по настоящее время. С точки зрения современной науки, судя по внешним признакам, Русанов описал так называемые «ледяные клинья», характерные для области распространения вечномерзлых пород, чему, однако, противоречит их кристаллическая структура, изученная Русановым с помощью призм Николя. В свою очередь сам Русанов совершенно справедливо поставил перед Крамером вопрос: «Какие факты вы приводите в пользу вашей теории озерного происхождения ископаемого льда?». И сам же на него ответил — никаких… Однако такой напор оказался лишь вступлением.
Когда Крамер заявил, что «по всей Крестовой долине мы не нашли следов ледниковой деятельности», Русанов отреагировал гораздо решительней: «Это бесподобно, г. Крамер! Вы далеко превзошли того посетителя зоопарка, который не заметил слона; вы просто не пожелали видеть слона, хотя я вам не раз на него указывал» (1945, с. 392), имея на это самые веские основания.
Совершенно непонятно, почему вдруг Крамер принялся за такую непростую проблему, как распределение ледников на Новой Земле, что практически невозможно без точных карт, которых в ту пору просто не существовало. Несомненно одно — как профессионал-технолог в части природного процесса он уступал профессионалу-естественнику, каким уже в то время был Русанов. Поэтому даже там, где последний действовал лишь интуитивно, он выигрывал, как в случае указанной научной проблемы, получившей разрешение, причем в пользу Русанова, лишь во второй половине XX века. Хотя Русанов и в этом случае проявил завидное научное предвидение, стимулировал его на это все-таки Крамер. Вполне определенно Русанов мог делать правильные выводы на основе минимума информации — завидное качество для исследователя.
Самую острую реакцию вызвало неуемное желание недавнего «шефа» спекулировать на находке черепа моржа в Средней Крестовой долине вдали от моря, не сделав попытки описать условия его залегания по отношению к вмещающей породе, чего, разумеется, не мог допустить человек, имеющий хотя бы самое отдаленное отношение к геологии. Надо сказать, что опасность возникновения «дискуссии» между сугубым профессионалом и лишь претендентом на профессионализм, как это произошло между участниками экспедиции 1909 года, не исключена и в наше время, однако науке это ничего не дает. Это хорошо понимал Русанов, что и заставило его дать своему оппоненту жестокий отпор.
Еще раз подчеркнем, что для Русанова именно полевой сезон 1909 года оказался наиболее успешным по совокупности всех трех, проведенных на Новой Земле. Теперь ему оставалось действовать лишь по принципу «куй железо, пока горячо». Это проявилось как в качестве, так и в количестве его научных публикаций. Всего по результатам экспедиции 1909 года им было опубликовано шесть работ, носивших пионерный характер. Из них пять были посвящены геологии, а заголовок шестой «Опись берегов и внутренних частей Новой Земли» говорит сам за себя. Не случайно виднейший представитель геологов- новоземельцев 30-х годов XX века, когда резко расширился фронт геологических исследований на архипелаге, Михаил Михайлович Ермолаев так охарактеризовал деятельность своего славного предшественника: «Первыми работами по стратиграфии (последовательность геологических событий и сопутствующих пород. — В. К.) Новой Земли, касающимися всех палеозойских отложений, развитых на ней, были работы Русанова (1937, с. 102)». Другой представитель той же когорты полярных геологов Н. Н. Мутафи высказался еще определенней: «Заслуги В. А. Русанова в геологическом изучении Новой Земли бесспорны. Им впервые в различных районах Новой Земли был собран огромный фактический материал, намечена стройная концепция геологической истории, даны прогнозы по поискам рудных месторождений. Последние шли вразрез с предшествующими исследованиями, но полностью подтвердились современными геологическими работами» (1945, с. 225).
Поскольку работы Русанова публиковались как в официальных российских изданиях, так и в «Отчетах, издаваемых еженедельными собраниями Академии наук» во Франции, это делало их автора известным исследователем как у себя на родине, так и за рубежом. Так или иначе, в части геологии вершина успеха Русанова в его новоземельских экспедициях пришлась на полевой сезон 1909 года. В последующих экспедициях на этот полярный архипелаг он лишь уточнял и развивал достигнутое. Теперь его поиск обратился на иные проблемы, с которыми читатель познакомится в последующих главах.
Глава 8. Вокруг северного острова
Последствия полевого сезона 1909 года сказались очень скоро. В конце мая 1910 года Русанов получил в Париже письмо следующего содержания:
Милостивый государь Владимир Александрович!
Прошу Вас принять начальствование над снаряжаемой мною экспедицией Главного управления землеустройства и земледелия для обследования в течение июля и августа северной части Новой Земли — от Архангельской губы до полуострова Адмиралтейства. Ближайшие задачи экспедиции и условия труда ее членов известны Вам из личных наших переговоров и сообщений правителя моей канцелярии.
Подробная программа будет выработана по принятии Вами моего предложения и прибытии Вашем в Архангельск.
Прошу принять уверения в совершенном почтении и преданности.
Это означало, что на Новой Земле он становится самостоятельным, полноправным исследователем. Перед отправлением в экспедицию он сдал последний экзамен и стал дипломированным специалистом. Правда, отсутствие диплома не помешало ему в прошлом полевом сезоне ставить исследования по нескольким разным направлениям, но тем не менее наличие официального документа делало его положение более прочным. Как руководитель экспедиции, теперь он отвечал за все, и эту нагрузку, судя по апрельскому письму матери, он почувствовал скоро:
«Очень много у меня самой спешной работы. Много надо прочитать и сделать до экспедиции, чтобы все знать, все предусмотреть заранее. Экспедиция будет большая… Я думаю, вернусь в конце сентября, не раньше… Экспедиции отпущено 5000 рублей, так как судно будет не куплено, а нанято в аренду. Приеду в Архангельск еще не скоро; отъезд экспедиции назначен в самом начале июля… Писал губернатору, чтобы воспитал на казенный счет в гимназии Шурочку, если не ворочусь. Но что со мной сделается! На Новой Земле как дома. Теперь, пожалуй, нет в Европе никого, кто бы так хорошо знал Новую Землю, как я» (1945, с. 385–386). Последняя фраза весьма характерна — действительно, среди новоземельских геологов он обладал наибольшим полевым опытом, как и обширными сборами образцов пород и ископаемой фауны.
Весьма характерное письмо, в котором смешались опасения за родных, озабоченность порученным делом, прикрытое легким налетом бравады — нормальное состояние души, смесь возбуждающей тревоги
