Глава XV.
Победа
День победы близится. Раненые выздоравливают быстро. Эвакуируем днем. Ранним утром нас облетело слово «МИР». Раненые некоторые плачут - утраты родных, товарищей. МИР! Домой! В послеоперационную палату ворвался раненый: «Мир! Мир! Победа!» Операционные радостно улыбались, от слабости махали рукой или пальцами, кто-то пробовал приподняться. Кто-то встал. «Сестру! Сестру! Скорее!» Раненый поднялся и рухнул на кровать, неестественно подогнув руку. Голова свесилась с кровати - конец. «Всем лечь! Тихо! Что же ты наделал? В такой день?» Все умолкли: какая огромная утрата! Но день прошел радостно, в ликовании.
Ночи темные теплые сменяют веселые весенние дни. Раненых сдали другому госпиталю, переехали в Шецин, а меня как медусиление - в Берлин. Я на вокзале. Огромное куполообразное с застекленным верхом здание. Стены грязные, серые. Вокзал огромный, много путей и платформ. Нашла метро. Патруль показал вход. В полутьме спустилась под землю по скользкой, мокрой довольно широкой лестнице. Внизу на платформе толпятся немцы, собирают оставшиеся вещи. Гражданские, военные, наши патрули, солдаты. Сырые стены, низкий потолок глушат невообразимый шум. Освещение слабое. Подъехал обыкновенный поезд, все кинулись к вагонам, толкаясь и давя, не обращая внимания на крики. Вот их культура! Наших солдат оттеснили. Один из винтовки выстрелил вверх, и сразу стало тише. Мы все вошли в вагон. Один старшина рассказал, как они недавно откачали воду из затопленного немцами метро, где было мирное население. Помогали вытаскивать трупы. Эти мерзавцы не пожалели даже детей. Их было много и всех возрастов. Их кидали в машины и увозили, эти маленькие трупы с сосками на шее. Огромное количество женщин вывозили машинами. А в конце вещи: детские туфельки, шапочки, бутылочки с сосками, вещи, вещи! В метро воздух сырой, тяжелый и душный. Доехала до конца, вышла на улицу: какой чудесный легкий воздух! Около метро старый немец. В руках детская туфелька и какие-то мокрые тряпки. Это все, что осталось от кого-то... Пошла по городу. Улицы широкие, дома серые высокие, в палисадниках цветы, плетущиеся розы обвивают калитки. Вот еще немец. Он злобно смотрит на меня. В руках детские вещи. Я думаю: что же сердиться, сами виноваты во всем. Еле нашла госпиталь, но там работы мало. Меня отправили обратно. Приказ прибыть в город Францлау. И опять на машинах едем. 7 июля любуемся городом Гольсберг. Прикарпатские горы высятся к небу, зелени много, сады. Работа работой, но уж кончилась война и так хочется домой. А мы все кружим по чужой стране на машинах. Вот утром вызывает начальник майор Шафран. Не успела я дверь закрыть, как он говорит: «Звездочка или в Москву?» «Конечно, в Москву!» «Может, на парад Победы попадешь от госпиталя?» 10 июля 1945 года получаю отпускной билет на 20 дней. Начальник в/ч п. п. 07235 генерал-майор Лунев подписал. Полковник Левин заверил печатью, пожал руку: «Счастливица!» Поезд вечером. Села в вагон и дремлю.
Ночью 14 июля на какой-то станции проверка. Меня разбудили, проверили документы, поставили штамп. На станции Львов опять проверка. Товарищ Быков поставил штамп: доброго пути! А вот и Москва! Сапоги мои блестят, гимнастерка с подворотничком, пистолет «бельгиец» в кармане. Благополучно добралась до Ногинска.
Мама больна, опять лечу ее, кормлю. Военком спросил, останусь ли я в Ногинске или вернусь в часть? Конечно, вернусь - отпущена в отпуск. На парад Победы я не попала. Мама поправилась. Ей нравятся стихи, я читаю. Пора в Берлин.
2 августа. Сажусь в Москве на берлинский поезд. Сплю. Поезд, громыхая, покачивает. Темнота, света нет. Проводников нет. В вагоне очень мало пассажиров. Гражданские и несколько военных. Едем долго. Где-то под утро меня разбудили выстрелы. В темноте ничего не пойму. Дверь с грохотом открылась, поезд очень медленно останавливается. Яркий луч фонарика. Шарит то справа, то слева. Скользнув по моему лицу, ослепив глаза, свет переместился на напротив сидящих. Уже сидят другие люди, а прежние, наверное, сошли на станции. Луч переместился в конец вагона. Выстрел. Еще выстрел. Возня. Дверь захлопнулась. В соседнем вагоне выстрелы, и все затихло. Через некоторое время поезд начал набирать ход. Все сидят и молчат. Темно. Ищу свою пилотку. Нашла на полу. Упала, когда я спала. Прошло много времени. Успокоились. Чуть светает. Я спросила, что это было. Женщина, что сидела напротив меня, пробует объяснить мне, на каком-то наречии. Проезжали станции, где поляки бушуют. Кого-то ищут, стреляют, из вагона скидывают - так я поняла. Мужчина встал, снял мою пилотку, засунул под рукав, а женщина достала старенький платок и накинула мне на голову. Она что-что спросила. Я не поняла и показала, что я медработник. Они поговорили и, усевшись поудобней, задремали. Вот и Берлин. Дежурные не могут ответить, где наш госпиталь. Долго брожу по улицам, любуюсь домами - прямо по стенам раскидисто растут какие-то декоративные фрукты, красивые цветы, зелень. Иду по обочине центральной дороги.
По сторонам красивые усадьбы, пруды, зелень. Вот и нашла свой госпиталь. В местечке завода по выработке патоки.
Утром на линейке майор Шафран спрашивает, кого послать в почтовое отделение сдать посылки нашего госпиталя. Смотрит на меня. «Поедете?» - «Так точно!» В машину набросали 60 посылок. Подбежал капитан Александров: «Не посылайте ее!» Но приказ есть приказ. Машина проплутала полдня в покинутом городе, еле нашли по указателям почтовое отделение. Шофер въехал во двор, вылез из машины и говорит: «Давай разгружай!» Захожу в большой дом. Направо - два больших зала, лестница на второй этаж с указателем почты. Измученная девушка сказала, что посылки не принимают, нет отправки. На неделе начнется отгрузка. Разрешила посылки сложить в первом этаже - ближе грузить. Мы с шофером уложили посылки ровным штабелем. Проголодались. Я сказала шоферу, что мне ничего
