подхватил полегчавший груз и стал спускаться к далекой равнине, намереваясь вторгнуться в край, куда ни одна живая душа не входила в течение века или более; где никогда не ступала нога белого человека и откуда, если верить преданиям, ни одно органическое существо не возвращалось в здравом состоянии.
Самакона бодро спускался по нескончаемому каменистому склону, хотя дорога была неважной, слишком крутой и вдобавок засыпанной обломками скал. До затянутой дымкой равнины, вероятно, было приличное расстояние, ибо за много часов ходьбы он явно нисколько не приблизился к ней. Позади все так же возвышалась большая гора, тонувшая в море голубоватого сияния. Тишина была полной, так что его собственные шаги и звук падающих камней отдавались в ушах с поразительной четкостью. Около полудня, по его расчетам, он впервые увидел странные следы, которые заставили его вспомнить о страхах Скачущего Бизона и его поспешном бегстве из этого места. Скалистая почва мало годилась для сохранения каких бы то ни было следов, однако здесь обломки скал образовали гряду, возле которой тянулся значительный участок темно-серого суглинка. В этом месте Самакона и обнаружил странные следы, рассыпанные в полном беспорядке, словно здесь бесцельно топталось большое стадо. Жаль, что он не оставил их подробного описания, да и вообще, в рукописи отразилось больше эмоций, нежели точных наблюдений. Что именно напугало испанца, можно только догадываться по его более поздним намекам относительно этих животных. Он писал о следах: «Это были ни копыта, ни руки, ни ноги. Скорее их можно назвать лапами — в сущности, они даже не настолько велики, чтобы из-за них беспокоиться». Каким образом и как долго эти существа находились здесь, было неясно. Растительность в этих местах отсутствовала, следовательно, вопрос о пастбище отпадал; но, конечно, если животные были плотоядными, они могли охотиться на более мелких зверей, чьи следы затем затоптали.
Оглянувшись с плато назад на вершину, Самакона решил, что стоит на остатках большой извилистой дороги, которая когда-то вела из туннеля вниз к равнине. Это можно было понять только отсюда, издали, поскольку осколки горы давно завалили дорогу. Тем не менее наш искатель приключений был уверен, что она когда-то существовала. Возможно, это не был искусственно созданный магистральный путь, ибо маленький туннель едва ли был главным выходом во внешний мир. Двигаясь напрямую, Самакона не придерживался ее петляющих изгибов и, вероятно, пересекал ее один-два раза. Теперь, обнаружив дорогу, он посмотрел вниз, чтобы выяснить, сможет ли он идти по ней, и решил, что сможет, если сумеет ее различить. Некоторое время спустя Самакона подошел к точке, которая, как он решил, была поворотом древней дороги. Здесь были заметны следы земляных и каменных работ, недостаточных, однако, для того, чтобы дорога выглядела приличной. Потыкав почву вокруг себя, испанец неожиданно перевернул какой-то предмет, блеснувший в вечном голубом свете, и вздрогнул, увидев, что это была какая-то монета или медаль из неизвестного темного глянцевого металла с ужасными изображениями на обеих сторонах. Он ничего не мог сказать о ней, но из его описаний я догадался, что это была копия того амулета, который дал мне Серый Орел четыре века спустя. Внимательно изучив его, он положил амулет в карман и продолжил путь, пока наконец вечером не разбил лагерь. На следующий день он встал рано и продолжил спуск через этот светящийся мир голубой дымки, одиночества и оглушительной тишины. По мере продвижения он стал различать какие-то объекты на далекой равнине — деревья, кусты, скалы и маленькую речку, которая показалась справа и пересекала его маршрут. Через речку, судя по всему, был переброшен мост, в который и упиралась дорога, так что путешественник мог следовать через него дальше на равнину. Наконец ему показалось, что он различает какие-то поселения на дальнем и ближнем берегах реки. Возле них находились другие полуразрушенные или сохранившиеся мосты. Он уже спустился со скалистой местности на травянистую почву, и с каждым шагом трава становилась все гуще. Дорогу стало легче различать — она четко выделялась на фоне травы. Обломки скал попадались реже, и оставленный позади пейзаж выглядел мрачным и непривлекательным в сравнении с тем, что окружало путника теперь.
В этот день он увидел неясную массу, которая двигалась вдалеке от него по равнине. Так могло двигаться только стадо животных, и, вспомнив про виденные ранее следы, он не захотел встречаться с теми, кто их оставил. Тем не менее его любопытство и жажда золота были слишком велики, а стадо находилось далеко от дороги. И стоило ли бояться этих животных на основании их странных следов, а также бредней невежественного, перепуганного насмерть индейца?
