штрафников, которые погибали или по ранению выходили из строя. А пришедший уже в Польше к нам комбатом вместо Аркадия Александровича Осипова подполковник Батурин (имени его моя память почему- то не сохранила) уж очень скупо представлял к наградам командиров рот и взводов и при этом выжидал, каким орденом наградят его лично, чтобы, не дай бог, кого-нибудь не представить к более высокой награде.
Возвращаясь ко времени написания нами боевых характеристик на штрафников, скажу, что эти документы после подписи командиров рот сдавались в штаб батальона. Там уже составляли списки подлежащих освобождению. Путь этих бумаг лежал дальше через штаб армии в армейский или фронтовой трибунал, а оттуда - в штаб фронта. Приказы о восстановлении в офицерском звании подписывались лично командующим фронтом. Отдельно составлялись в штабе батальона наградные листы.
Пока этот бюрократический процесс шел (едва ли его можно было ускорить!), батальон снова передислоцировался в село Майское Буда-Кошелевского района, из которого он уходил в тыл врага. Население встречало нас очень тепло. Главным угощением в белорусских хатах была бульба (картошка) с разного рода соленьями и самогон из той же бульбы.
С радостью встречали местные девчата вернувшихся здоровыми штрафников и офицеров. Ведь наши бойцы-переменники, как официально они у нас назывались, были хоть и временно разжалованными, но все-таки офицерами, грамотными и с достаточно высоким уровнем культуры. Кстати, их и не стригли наголо, а сохраняли нормальные офицерские прически. Они оставляли по себе добрые воспоминания у всех слоев населения. Надо еще помнить, что в народе испокон веку жалеют обиженных властью. А именно такими они были в глазах женщин и девиц, этой основы населения прифронтовых деревень. Ну а командный состав батальона, в большинстве своем офицеры в возрасте 20-25 лет, конечно тоже пользовался большим успехом.
В этом селе оставались наши тылы, вооружение и боеприпасы, склады, штабные документы, а также отправленные сюда партбилеты и награды офицеров, командовавших штрафниками. Оставалось там и некоторое число штрафников для охраны всего этого.
А к ним за время нашей 'командировки' в немецкий тыл добавилось немало новых осужденных к пребыванию в штрафном батальоне. А так как шло освобождение Белоруссии, рос контингент штрафников, в том числе из числа 'окруженцев', оказавшихся в свое время на оккупированной территории. Ну, и боевая обстановка на фронте, некоторые неудачи, предшествовавшие наступлению, увеличили, наверное, число осужденных за невыполнение боевых задач.
Это, в частности, косвенно подтверждается и материалами справочников по истории войны. Например:
Войска Белорусского фронта к концу февраля 1944 г. овладели Мозырем, Калинковичами, Рогачевом, форсировали Днепр и захватили плацдарм на его противоположном берегу. Занять Бобруйск и развернуть наступление на Минск, как это от них требовалось (полужирный мой. - А.П.), они оказались не в состоянии.
Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 гг. Краткая история. - Москва. Воениздат. 1967. С. 334.
Во всяком случае, на место подлежащих освобождению от наказания уже прибыло пополнение для формирования новых подразделений штрафбата. И даже еще не началась длившаяся затем несколько дней реабилитация отвоевавшихся штрафников, а уже были сформированы две новые роты.
Процедура реабилитации заключалась в том, что прибывшие в батальон несколько групп представителей от армейских и фронтовых трибуналов и штаба фронта рассматривали в присутствии командиров взводов или рот наши же характеристики, снимали официально судимость, восстанавливали в воинских званиях. Наряду с этим выносили постановления о возвращении наград и выдавали соответствующие документы. После всего этого восстановленных во всех правах офицеров направляли, как правило, в их же части, а бывших 'окруженцев' - в полк резерва офицерского состава, из которого, кстати, недавно прибыл и я со многими теперь уже моими боевыми товарищами.
Часть штрафников-'окруженцев' имели еще старые воинские звания, например 'военинженер' или 'техник-интендант' разного ранга. Тогда им присваивались новые офицерские звания, правда, в основном на ступень или две ниже. Такое же правило применялось часто и в войсках при переаттестации на новые звания.
