– Конечно, счастлива… Счастлива, потому что ты у меня есть… А в остальном…
– А кино? Разве ты не любишь свою работу? – теперь уговаривала ее дочь. – Ну, напоролось на психа, подумаешь! Со всяким может случиться. Пообещай, что в следующий раз будешь меня слушаться, прежде чем вступать с кем-то… в близкие отношения.
– Обещаю, Лавочка… Чем хочешь поклясться могу…
– И вообще, тебе нужно замуж выйти.
– Ты считаешь?
– А то совсем от рук отбилась…
– Отбилась… – горестно вздохнула Паша.
– А с кем ты Снежка оставила? – спросила Клава.
– С тетей Люсей, – последовал виноватый ответ. – Ты же уехала, а у меня тут съемки…
– Когда домой поедешь? – строго, совсем по-взрослому поинтересовалась Клава.
– Завтра, – поспешно заверила ее Паша и в следующую секунду робко спросила: – Ты поедешь со мной?
Но ответа Кирилл и Каркуша не услышали, зато через секунду Клава, держа Пашу за руку, появилась на кухне.
– Вы нас извините, – попросила она. – Вообще-то Паша у меня хорошая, просто ей в личной жизни не везет. Познакомься, Паша, это мои друзья – Катя и Кирилл.
Паша молча кивнула. Глядя на эту парочку, создавалось впечатление, что мама на самом деле Клава, а Паша – ее непутевая дочь.
– Кать, спасибо тебе за все, – сквозь слезы улыбнулась Клава. – Мы, наверное, пойдем…
И она легонько потянула Пашу за руку.
– Спасибо вам, Катенька! – словно очнулась та. – Я вам так благодарна… Если бы не вы…
– Пойдем! – настойчиво повторила Клава. – Я позвоню тебе, можно? – посмотрела она на Кирилла.
– Вы когда уезжаете, завтра? – шагнул к ним навстречу Кирилл. – Каким поездом?
– Это очень серьезно. – Кирилл осторожно дотронулся до руки Прасковьи Крик. Сегодня ее голову венчал огненно-рыжий, весь в мелких завитушках парик. – Клава… она у вас очень талантлива. Ей обязательно нужно заниматься.
– Не волнуйтесь, Кирилл, – улыбнулась Паша. – Я найду самых лучших педагогов. А вы обязательно, слышите, обязательно приезжайте к нам на выходные. О дороге не беспокойтесь, я все оплачу…
– Да прекрати ты! – одернула мать Клава. – Заладила как попугай: оплачу, оплачу!
– Извини, Лавочка, – виновато опустила накладные ресницы Паша. – Просто мне очень хочется, чтобы у тебя были друзья. И вы, Катенька, приезжайте к нам! – обратилась она к стоящей чуть поодаль Каркуше. – Квартира у нас огромная, места хватит…
В эту минуту по радио прозвучало объявление об отправлении питерского поезда.
– Ну все, – вздохнула Клава. – Пора прощаться.
Паша тактично скрылась в вагоне, помахав на прощанье рукой.
Каркуша сказала:
– Кирилл, я тебя возле табло подожду, – и, наспех обнявшись с Клавой, побежала по перрону в сторону вокзала.
– Можно я правда приеду? – Кирилл сжимал прохладные ладони Клавы.
– А когда? – Девушка заглянула ему в глаза.
– В субботу.
– Лучше в пятницу вечером.
– Тогда в пятницу.
– Только ты позвони, я хочу тебя на вокзале встретить. Я с детства люблю поезда встречать.
– Конечно, позвоню…
– Лавочка! – послышался откуда-то из-за спины хорошо поставленный голос: – Поезд трогается!
– Значит, в пятницу?
– В пятницу!
– А может, в четверг?
– А сегодня что?
– Вторник…
– Лавочка! – Паша высунула из окна вагона голову: – Еще секунда, и я сорву стоп-кран!
– Все, пока! – Клава быстро провела рукой по колючей щеке Кирилла. – А то она у меня без тормозов… Плати потом штраф!
Пробежав по перрону несколько метров, Клава легко впрыгнула на подножку медленно набирающего скорость состава.
– Значит, в четверг! – весело крикнула она, зацепившись одной рукой за поручень.
– Или в пятницу! – донеслось до нее сквозь все нарастающий грохот колес…
Девушки, а их было пятеро, сидели за круглым обеденным столом. Их лица казались торжественными, глаза лучились тайной. Посередине стола, накрытого розовой, с бахромой скатертью, стоял старинный бронзовый подсвечник на три свечи. Еще тут находилась ваза с яблоками и виноградом, а около подсвечника лежал коробок каминных спичек. Свечи не горели, помещение освещали вмонтированные в стену круглые бра. В комнате царил полумрак, отчего лица девушек казались еще более загадочными. Прочистив горло, хозяйка квартиры поднялась со стула, протянула руку к подсвечнику. Ее движения были подчеркнуто плавными, какими-то даже тягучими.
– Итак, – тихо, почти шепотом произнесла девушка, – давайте начнем. Условие одно: все должны говорить правду, каким бы откровенным ни казался заданный вопрос. Спрашивать можно о чем угодно. Хотя, если кто-то соврет, свеча обязательно погаснет.
– Что-то мне в это не верится, – подала голос Ира Наумлинская.
Она сидела между Галей Снегиревой и Каркушей.
– Проверено, – возразила ей Тополян, чиркнув спичкой. Она-то и была хозяйкой вечера. – Можете считать это мистикой, но я вам правду говорю: когда кто- то врет, пламя тут же гаснет.
Луиза Геранмае тихонько присвистнула:
– Знаете, на кого мы сейчас похожи? На этих, как их… Ну, которые блюдечко по столу двигают и задают вопросы духам умерших.
– Ты имеешь в виду спиритические сеансы? – строго посмотрела на нее Тополян. – Мы будем задавать вопросы друг другу, и блюдечки тут ни при чем. И еще… – Девушка выдержала приличную паузу и заговорила, понизив голос до полушепота: – Прежде чем мы начнем Вечер Открытых Сердец, каждая из нас должна поклясться на пламени свечи.
– Хорошо хоть не на Библии, – хихикнула Каркуша.
– Не смешно, – фыркнула Тополян, взглянув на Катю уничтожающим взглядом.
– Так в чем клясться-то надо? – спросила серьезно, сдвинув на переносице брови, Галя Снегирева.
– В том, что каждая из нас будет говорить правду, – ответила Тополян и, помолчав немного, добавила: – И еще мы должны поклясться, что никто и никогда не узнает о том, что здесь будет происходить. Ни единого слова.
Но это уже, как вы догадались, совсем другая история.
