И с пышным Пиндаром взлетай до небеси
Иль с Ломоносовым глас грмкий вознеси:
От наших стран Мальгерб, он Пиндару подобен.
Через много лет Сумароков напишет о хвалителях Ломоносова, превозносящих его громкие оды: «Слово – громкая ода к чести автора служить не может; да сие же изъяснение значит галиматию, а не великолепие» («Некоторые строфы двух авторов», 1774).
Однако в указанных двух эпистолах Сумарокова уже явственно заметны следы того нового, специфически сумароковского, что разовьется вскоре и определит его отличие от Ломоносова. Так, Сумароков выдвигает наряду с величественными жанрами государственной тематики – одой и трагедией – и другие жанры, интимно-лирические, салонные, комические, чуждые Ломоносову (песня, эклога, комическая поэма). Сумароков впервые формулирует, например, в разделе о песне свои требования рационалистической простоты стиля.
Две эпистолы Сумарокова и две его первые трагедии – «Хорев» (1747) и «Гамлет» (1748) – были его победой как поэта. С этих пор он входит в литературу как большая сила. Вскоре вокруг него образуется группа почитателей, учеников и последователей, и он выступает в роли вождя дворянской литературы, а затем и культуры в целом. Именно эта позиция дворянского идеолога и поэта определила многое в самом составе творчества Сумарокова; она же определила и его решительное расхождение с Ломоносовым, происшедшее лишь в самом конце 1740-х или даже в самом начале 1750-х годов.
Школа Сумарокова 1750-х годов. К сожалению, науке в весьма небольшой мере известен и состав группы поэтов, окружавших Сумарокова в конце 1740-х и в начале 1750-х годов, и самое их творчество. Но несомненно, что именно начиная с этого времени неприятели Сумарокова могли выходить из себя, видя его самоупоение в кругу его почитателей. Среди этих почитателей несомненно находился И.П. Елагин, который писал, обращаясь к Сумарокову около 1752 г.:
«Ты... к стихотворству мне охоту в сердце влил». Елагин вышел из кадетского Шляхетного корпуса, как и другие представители этой ранней школы Сумарокова – И. Шишкин, П.С. Свистунов, Н.Е. Муравьев, НА. Бекетов и др. Все это поэты, в это время молодые люди с хорошим положением в столичном дворянском обществе, чающие карьеры и в то же время желающие строить вольную и, по их мнению, передовую дворянскую культуру. Они пишут не торжественные оды, а произведения «камерного» стиля: песни, элегии, дружеские послания, эпистолы; при этом наиболее близким им жанром является именно любовная песня. Начиная с 1740-х годов пишет песни и Сумароков. Эти песни не печатались, но были известны и пользовались популярностью в среде дворянской молодежи; они бытовали не столько в качестве читаемого литературного произведения, сколько в живом звучании – с музыкой; они входили в быт и выполняли свою функцию культивирования тонких чувств в среде привилегированного сословия, а за ним в более широких кругах.
Когда Сумароков осознал себя и свое творчество во всей остроте своей враждебности к позиции Ломоносова, вслед за ним оказались враждебны Ломоносову и представители его школы. Так, Елагин счел необходимым, именно опираясь на Сумарокова с его требованием ясности слова, нарочито полемизировать с ним же по поводу лестных для Ломоносова стихов из «Письма о стихотворстве», приведенных выше; спора нет, что Сумарокову в начале 1750-х годов такая полемика была только приятна.
В то же время Елагин написал прозаический памфлет-пародию на Ломоносова в виде афиши «От российского театра объявление». Здесь он издевался и над трагедией Ломоносова «Тамира и Селим», над величественно-грандиозной космической образностью од Ломоносова, над его занятиями химией, мозаикой, окрашиванием стекла (выделыванием бисера), которые в кругу дворянских интеллигентов воспринимались как занятия «низменные». Наконец, обширная полемика возгорелась из-за сатиры Елагина «На петиметра и кокеток»; в этой сатире прославлен «учитель мой» Сумароков и попутно задет Ломоносов; кроме того, эта сатира была направлена против придворной молодежи, а молодые дворянские интеллигенты круга Сумарокова, гордившиеся своей независимостью, имели тенденцию обвинять Ломоносова в службе двору, неверно и полемически истолковывая его государственное служение. Ломоносов, нападавший на Елагина уже по поводу его прежних выступлений в письмах к Шувалову, ответил на его сатиру резкой стихотворной отповедью («Златой младых людей и беспечальной век»). Затем началась стихотворная перепалка, содержавшая до десятка произведений, в которых досталось и Елагину, и Ломоносову*.