К сожалению, в процедуре 'очищения' их от вины перед Родиной мне в этот раз не довелось участвовать, так как во вновь сформированных двух ротах места командиров взводов пришлось занять мне и другим офицерам, только что вернувшимся из Рогачевского рейда. Наверное, я оказался здесь, скорее, как имеющий фактически только одно настоящее боевое крещение и не получивший еще достаточно боевого опыта (были у меня по этому поводу и другие мысли, но об этом позже). И этим двум ротам дали задание захватить у немцев плацдарм на реке Друть. Для этого нужно было ночью скрытно преодолеть по льду эту реку, без артподготовки и криков 'ура!' совершенно внезапно атаковать противника в направлении деревни (не помню ее названия), выбить немцев из первой траншеи и, развивая наступление, обеспечить ввод в бой других армейских частей с захваченного плацдарма.
На реке Друть, как отмечал генерал Горбатов, особенно сильной была первая полоса обороны немцев глубиной 6-7 км с тремя позициями... Ширина реки до 60 метров, глубина 3,5 метра. Заболоченная, слабопромерзающая долина до полутора километров.
Ночь была почти безлунной и пасмурной. Но немцы, видимо не ожидая нашего наступления или по какой-то другой причине, вовсе не применяли здесь своих осветительных 'фонарей'. В отличие от днепровского льда, на этой реке лед был изрядно побит и приходилось нащупывать его ногами, чтобы не угодить в полыньи, образованные взрывами снарядов и мин. Может, это состояние льда так успокоило немцев, что они и не освещали ближайшие подступы к своим траншеям. Хотя минометный огонь по льду они изредка вели и теперь.
Однако, как назло, мне довелось именно здесь принять ледяную купель. Ведь угораздило же меня провалиться на побитом, но успевшем слегка спаяться на морозе льду. Ухнул туда я сразу, и мои попытки выбраться из этой 'проруби' были долго безуспешными, потому что тот лед, за который я хватался, состоял из мелких, едва схваченных ночным морозом ледяных осколков и легко крошился в моих руках. А течение все больше тянуло набухшие водой ватные брюки и телогрейку, отчего моя естественная плавучесть с каждой секундой катастрофически уменьшалась.
А если прибавить к этому, что плавать я вовсе не умел, то неизбежным следствием всех этих драматических обстоятельств могло быть полное окончание моей фронтовой, и не только фронтовой, жизни. Этот мой недостаток часто отражался и в моих послевоенных аттестациях, где указывалось на мое недостаточное физическое развитие, хотя я неплохо ходил на лыжах, бегал кроссы, прыгал в длину, в высоту, отлично стрелял.
Спасло тогда меня то, что поблизости постоянно шел штрафник-ординарец. Срочность, с которой мне подчинили взвод, не дала возможности надежно запомнить ни фамилии, ни имени этого бойца. А надо бы! Увидев, а скорее, услышав мое барахтанье в воде и безуспешные попытки выбраться из ледяного крошева, он, оставаясь на твердом льду, догадался лечь и как можно ближе подползти к краю этой злосчастной полыньи. За мушку протянутого им автомата я и уцепился. Он медленно потянул меня к краю проруби. Наконец, обламывая непрочные ее края, мне с помощью моего спасителя удалось выбраться на твердый лед. Всю остальную часть пути по реке мы преодолевали ползком. Да, оказывается, и не мы одни.
А тем временем на берегу началась все более усиливающаяся перестрелка. Это наши, нагрянув на противника как снег на голову, завязали бой.
Как отмечал генерал Горбатов, немецкая оборона на реке Друть была мощной. Были там и доты с металлическими колпаками, и плотные минные поля, и проволока в три кола. Но на нашем участке минного поля не оказалось, а проволочные заграждения были слабыми. И это еще одно свидетельство того, что командарм в любой ситуации стремился избежать неоправданных потерь. Да и разведка у него хорошо поработала, обнаружив наименее укрепленный участок немецкой обороны.
Мы с ординарцем и несколько других групп, разделивших с нами зимнее 'купание', достигли траншеи, когда она уже была захвачена нашими и очищена от живых фрицев (трупов было много и в самой траншее, и за ней). Кое-где штрафники преследовали убегающих немецких солдат и местами даже врывались в их вторую траншею.
