На сушу гонит глубину,
И с морем дождь и град мешает;
Так Росс противных низлагает.
Эмоциональний подъем од Ломоносова композиционно сосредоточивается вокруг темы лирического восторга самого поэта-одописца. Этот поэт, присутствующий во всех одах Ломоносова, – не сам Ломоносов. Его образ лишен конкретных индивидуальных человеческих черт. Это – как бы дух поэзии, дух государства и народа, выразивший себя в стихах и, конечно, не в стихах камерного стиля. Земные предметы не могут предстоять взору этого поэта, воспарившего духом к сверхчеловеческому величию истории народа; все представляется ему увеличенным, возведенным в достоинство божественного. Конкретные предметы, темы, чувства, даже понятия предстают в виде аллегорий, обобщенных до предела. Так, Россию Ломоносов представляет в виде гигантского существа человеческого вида, возлегшего локтем на Кавказ. Ода составляется из ряда патетических и аллегорических картин. Иногда Ломоносов разрывает тематическое движение оды, осуществляя переход от картины к картине самоописаниями лирического восторга, или же начинает оду такими стихами:
Какую радость ощущаю?
Куда я ныне восхищен?
Небесну пищу я вкушаю,
На верх Олимпа вознесен!
В своих одах (и отчасти в поэме «Петр Великий») Ломоносов создал, таким образом чрезвычайно законченный стиль; хотя настоящих наследников этого стиля Ломоносов не оставил, тем не менее чрезвычайное богатство изобразительных средств, разработанных им, сыграло огромную роль в росте русской литературы.
Нужно подчеркнуть, что «выспренний» стиль од не был единственным разработанным Ломоносовым стилем. Он умел писать и иначе, вовсе без искусственных украшений и нарочитого великолепия речи. Он умел писать стихи и прозу простым, живым, обыкновенным и в то же время ярким русским языком. Но он считал, что так просто и разговорно следует писать не все произведения, а те, например, которые имеют сатирический, бытовой или комический характер.
Когда он, еще студентом в Германии, писал лирические стихи о любви, он писал их (судя по дошедшим до нас отрывкам) очень простым слогом, без славянизмов, ораторских фигур и грандиозной образности. Так же он писал и позднее, до самого конца своей деятельности, эпиграммы, переводы из Анакреона, басни, заимствованные из Лафонтена. Стоит сравнить стиль од Ломоносова с таким, например, маленьким шедевром, переложенным из Анакреона и, вероятно, выражавшим тяжелые раздумья самого Ломоносова о его зависимом положении:
Кузнечик дорогой, коль много ты блажен!
Коль больше пред людьми ты счастьем одарен;
Препровождаешь жизнь меж мягкою травою
И наслаждаешься медвяною росою.
Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,
Но самой истинной ты перед ними царь;
Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен,
Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен;
Что видишь, все твое; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.
Здесь чистая, легкая, совсем разговорная речь и даже народное выражение – «медвяная роса». Таким же образом можно сравнить риторику торжественных речей Ломоносова с образцовым, совсем народным, живым и исключительно легким языком частных писем Ломоносова, являющихся подлинным шедевром реалистической русской речи.
Гораздо более, чем в торжественных одах Ломоносова, прост его поэтический язык в «духовных» одах, в переложениях псалмов и примыкающих к ним произведениях, в совокупности составляющих значительный и количественно, и качественно раздел его творчества. Псалтырь, книга библейских псалмов, оставалась в течение всего XVIII столетия одной из любимых читателями очень широкого круга книг, и вовсе не в качестве церковно-религиозного произведения, а в качестве сборника лирики, в ярких красках восточной поэзии рисовавшего тоску человека высокого духа, окруженного дурными людьми, негодующего на неправду, торжествующую в мире. Именно так понимал псалтырь и Ломоносов, как и все грамотные люди, знавший его вдоль и поперек (по псалтырю учили грамоте). Его духовные оды, в частности «преложения» псалмов, – это его, ломоносовская, лирика. Но и в лирике зрелой поры Ломоносов предстает перед нами не как страдающий человек, жалующийся или стремящийся углубиться в свою индивидуальную душу, а как сын отечества и ученый, славящий величие своего идеала, величие своего бога, свою природу, – в укор и в назидание непонимающим, врагам, хулителям. Победный гимн мужеству добродетельного, гневная отповедь порочным – таков лирический пафос духовных од Ломоносова.
Во злобе плоть мою пожрать
Противны устремились,
Но злой совет хотя [т.е. желая] начать,
Упадши сокрушились.
Хоть полк против меня восстань,
Но я не ужасаюсь
Пускай враги воздвигнут брань, –
На бога полагаюсь
Ломоносов-боец. Ломоносов, открыто вступающий в борьбу с врагами просвещения и науки, и в псалмах черпает мотивы борьбы и радости победы.
Благословен господь мой бог,
Мою десницу укрепивый,
И персты в брани научивый
Сотреть врагов взнесенный рог
Эта тема борьбы переплетается в духовных одах Ломоносова с темой природы, ее величия, ее необъятного разнообразия, мудрости и красоты. Ломоносов славит бога именно в природе. Так, например, в великолепном «Преложении» псалма 103 он говорит о боге-природе: он славит звезды на небе, ветры и облака, дождь и снег, горы и долы, пещеры и горные ключи, травы и злаки, хлеб, масло и вино, – все дары матери-природы, символом и принципом которой является его бог. Как созидатель дивных и чудесных явлений природы выступает у Ломоносова бог и в знаменитой «Оде, выбранной из Иова», в которой бог вступает в спор с ропщущим человеком и доказывает ему свое могущество именно картинами величественного творения; и опять бог – это творец звезд и луны, моря и суши, птиц и зверей и прочих земных вещей, мудрая сила мироздания. Пафос Ломоносова в «Оде, выбранной из Иова», гимн природе, силам ее, чудесам ее. Ломоносов рисует грандиозные, доходящие до фантастической сказочности образы див природы.
Величие природы, к которой Ломоносов-поэт подходит одновременно как ученый-естественник,