* Стихотворная полемика по поводу сатиры Елагина опубликована А.Н. Афанасьевым в статье «Образцы литературной полемики прошлого столетия» («Библиографические записки», № 14–15, 1859).
Все эти полемические произведения не попадали в печать, как и лирические стихотворения поэтов школы Сумарокова в это время.
Идеология Сумарокова. Сам Сумароков считал, что его поэтическая деятельность является служением обществу, формой активного участия в политической жизни страны. В самом деле, он нисколько не был пассивным наблюдателем жизни, тем более он не стремился творить «искусство для искусства». Наоборот, это был человек и поэт, усиленно вмешивавшийся в политику, открыто боровшийся за свои политические идеалы, зло нападавший на своих политических врагов.
Политическое мировоззрение Сумарокова было противоречиво. Он был дворянином не только по происхождению, но и по своим взглядам. Власть дворян-помещиков над своими вассалами-крестьянами казалась ему необходимой основой общества, связью, крепящей все его элементы. Когда Екатерина II в рукописи своего «Наказа» поставила весьма осторожно и неопределенно вопрос о том, не следует ли освободить крестьян от крепостной зависимости, Сумароков решительно запротестовал; он настаивал на сохранении крепостного права.
В 1766 г. Вольноэкономическое общество, по предложению Екатерины, объявило конкурс на сочинение на тему о собственности крестьян: тема эта ставила вопрос о крепостнических отношениях. Сумароков немедленно прислал в общество, коего членом он даже не состоял, резкое возражение против самой постановки вопроса; он заявлял, что само собой разумеется, для крестьян лучше быть свободными, так же, как, например, канарейке, забавляющей хозяина, лучше быть на воле, а не в клетке, или собаке, стерегущей дом, лучше быть не на цепи: «Однако, одна улетит, а другая будет грызть людей; так одно потребно для крестьянина, а другое для дворянина»; но, по мнению Сумарокова, интересы дворянства совпадают с интересами государства; он делает вывод: «свобода крестьянская не токмо обществу вредна, но и пагубна, а почему пагубна, того и толковать не надлежит». Когда произошло пугачевское восстание, Сумароков написал два стихотворения, в которых говорил о Пугачеве с беспримерной яростью и требовал жесточайшей расправы с ним.
Сумароков считал, что только родовое дворянство призвано управлять государством и народом. Но, с другой стороны, Сумароков был недоволен теми формами зависимости крепостных от помещиков, которые установились в его время в России. Его феодально-дворянское мышление не мешало ему быть настроенным либерально в основных вопросах социально-политического бытия страны. Его концепция идеального государства имела характер феодальной утопии. Он считал, что государство должно зиждиться на двух социальных слоях, как на своих устоях; этими слоями являются крестьянство и дворянство. Крестьяне должны работать руками и содержать все государство, в частности – дворян. Они могут не иметь ни культуры, ни высокой морали; их удел – физический труд. Наоборот, дворяне должны работать головой и руководить всем государством. Для того чтобы они могли успешно усваивать необходимую для этого культуру ума и морали, для того чтобы они свободно могли осуществлять свою функцию разума страны, они должны быть освобождены от производительного труда, их должны содержать крестьяне. Таким образом, эта «рациональная», четкая схема должна была оправдать крепостное право. Но она не могла оправдать рабства. Сумароков различал законную с его точки зрения вассальную зависимость от рабства. Дворянин, по его мнению, имел право получать от крестьян прокормление и имел право, даже обязан был быть судьей и начальником своих вассалов. Но он не имел никакого права видеть в крестьянах свою собственность, обращаться с ними, как с рабами, – а такова именно была социальная практика крепостничества в XVIII веке в России.
И вот Сумароков ополчается против диких форм крепостного рабства. Он считает, что не дело для