Напрягая зрение, чтобы рассмотреть стадо, Самакона обнаружил несколько других интересных вещей. Прежде всего его удивило то, что города, о существовании которых он мог теперь судить безошибочно, странно сверкали в голубом свете. То же можно было сказать и о других строениях, беспорядочно рассыпанных вдоль дороги и по равнине. Они были скрыты живописными рощами, и к ним вели небольшие аллеи. Ни дыма, ни других признаков жизни заметно не было. Наконец Самакона увидел, что равнина не беспредельна, хотя и казалась такой до сих пор из-за окутывавшей ее голубой дымки. Вдали она ограничивалась грядой низких гор, рассекаемой рекой и дорогой. Все это — особенно странное сияние, идущее от построек, — стало отчетливым, когда Самакона сделал второй привал в середине бесконечного дня. Он также заметил стаи высоко парящих птиц, но к какому виду они принадлежали, с такого расстояния было не разобрать.
На следующее утро — говоря языком внешнего мира, на котором написана рукопись, — Самакона достиг молчаливой равнины и перешел через неторопливую, безмолвно текущую реку по хорошо сохранившемуся мосту из черного базальта, покрытого причудливой резьбой. Вода была прозрачной, и в ней плавали какие-то неведомые рыбы. Дорога стала мощеной и в некоторых местах заросла сорняками и ползучими растениями, а ее направление было отмечено маленькими столбиками с непонятными изображениями. Растительность становилась все гуще, там и тут попадались деревья и кустарники, а также синеватые цветы, которых путник раньше никогда в жизни не видел. Иногда легкое колыхание травы указывало на присутствие змей. Через несколько часов путешественник достиг рощи неизвестных вечнозеленых деревьев, в которой, как он заметил, скрывалось одно из строений со сверкающей крышей. Среди буйной растительности он увидел украшенные ужасными барельефами опоры каменных ворот, манивших свернуть с дороги, и вскоре уже продирался через кустарник по мозаичной, заросшей мхом дорожке, окаймленной громадными деревьями и низкими монолитными столбами.
Наконец в зеленоватом полумраке он увидел полуразрушенный фасад древнего здания — храма, как он, ни минуты не сомневаясь, решил. Его покрывали отвратительные барельефы, изображавшие фигуры и сцены, предметы и церемонии, которым не должно быть места ни на нашей, ни на другой разумной планете. Намекая на это, Самакона впервые обнаруживает поразительную благочестивую нерешительность, которая снижает информативную ценность остальной части рукописи. Стоит только пожалеть, что католический пыл Испании эпохи Возрождения так основательно проник в его душу. Дверь в храм оказалась широко распахнутой; во внутреннем помещении, лишенном окон, царила абсолютная темнота. Подавив отвращение, вызванное барельефами на стенах, Самакона вынул кремень и огниво, зажег смоляной факел, отодвинул плети растений, загородившие вход, и храбро перешагнул зловещий порог.
На мгновение он оцепенел от того, что увидел. Не пыль, покрывавшая все вокруг, не паутина незапамятных времен, не кружащиеся крылатые твари, не отвратительные изображения на стенах, не причудливая форма многочисленных чаш и жертвенников, не мрачный пирамидальный алтарь с вогнутой верхушкой и не чудовищное, с головой осьминога, существо из какого-то странного темного металла, сидевшее на своем покрытом иероглифами пьедестале и злобно смотревшее на него, изумили его и лишили дара речи. Нет, его просто поразил тот факт, что все здесь, за исключением паутины, крылатых тварей и гигантского идола с изумрудными глазами, было сделано из чистого золота. И хотя рукопись была написана уже после того, как Самакона узнал, что золото — самый обычный строительный материал в нижнем мире, где находятся его бесчисленные месторождения и жилы, она тем не менее ясно дает почувствовать тот безумный восторг, который овладел искателем приключений, внезапно обнаружившим источник индейских легенд о золотых городах. На время он утратил способность к спокойному наблюдению и очнулся, только когда заметил, что карман его камзола странным образом оттопырился. Заинтересовавшись этим, он обнаружил, что диск из неизвестного металла, найденный на заброшенной дороге, сильно притягивается к большому осьминогоголовому идолу с изумрудными глазами, сделанному, как ему вскоре стало ясно, из того же экзотического материала. Позже ему довелось узнать, что странное, обладающее магнетизмом вещество — такая же редкость в нижнем мире, как и во внешнем. Оно считалось единственным по-настоящему драгоценным металлом в той голубой светящейся бездне. Никто не знает его действительного происхождения, ясно только, что оно появилось на нашей планете со звезд, откуда великий Тулу,
