беспорядок. Пришлось изрядно повозиться… с уборкой. Накануне хозяин работал там допоздна, видите ли. Требовалось завершить отливку одного важного нового экспоната. Я собственноручно взялся за дело, когда пришел. Скульптура была не из простых, работа сложная — но, разумеется, мистер Роджерс многому научил меня. Вы же знаете, он великий художник. Он помог мне закончить экспонат, когда пришел, — помог весьма существенно, уверяю вас, — но вскоре ушел, даже не дождавшись остальных работников музея. Как я сказал, его неожиданно вызвали в Америку. Технологический процесс включал определенные химические реакции, сопровождавшиеся громким шумом, — каким-то возницам в наружном дворе даже померещилось, будто они слышали несколько пистолетных выстрелов. Смешно, право слово! Что же касается нового экспоната, с ним вышла печальная история. Это великий шедевр — задуманный и созданный, как вы понимаете, мистером Роджерсом. Он позаботится о нем, когда вернется. — Орабона снова улыбнулся. — Полиция, знаете ли. Мы выставили фигуру на обозрение неделю назад, и несколько посетителей в первый же день упали в обморок при виде ее, а с одним беднягой приключился эпилептический припадок. Понимаете ли, она несколько… ну, посильнее всех прочих. Во-первых, размером побольше. Разумеется, она была помещена в экспозиции, предназначенной только для взрослых. На следующий день явились двое парней из Скотленд-Ярда, осмотрели экспонат и сказали, что столь жуткую скульптуру нельзя показывать публике. Велели ее убрать. Обидно до слез — такой шедевр! Но я не счел себя вправе обращаться в суд в отсутствие мистера Роджерса. Хозяин наверняка не хотел бы, чтобы история с полицией получила широкую огласку сейчас, но когда он вернется… когда он вернется…
По непонятной причине в душе Джонса нарастали тревога и отвращение. Однако Орабона продолжал:
— Вы у нас истинный ценитель искусства, мистер Джонс. Уверен, я не нарушу никакого закона, если предложу вам взглянуть на экспонат в частном порядке. Вполне возможно — коли такова будет воля мистера Роджерса, конечно, — мы в скором времени уничтожим скульптуру, хотя это будет настоящим преступлением.
Джонс почувствовал острое желание отказаться от предложения и обратиться в поспешное бегство, но Орабона с энтузиазмом подлинного художника уже тащил его за руку. В огороженной ширмой части зала, куда допускались только взрослые, не было ни одного посетителя. Большая ниша в дальнем углу была занавешена, и к ней-то и направился улыбающийся ассистент Роджерса.
— Вам следует знать, мистер Джонс, что экспонат называется «Жертвоприношение Ран- Теготу».
Джонс сильно вздрогнул, но Орабона, казалось, ничего не заметил.
— Образ бесформенного громадного божества присутствует в целом ряде малоизвестных древних легенд, которые изучал мистер Роджерс. Разумеется, все это чистой воды выдумка, как вы часто уверяли мистера Роджерса. Оно якобы явилось на Землю из космоса и обитало в Арктике три миллиона лет назад. С жертвенными существами, предназначенными для него, оно обходилось весьма странным и ужасным образом, как вы сейчас увидите. Стараниями мистера Роджерса оно получилось прямо как живое — и даже лицо жертвы выполнено с поразительным реализмом.
Дрожа всем телом, Джонс крепко ухватился за медный поручень ограждения перед занавешенной нишей. Когда занавес начал отодвигаться, он хотел было остановить Орабону, но удержался, подчинившись противоположному внутреннему побуждению. Иностранец торжествующе улыбнулся.
— Вот, смотрите!
Джон пошатнулся, хотя и держался за поручень.
— Боже!.. Боже мой!
