хозяина, какой-то необычной формы кран, из которого устремлялась могучая струя с множеством прозрачных пузырьков в ней. В эти минуты мне очень хотелось, когда вырасту, стать непременно водовозом. Если вдуматься хорошенько, то не останется сомнений в том, что эта профессия в то время была столь же необходимой, сколь и почётной. Сколько народу тебя ожидает каждый день, сколько людей нуждается в воде и каждый благодарит за доставленную влагу! Цена воды в Крыму всегда была очень высокой, и крымские татары научились в течение веков терпеливо добывать воду, хранить её и очень бережно к ней относиться.
К Симферополю у меня какое-то двойственное отношение. С одной стороны, это мой родной город, в котором прошли первые годы жизни, где я начал учиться в школе, город, в котором проживала вся наша родня - а родственные связи у крымских татар очень крепки. Я познал здесь первые радости и первые огорчения, увидел первые праздники, первые свадьбы и, увы, первые похороны близких мне людей. С другой стороны, лучшие годы своей крымской жизни я провёл не в Симферополе, а в Ялте. В Ялте я из мальчика стал юношей, мужчиной, познал вкус первого поцелуя и первой любви, цену мужской дружбы и женского непостоянства, пристрастился к серьёзной музыке, много перечитал, научился распознавать добро и зло, правду и фальшь. И постепенно Симферополь для меня стал 'вторым' городом, вроде отеческого, но не своего дома, в который постоянно возвращаешься из 'своего', построенного уже своими руками. Живя в Ялте, я часто бывал в Симферополе у многочисленных родственников, отсюда я уезжал учиться в Москву, сюда же приехал на первые и единственные каникулы после окончания первого курса института летом 1940 года. После второго курса уже началась война, и в Крым я не доехал. А посетил я Симферополь после долгой 18-летней разлуки только в 1958 году. Эта была самая печальная встреча со своим родным городом. О ней, этой печальной встрече, я просто не могу не рассказать.
Шёл уже пятнадцатый год со времени выселения крымских татар, наметились первые послабления в режиме содержания в местах поселений. Я избежал ужасов депортации и участи спецпереселенца, с 1939 года жил в Москве как студент, а с 1946 года - в небольшом подмосковном городке Калининграде (станция Подлипки), что на 22-м километре Ярославского шоссе, работая в Конструкторском бюро тогда ещё никому не известного главного конструктора Сергея Павловича Королёва. К этому времени мои основные трудности как крымского татарина, казалось, уже были позади, я имел все виды допусков к секретным работам, был на хорошем счету и решил, что могу себе позволить побывать в Крыму. Для верности запасся путёвкой в санаторий 'Золотой пляж', взял в отделе кадров копию приказа об очередном отпуске, чего никто никогда не делал, захватил с собой так называемую справку по 'форме №1', означающую, что я допущен к работам, имеющим гриф 'Совершенно секретно особой важности', на случай непредвиденных обстоятельств положил в карман Орденскую книжку с записью о двух награждениях, купил билет на поезд и поехал с тревожным чувством предстоящего свидания с родным краем. В обычной обстановке человек довольно общительный, всю дорогу я молчал: предстоящая встреча меня волновала необычайно.
С той поры прошло много лет, за эти годы много раз бывал в Крыму, а ощущения той первой поездки не стираются с памяти, и каждый раз, когда о ней вспоминаю, точно такое же волнение вновь и вновь охватывает всё моё существо.
Вот уже подъезжаем к Симферополю, ещё несколько минут - и мы приехали. Я стою у окна и боюсь пропустить малейшие детали этих последних метров пути. Каков теперь Крым? Каким стал Симферополь? Что стало с Ялтой?
Неожиданно ко мне подходит довольно симпатичная, молодая, скромно одетая женщина и спрашивает, не знаю ли я, как пройти или проехать к какой-нибудь гостинице в Симферополе. Видимо, чисто женская интуиция подсказала ей, что эти места мне знакомы. Сначала мне хотелось отмахнуться, чтобы не нарушать своего настроя, но затем, против своего желания, я сказал ей, что мне тоже надо найти место в гостинице до завтрашнего дня, так что могу ей помочь, если что-то здесь осталось на прежних своих местах. Она поблагодарила и спросила, почему я так говорю. Мне пришлось в очень лаконичной форме посвятить её в события четырнадцатилетней давности и рассказать о сегодняшнем положении крымских татар и некоторых других коренных жителей Крыма. Выяснилось, что она слыхом не слыхала обо всём этом, а по её лицу и поведению было видно, что она всему этому просто не верит: 'Чтобы у нас, в Советском Союзе, творились такие вещи? Да что вы?' Оказалось, что она едет отдыхать в санаторий им. Тольятти (это Курпаты, как раз за 'Золотым пляжем'), а решила остановиться в Симферополе, чтобы найти свою подругу по школе, которая приехала сюда работать. Адрес подруги у неё есть. Я же из Москвы выехал с однодневным запасом по времени, чтобы пройтись по нашим улочкам и переулкам, сфотографировать дома, в которых жили мы, мои дяди и тёти, братья, сёстры, школу, где я учился, посетить кладбище и, если удастся, зайти хоть на минутку в свой дом. Сдав свои чемоданы в камеру хранения, мы отправились искать гостиницу. Как ни странно, я быстро нашёл её на прежнем месте рядом с кинотеатром, который раньше назывался 'Баян'.
