Сейчас это стало и его жизнью – утомительная беготня, изредка прерываемая мгновениями глубокого ужаса. Он чешется от грязи, вдыхает застарелую вонь засевшего под шкурой страха.
– Взял ее, – шепнул он. – Проснулась… чешется… да, потягивается… сержант? не торопи. Верно, трое в кухне, потеют, выпучили глаза. Кажутся напуганными. Сбились в кучу. Слышу звуки из таверны. Кто-то поет…
Скрипач стал ждать дальнейшего.
Ждал и ждал…
– Бутыл…
– Пролез в таверну… о? таракан! Погоди, прекрати играться – скорее сжуй проклятую тварь!
– Потише, Бутыл!
– Готово. О-го-го, как их много! Песня… на абордаж, вперед… – Бутыл внезапно замолчал, тихо выругался и встал. Постоял несколько мгновений, фыркнул. – Идем, сержант. Можно заходить.
– Морпехи захватили деревню? И точно, колом Худа в дупу!
Солдаты услышали и мигом столпились вокруг него, облегченно вздыхая.
Скрипач поглядел на дурацкие ухмылки и мигом протрезвел. – Поглядите на себя! Ходячие недоразумения!
– Сержант! – Бутыл потянул его за руку. – Скрип, поверь, тут бояться нечего.