Внушающее неописуемый ужас чудовище — которое имело в высоту полных десять футов, хотя стояло на полусогнутых ногах, в напряженной сгорбленной позе, выражавшей беспредельную космическую злобу, — было изображено поднимающимся с громадного костяного трона, покрытого фантасмагорической резьбой. Оно было шестилапым, и в средней паре конечностей держало расплющенное, изуродованное, обескровленное тело, сплошь испещренное точечными ранками и местами словно обожженное едкой кислотой. Только неестественно вывернутая обезображенная голова жертвы свидетельствовала о принадлежности последней к роду человеческому.
Само чудовище не нуждалось в представлении для любого, кто видел прежде кошмарную фотографию. Тот проклятый снимок был до жути достоверен, но все же не передавал в полной мере весь ужас, какой внушал реальный объект. Шарообразное туловище… похожая на пузырь рудиментарная голова… три рыбьих глаза… хобот длиной в фут… раздутые жабры… омерзительное подобие волосяного покрова, состоящее из змееподобных сосательных хоботков… шесть гибких конечностей с черными лапами и крабьими клешнями… Боже, ведь он уже видел прежде такую вот черную лапу с крабьей клешней!..
Орабона улыбался гнуснейшей улыбкой. Джонс задыхался, не в силах отвести взгляд от кошмарного экспоната, словно под гипнозом. Озадаченный и встревоженный этим своим состоянием, он попытался понять, какая неуловимая деталь заставляет его вглядываться все пристальнее в жуткую восковую скульптуру? Она окончательно свела с ума Роджерса… Роджерс, гениальный художник… он говорил, что не все музейные экспонаты имеют искусственное происхождение…
В следующий миг Джонс понял, что именно столь неумолимо притягивает его взгляд. Неестественно вывернутая, полураздавленная голова восковой жертвы, наводившая на самые жуткие предположения. Лицевая часть головы более или менее сохранилась, и лицо это казалось знакомым. Оно походило на безумное лицо бедного Роджерса. Движимый безотчетным порывом, Джонс пригляделся пристальнее. Разве не естественно желание сумасшедшего эгоцентрика запечатлеть собственные черты в своем шедевре? Или все же здесь явлено нечто большее, нежели образ, уловленный подсознательным зрением и воплощенный в сей ужасной форме?
Изуродованное восковое лицо было вылеплено с величайшим мастерством. Все эти крохотные проколы — как они походили на бесчисленные точечные ранки, испещрявшие тело той несчастной собаки! Но это было еще не все. На левой щеке жертвы угадывался некий изъян, явно не вписывавшийся в общую картину, — такое впечатление, будто скульптор пытался загладить дефект, допущенный при первой отливке. Чем пристальнее Джонс вглядывался, тем сильнее содрогался от безотчетного страха — а потом вдруг вспомнил одно обстоятельство, исполнившее душу беспредельным ужасом. Та кошмарная ночь, яростная схватка, связанный безумец —
Джонс бессильно разжал пальцы, стискивавшие медный поручень, и лишился чувств.
Орабона продолжал улыбаться.
I
Гостиница «Оранжевая» расположена на Хай-стрит, неподалеку от железнодорожного вокзала в южноафриканском городе Блумфонтейн. В воскресенье, 24 января 1932 года, там, в одном из номеров четвертого этажа, сидели, трепеща от ужаса, четверо мужчин. Одним из них был Джордж К. Титтеридж, хозяин гостиницы; вторым — констебль Ян Де Витт из Главного полицейского управления; третьим — Иоганнес Богарт, местный следователь по уголовным делам; четвертым и, по всей видимости, более других сохранившим самообладание, был доктор Корнелиус Ван Кёлен, медицинский эксперт при следователе.
На полу, в очевидном несоответствии с душным летним зноем, лежало холодное мертвое тело — но не оно наводило ужас на этих четверых людей. Взгляды их блуждали попеременно от стола, где в странном сочетании были разложены несколько вещей, к потолку над их головами, по гладкой белизне которого были
