Марго Франк: учит английский, французский и латынь на заочных курсах, а также голландскую, английскую и немецкую стенографию, механику, стереометрию, физику, химию, алгебру, геометрию, английскую, французскую, немецкую и голландскую литературу, бухгалтерию, географию, современную историю, биологию, экономику, читает все, отдавая предпочтение книгам по религии и медицине.
Анна Франк: учит французский, английский, немецкий, голландскую стенографию, алгебру, историю, географию, историю искусств, биологию, историю религии, голландскую литературу, охотно читает биографии (как скучные, так и увлекательные), исторические книги, иногда романы и легкую литературу.
Пятница, 19 мая 1944 г.
Милая Китти,
Вчера мне было плохо: рвало (что со мной почти никогда не бывает), болели голова и живот — в общем, все к одному. Сегодня лучше, и очень хочется есть, но от темных бобов я все-таки воздержусь.
Между мной и Петером все хорошо. Бедный мальчик гораздо больше нуждается в тепле, чем я: он каждый раз краснеет после нашего прощального поцелуя и умоляет еще об одном. А, может, я ему просто заменяю Моффи? Если так, ну и пусть — он так счастлив, когда кто-то его любит. Теперь, когда я с таким трудом его завоевала, я смотрю на вещи как бы со стороны, но не думай, что любовь ослабела. Он очень добрый, но моя душа сейчас снова закрыта, и если он хочет сломать замок, то должен стать решительнее!
Анна Франк.
Суббота, 20 мая 1944 г.
Дорогая Китти,
Вчера вечером, спустившись с чердака вниз, я увидела, что красивая ваза с гвоздиками лежит на полу, мама на коленях вытирает тряпкой пол, а Марго собирает мои мокрые бумаги. 'Что случилось?' — спросила я, полная самых мрачных предчувствий. Но ответа не требовалось, уже на расстоянии я видела, что нанесен непоправимый вред! Моя папка родословных, тетради, книги — все плавало. Я чуть не плакала и так разволновалась, что заговорила по- немецки.
Что именно я бормотала, не помню, но Марго потом воспроизвела моя слова: 'Неслыханный вред, ужасный, невосполнимый…'. Отец расхохотался, Марго с мамой — за ним, а мне оставалось лишь реветь над потерянной работой и моими замечательными конспектами. При ближайшем рассмотрении 'неслыханный вред' оказался не таким уж страшным. Я отнесла промокшие листы на чердак, тщательно отделила их друг от друга и повесила сушить. Получилась забавное зрелище: даже я не могла не улыбнуться, видя висящих рядом Марию Медичи, Карла Пятого, Вильгельма Оранского и Марию Антуанетту. 'Это осквернение расы', — пошутил господин ван Даан. Поручив Петеру следить за моими бумагами, я спустилась вниз 'Какие книги пострадали?' — спросила я Марго, которая как раз возилась с моими учебниками.
'Алгебра', — ответила она.
Но, увы, и учебник алгебры оказался почти не поврежденным! Я хотела бы, чтобы он упал прямо в вазу — ни одну книгу в жизни я не ненавидела так, как эту. На первой ее странице стоят, по крайней мере, двадцать имен прошлых владелиц. Книжка потерлась, пожелтела, заполнена пометками, исправлениями…
Ей богу, как-нибудь, решусь и разорву это препротивную «Алгебру» на мелкие клочки!
Анна Франк.
Понедельник, 22 мая 1944 г.
Дорогая Китти,
20 мая папа проиграл пари госпоже ван Даан: пять баночек йогурта.
Высадка до сих пор не началась. Думаю, что весь Амстердам, вся Голландия и вообще все западное побережье Европы до самой Испании только и говорит, что о высадке, спорит, заключает пари и… надеется. Напряжение достигло предела. Далеко не все, в том числе благопорядочные голландцы, сохранили доверие к англичанам и не все считают английский блеф искусным приемом — о, нет, люди с нетерпением ждут действий — доблестных и решающих.
Никто сейчас не заглядывает дальше своего носа, никто не думает, что англичане должны защищать свою страну, все убеждены, что они обязаны освободить Нидерланды — и как можно скорее. Но разве англичане чем-то обязаны нам? Чем голландцы заслужили их бескорыстную помощь, на которую они с такой уверенностью рассчитывают? Нет, Голландия заблуждается — англичане, несмотря на свое хвастовство, оскандалились не меньше, чем другие маленькие и большие страны, которые сейчас оккупированы. Тем не менее, не стоит ждать от англичан извинений. Все годы, в течение которых Германия вооружалась, они проспали, впрочем, как и государства, граничащие с Германией. Политикой страуса ничего не добьешься — это увидела Англия и весь остальной мир, и сейчас они жестоко расплачиваются за свое легкомыслие.
Ни одна страна не пожертвует своими гражданами ради другой, и Англия — не исключение. Высадке, освобождению и независимости придет свой черед, но не одновременно на всех занятых территориях, и Англия должна сама выбрать благоприятный момент.