В эти утренние часы народу на улицах было мало, и после московской толкотни и суеты здесь было удивительно спокойно. Администратор - усатый, с лоснящимся от жира лицом, сидел не в отдельной конторке за окошечком, как это повсеместно принято, а за низкими деревянными перильцами и беседовал в очень хорошем расположении духа со своим, как мне показалось, приятелем. Мы спросили, есть ли места в гостинице. Он, не отрываясь от разговора, утвердительно кивнул и, не говоря ни слова нам, тут же протянул обычные анкетки. Пока мы их заполняли, моя знакомая успела показать мне адрес своей подруги и спросить, не знаю ли я, как туда добраться, так как собиралась, не теряя времени, ехать к ней. Улица была мне совсем незнакома.
Усатому администратору сначала подала свою анкетку моя спутница. Он тут же назначил ей место и на её вопрос относительно адреса подруги ответил, что это где-то в районе Симферопольского моря. Я очень удивился такому морю и решил, что так теперь, видимо, называется какое-либо широкое место Салгира. Пока она доставала деньги, я передал администратору свои документы. Он долго смотрел, читал, переворачивал страницы паспорта, обглядывал меня и вернул паспорт со словами: 'Вам надо получить разрешение в отделении милиции'. Мои объяснения относительно только одного дня пребывания, ссылка на путёвку в санаторий никакого действия не возымели. Я понял бессмысленность дальнейшего препирательства и только спросил, где находится отделение милиции. Но тут неожиданно набросилась на него моя попутчица: 'За что?', - спрашивала она. А он с издевательской ухмылочкой отвечал: 'Он сам знает, так пусть расскажет, если вы ничего не знаете'. Кое-как я её успокоил и обещал через какое-то время вернуться с разрешением. Но она заявила, что непременно пойдёт со мной в милицию и оформление закончит по возвращении.
Когда мы вышли из гостиницы, наступила небольшая пауза. Она уже начала кое-что осмысливать, но возмущение её продолжало клокотать. 'Да какое он имеет право так унизить советского человека! Что же, мы не все одинаковые, что ли? Вот увидите, это ошибка, он на себя слишком много берёт, он ответит за это!' и т. д. С одной стороны, я уже жалел, что взялся ей помочь и теперь оказался с таким 'хвостом'. С другой стороны, я думал, что будет хорошо, если люди как можно больше узнают о творящихся у нас делах, и что она, конечно, многим будет с возмущением рассказывать об увиденном. Между тем меня начала сверлить и другая мысль: 'Может быть, плюнуть на это всё и уехать сразу в Ялту? Как бы меня из милиции не посадили в обратный поезд'. Но отступать вроде бы было уже неудобно и, кроме того, если уж действует запрет, меня всё равно в Ялте не примут, так как временной прописки через милицию всё равно не миновать.
Несмотря на такие мысли, по пути я присматривался к некоторым знакомым улицам, зданиям, скверам. То и дело попадались на глаза надписи: 'Взуття' ('Обувь'), 'Перукарня' ('Парикмахерская'), 'Шкарпетки' ('Носки') и тому подобные. В меру своих знаний украинского языка (я неоднократно бывал в Донецке, где у моей тещи был свой дом) я переводил эти названия на русский. Уже прошло четыре года со времени передачи Крымской области из состава РСФСР в состав УССР, и желание Украины закрепить это приятное изменение отражалось прежде всего в названиях, афишах, вывесках и даже рекламе: 'На водоспаді Учан-Су готують смачні чебуреки та шашлики'.
Вот мы и дошли до отделения. После небольшой неизбежной волокиты для того, чтобы через дежурного пробиться к начальнику, мы предстали пред ясны очи, и я изложил суть вопроса. 'А вы знаете, что вам запрещено жить и вообще находиться в Крыму?' - обратился он ко мне. Я ответил, что относительно этого ничего определённого не знаю. 'Как же вы не знаете, когда всех татар из Крыма выслали без права возвращения?'. В его голосе звучала уже угроза. В этот момент мне показалось, что он,
