о которых говорилось до сего времени. Этот мир представил бы необъятные выгоды: он устранил бы между Россией и Австрией все существующие поводы к зависти, тогда как статья о гарантии в договоре, заключенном с Францией, узаконила бы, так сказать, между ними доверительные и непрерывные сношения, приучила бы оба двора думать и действовать относительно всех существенных интересов Европы в одном и том же духе и сделалась бы зародышем формального союза, задачей которого было бы установить как меры, которые пришлось бы принять против возможных посягательств Франции на гарантированное соглашение, так и помощь, которую следовало бы взаимно оказывать друг другу. Я смотрю на соглашение России с Австрией как на единственное, остающееся после стольких крушений, средство спасения. Если, считая с сегодняшнего дня, через известный промежуток времени, оно не будет установлено на твердых началах и если Австрии не удастся восстановить свои финансы и свою армию так, чтобы соглашение не было бессильным и, следовательно, бесполезным, тогда рушатся наши последние надежды и все погибнет безвозвратно. Самое роковое следствие преждевременного разрыва между Францией и Россией будет заключаться в том, что таковое соглашение сделается невозможным; величайшее же благодеяние мирного соглашения с Францией будет состоять в том, что оно даст возможность подготовить союз с Австрией и будет ему благоприятствовать.
За время более или менее устойчивого мира, который последует за указанным соглашением, Россия и Австрия будут иметь время заняться своими внутренними делами, приведением в порядок своих финансов и армий. Их союз и взаимное доверие облегчат эти дела. В самых опасных обстоятельствах много значит знать, что все планы, все поступки, все усилия соседа направлены к общей цели, что можно рассчитывать на его преданность, не бояться диверсии на наших флангах и быть глубоко уверенным, что успехи обоих государств в деле восстановления их сил могут возбудить беспокойство только в том, на кого они в глубине души смотрят как на своего единственного врага.
Если во время этого мира император Наполеон задумает какой-нибудь новый захват, Россия и Австрия найдут в акте о гарантии законный предлог воспротивиться этому. Тот день, когда оба государства в первый раз дерзнут высказать одни и те же принципы и заговорят с французским правительством одним и тем же языком, будет днем, в который возродится из пепла свобода Европы. Этот день будет предвестником воскрешения политического равновесия, без которого, что бы ни делали, достоинство государей, самостоятельность государств и благосостояние народов будет только грустным воспоминанием.
Таким образом, от одной хорошо рассчитанной меры получится целый ряд выгод, и Ваше Величество, отвратив грозу, увидит плоды своей мудрой политики – зачатки истинного мира, которого – если он только совместим с существованием императора Наполеона, – при том жалком положении, в каком находятся все государства, как в моральном отношении, так и в отношении их материальных средств, можно добиться только этим путем.
Может быть, возразят, что все эти прекрасные мечты – ибо они зиждутся только на добросовестном отношении французского правительства – испарятся в тот момент, когда окажется, что, предлагая начать переговоры, оно хотело только замаскировать свою игру, выиграть время или поставить нам западню. Но даже в таком случае нашей отзывчивостью на его миролюбивые демонстрации мы ничего не теряем. Ввиду того, что война не была объявлена весной, всякая отсрочка послужит нам только на пользу. Настоящий момент, несмотря на все, что можно сказать относительно войны в Испании, был бы самым роковым, какой мы могли бы избрать. Старинное правило, что все, чего хочет избежать наш противник, уже в силу этого служит нам на пользу, недопустимо без ограничений. Мой противник может иметь весьма серьезные причины не желать того, что в конечном результате целиком обратится в его пользу. Думаю, что нет надобности распространяться по этому поводу, так как мне кажется, что мысли Вашего Величества о пользе избежать войны, как и о средствах достигнуть этого, уже вполне установлены. На мысли, которые я имел смелость представить вам, вы возразили, что, если кончить теперешнюю распрю соглашением, то исчезнет и та обида, которую Франция нанесла нам, присоединив к себе Ольденбург, а что вы желали бы оставить за собой право воспользоваться ею для открытия своих гаваней в тот момент, когда император Наполеон не будет в состоянии вести с нами войну только из-за этой причины. Думаю, что в этом отношении Ваше Величество может положиться на всем известный характер императора; ибо, наверное, император не замедлит дать вам новые поводы к жалобам и упрекам. К тому же ваши обязательства с ним не вечны, и, если в течение еще некоторого времени они не окажут на Англию воздействия, которого он тщетно надеется при помощи их добиться, Ваше Величество всегда будет вправе заявить Франции, что не может долее жертвовать интересами своей империи ради идеи, нелепость которой доказал шестилетний опыт.
Никто не усмотрит в этом заявлении нарушения договоров, и, если к тому времени нам удастся упрочить нашу оборону и довести ее до тех размеров и усовершенствований, которые она должна иметь при жизни Наполеона, я даже сомневаюсь, чтобы ваше заявление могло вызвать войну».
Да, иезуитской ловкости и умению убеждать, выказанным графом в этом послании, можно только позавидовать иным дипломатам! Даже при беглом прочтении видно, что Нессельроде прямо наводит на мысль о целесообразности двойной игры с Наполеоном, которая неминуемо завершится военным конфликтом. Впрочем, на тон и суть послания оказала безусловное влияние личность писавшего.
Карл Васильевич Нессельроде (урожденный Карл Роберт фон Нессельроде) – был в то время русским посланником в Париже. Он – протеже убитого заговорщиками русского самодержца Павла I (тот был просто одержим всем прусским!) и ученик блестящего дипломата Меттерниха, представлявшего во Франции интересы Австрии. Меттерних, конечно же, ненавидел Наполеона и вообще французов; его настроения были горячо переняты учеником, чуть ли не боготворившим своего старшего коллегу. Что любопытно: до того как начал стремительно зарождаться конфликт с Наполеоном, Нессельроде, изводивший императора нескончаемыми депешами антифранцузского содержания, был не слишком-то популярен при дворе Александра I. Как только Александр начал ощущать, что, разобравшись с Европой, Наполеон вполне может взяться за Россию, его симпатии к корсиканскому гению заметно сошли на нет.
Это обстоятельство крайне благотворно отразилось на карьере Нессельроде. Он был возвращен в Москву, принят при дворе и изрядно обласкан (пригодились его депеши!). Всего через пять лет после этого Нессельроде станет министром иностранных дел и продержится на своем посту… 40 (!!!) лет. Поистине более искусного царедворца сложно себе вообразить. Когда человек, подобный Нессельроде, выступал в качестве советника Александра I, будучи ярым врагом французов, война была неизбежна. И хотя в итоге русские выиграли войну, но победа эта впоследствии обусловила ущемление политических интересов России.
Альберт Вандаль справедливо отмечает:
Кстати, то, что на посту министра иностранных дел Российской империи после разгрома Наполеона на долгих 40 лет оказался ловкач, даже и не помышлявший о благе столь высоко вознесшего его отечества, – вполне закономерный факт!
Итак, до того как интрига Александра I сработала, Наполеон предпочитал видеть русского монарха союзником, не помышляя о военном нашествии. Можно даже сказать, что его заставили пойти на это. Причем русская сторона еще крепко надеялась вдобавок обогнать Наполеона в процессе подготовки необходимых для противостояния военных сил!