К нашему сожалению и возмущению, поступают новости о том, что отношение многих людей к евреям изменилось. Мы услышали, что антисемитизм проник в круги, где его никогда прежде не было. Это всех нас глубоко, очень глубоко опечалило. Причину ненависти к евреям можно понять, но как бы то ни было — это плохо. Христиане упрекают евреев в том, что те унижаются перед немцами и выдают им людей, которые их укрывали и поддерживали. В результате многие христиане по вине евреев подвергаются страшной участи. Это все правда. Но надо посмотреть на вопрос иначе: не каждый ли повел бы себя так же в этой ситуации? Смог кто-то — еврей или христианин — терпеть жестокие пытки и молчать? Всем известно, что это невозможно, зачем же требовать невозможного от евреев?
Распространяются слухи, что немецкие евреи, до войны эмигрировавшие в Голландию и сейчас депортированные в Польшу, уже не смогут вернуться в Нидерланды — ведь они находились здесь на положении беженцев, и когда Гитлера прогонят, должны возвратиться в Германию.
Когда слышишь такое, невольно задаешься вопросом: зачем мы вели эту длительную и тяжелую войну? Ведь постоянно слышишь, что мы — все вместе — сражаемся за свободу, права и справедливость! И вот уже сейчас начинается раскол, и в евреях видят людей второго сорта. О, как бесконечно грустно, что вновь находишь подтверждение старой пословице: 'Если христианин совершил ошибку, то он сам должен ответить за нее. Если ошибку совершил еврей, то отвечают все евреи'.
Честно говоря, я не могу смириться с тем, что голландцы — народ добрый, честный и справедливый — так судят о нас, самом угнетенном, несчастном и, наверно, самом достойном сострадания народе. Я надеюсь только, что эта ненависть к евреям временная, и голландцы откажутся от своих глубоко ошибочных взглядов! Иначе придется немногим оставшимся в живых голландским евреям покинуть страну. В том числе, и нам собрать свои пожитки и уйти с этой прекрасной земли, так благородно принявшей нас и потом так жестоко от нас отвернувшейся. Я люблю Голландию и все еще надеюсь, что она станет для меня, лишенной Родины, второй родной страной. Надеюсь до сих пор!
Анна Франк.
Четверг, 25 мая 1944 г.
Дорогая Китти,
Беп помолвлена! В общем, в этом нет ничего особенного, но никто из нас не рад за нее. Пусть Бертус человек добрый, положительный и спортивного сложения, но Беп не любит его. А для меня этого достаточно, чтобы посоветовать ей не выходить за него замуж.
Беп стремится к духовному росту, а Бертус тянет ее вниз. Он простой работяга без высоких интересов и амбиций, и я не верю, что Беп будет с ним счастлива. Понятно, почему она сомневалась и даже разорвала с ним месяц назад. Но почувствовала себя тогда еще несчастнее, написала примирительное письмо, и вот сейчас они помолвлены. Для этого есть немало причин.
Во-первых, болезнь отца. Во-вторых, то, что Беп самая старшая из сестер Фоскейл, и мать постоянно попрекает ее тем, что она еще не замужем. И Беп сама из-за этого беспокоится, ей ведь уже исполнилось двадцать четыре года.
Мама сказала, что лучше бы Беп просто встречалась со своим другом, без брака. А я сама не знаю. Мне жалко Беп, и я понимаю, как она одинока. Впрочем, пожениться они смогут только после войны: ведь Бертус работает «по-черному», и у них нет никакого приданного и вообще ни цента. Какая жалкая участь предстоит Беп, которой мы все от души желаем счастья. Я только надеюсь, что Бертус изменится под ее влиянием, или oна встретит другого мужчину, который будет ценить ее по-настоящему.
Тот же день.
Каждый день что-то происходит. Сегодня утром арестовали ван Хувена, он укрывал в своем доме двух евреев. Это большой удар для нас. Бедных евреев ждет жестокая участь, и ван Хувена, вероятно, тоже. Это ужасно. Похоже, что весь мир встал с ног на голову. Порядочных людей посылают в концентрационные лагеря, тюрьмы, обрекают на одиночное заключение, в то время как отбросы общества приходят к власти и командуют старыми и молодыми, бедными и богатыми. Постоянные аресты: один попадается на черной торговле, другой — на помощи евреям. Никто, кроме тех, кто на службе у фашистов, не знает, что будет завтра.
Арест ван Хувена тяжело сказался на нашей повседневной жизни. Беп не может сама таскать мешки картофеля, так что не остается ничего другого, как потуже затянуть пояс. Как все устроится, еще не знаю — ясно только, что легче не будет. Мама говорит, что нам придется совсем отказаться от завтрака, днем есть кашу и хлеб, вечером жареную картошку и, может, немного овощей и салата — на большее мы рассчитывать не можем. Придется поголодать, но все лучше, чем попасть к немцам.
Анна Франк.
Пятница, 26 мая 1944 г.
Дорогая Китти,
Наконец, наконец-то я могу спокойно устроиться за столом, перед слегка приоткрытым окном и обо всем написать тебе.
Мне так тяжело, как не было уже месяцы — даже после взлома я не чувствовала себя такой опустошенной, как сейчас. С одной стороны, ван Хувен, еврейский вопрос, постоянно обсуждаемый всем домом, задержка с наступлением, скудная еда, нервное напряжение, разочарование в Петере. С другой
