Буря Жнеца

«Руины простираются гораздо дальше, чем обычно полагают. Фактически большинство историков раннего периода колонии почти не обратили внимания на доклады Королевских Зодчих, особенно на доклад Кеден Кана, состоявшего на службе с основания до шестой декады. Во время составления планов будущего города было проведено весьма тщательное исследование. Три высокие джагские башни за старым дворцом по сути – лишь часть гораздо большего комплекса, и руины эти не совпадают с нашими знаниями о цивилизации Джагов. По этой причине можно с достаточной точностью полагать, что джагский комплекс на берегу реки Летер представляет собой постройку времен до рассеяния. То есть до того, как культура внезапно и насильственно распалась. Возможна и альтернативная интерпретация: три главные башни, четыре подземных склепа и то, что Кан называл Ровным Рвом, принадлежали одной, необычайно верной семье.

Как бы то ни было, я намерена указать вот на что: до джагского – или, более точно, джагутского – комплекса существовали иные руины. Разумеется, не следует упоминать о весьма заметной и до сих пор существующей структуре Азата – об этом речь пойдет в следующей лекции. Однако во всех районах, которые занимает Летерас наших дней, можно найти основания стен, площади и мостовые, каменные колодцы, дренажные канавы и даже некие формы кладбищ и могильников и – слушайте внимательно! – все это имеет черты стиля, не принадлежащего людям, равно как Джагутам или же Тартеналам.

Теперь – каковы же характеристики этого неведомого комплекса? Разумеется, прежде всего он был замкнут стенами, целиком покрыт крышами на многих уровнях – даже площади, аллеи и улицы. Если это крепость, то явно неприступная. Под искусно выложенными мостовыми был второй, даже еще лучше защищенный город – коридоры и тоннели, из которых он состоял, можно проследить по общему плану нашей канализации.

В общих словах, Летерас, колония Первой Империи, основан на руинах более раннего города, план которого не учитывает присутствия башен Джагутов и Азата, что заставляет думать, что он предшествовал обоим сооружениям.

Даже первый зодчий Кеден Кан не смог или не захотел предпринять попытку идентификации первостроителей. Не найдено почти никаких артефактов – ни посуды, ни скульптур, ни металлических деталей. Одна интересная подробность: кажется, на последней стадии обитаемости жители предпринимали яростные попытки перестроить город. Проведенный Каном анализ привел его к мысли о внезапной смене климата – следы свидетельствуют об отчаянных попытках обеспечить герметичность.

Вероятно, попытки эти не увенчались…»

Внутренний монолог внезапно прервался: она услышала шарканье, говорившее, что кто-то приближается. Поднять голову – целая мука; но Джанат Анар заставила себя сделать это – как раз к тому моменту, когда заскрипела дверь и хлынул свет лампы, тусклый, но все же ослепивший глаза.

Показался Танат Ятванар – «да и кто бы это мог быть, кроме него», подумала женщина. Он заговорил: – Надеюсь, ты еще не довела себя до безумия.

Она улыбнулась, разлепив потрескавшиеся, сухие губы, и хрипло прокаркала: – Лекции. Я прочитала полкурса. Ранняя история. Безумие? О да, без вопросов.

Она слышала, как он приближается. – Я не был слишком долго. Ты страдаешь. Я поступил безответственно.

– Безответственно сохранять мне жизнь, ничтожный ты уродец.

– Может, я заслужил такие слова. Давай, пей.

– А если откажусь?

– Тогда наступит неминуемая смерть. Ты проиграла, я победил. Ученая, ты уверена, что хочешь этого?

– Ты подталкиваешь к упрямому сопротивлению. Понятно. Садисту жертва нужна живой. Так долго, как может выдержать.

– Обезвоживание – самый неприятный способ смерти, Джанат Анар.

Он поднес ко рту колпачок с водой. Она выпила.

Не так быстро, – сказал Танат, отступая. – Ты повредишь себе. Видишь ли, мне такое видеть не впервой.

– Когда видишь, как личинки ползают в твоем дерьме… Ятванар, в следующий раз забери клятую свечку.

– Если я это сделаю, – отвечал он, – ты ослепнешь.

– А кому какая разница?

Он снова подошел и вылил в рот еще воды.

Затем обошел по кругу, омывая тело. Там, где по сухой коже стекала рвота, появились язвы; он заметил, что женщина поранила запястья, пытаясь вынуть руки из кандалов. – Ты выглядишь гораздо хуже, Джанат, – сказал он, втирая в раны мазь. – Ты не сможешь протащить кисти через…

– Паника не думает, что можно и что нельзя сделать. Танат Ятванар, однажды ты откроешь это для себя. Некогда, во втором столетии, жил жрец, создавший культ на основе утверждения, будто каждая жертва, пострадавшая от нас в жизни, ждет за гранью смерти. От самой мелкой раны до самой серьезной – каждая жертва следует за тобой в смерть… Ждет. Тебя.

Каждый живущий создает личную «экономику духа», накапливая долги или прибыли. Скажи, истопат, сколько долгов у тебя? Сколь велик дисбаланс между добрыми делами и бесконечными актами насилия?

– Нелепый и безумный культ, – буркнул он, отодвигаясь. – Неудивительно, что он провалился.

– В этой империи – да, совсем неудивительно. Жреца вывели на улицу и разорвали по суставам. Но говорят, что приверженцы остались среди покоренных народов – Тартеналов, нереков, фентов, жертв жестокости Летера. Недавно весь подобный люд пропал из города; перед этим появились слухи о возрождении культа.

Танал Ятванар ощерился: – Провалившийся всегда ищет подпорки и оправдания. Он делает слабость добродетелью. Карос Инвиктад описал это жалкое явление в одном из своих трактатов…

Смех Джанат перешел в хриплый кашель. Отдышавшись, она сплюнула, бросив: – Карос Инвиктад. Знаешь, почему он так презирает академиков? Он сам – неудавшийся академик. – Она оскалила покрытые пятнами зубы. – Называет это трактатами. Неужели? Храни Странник, как претенциозно. Карос Инвиктад не может сочинить одного аргумента, куда там до трактатов…

– Тут ты не права, женщина, – возразил Танал. – Он даже объясняет, почему не преуспевал, будучи юным студентом… о да, он не отрицает ваших оценок его ученой карьеры. Тогда им играли эмоции. Он был неспособен выработать прочную позицию и часто впадал в гнев – на свои ошибки и неудачи. Но годы спустя он понял, что все эмоции следует изгнать, лишь тогда внутреннее видение станет чистым.

– Ага, ему нужна была травма! Интересно, какая? Подозреваю, какое-то предательство. Женщина? Протеже? Покровитель? Какая разница… Карос Инвиктад стал для меня яснее. Ясно, почему он таков, каким стал. – Она снова засмеялась, уже не кашляя, и сказала: – Тонкая ирония. Карос Инвиктад, ставший жертвой.

– Не надо…

– Жертва, Ятванар! И такая роль ему не нравилась, о нет, совсем нет! Ему было больно. Мир сделал ему больно, и он возвращает должок. И еще не сравнял счет. Видишь ли, никогда не сравняет, потому что внутри он всё еще жертва, его всё еще секут. Как ты сам недавно сказал, жертва и подпорки, добродетель из слабости – одно питает другое. Бесконечно. Неудивительно, что он переполнен самодовольством, при всех сказках о бесстрастном интеллекте…

Он ударил ее, сильно. Голова откинулась набок, брызнули слюна и