обязательно. Взяв с собой необходимые графики, мы пошли в проектный отдел, чтобы изложить свою точку зрения. Сразу же договорились о том, что одна из антенн должна работать и на участке парашютирования, когда спускаемый аппарат, отделившийся от ракеты, войдет в атмосферу Земли. А другие?
Федор Ильич отрезал от рулона длинный лист пергамина, выбрал из ряда одинаковых на вид карандашей один и размашисто, жирными линиями стал набрасывать контур возвращаемого аппарата. Интересно наблюдать за Николаевым, когда он начинает выражать свои мысли на бумаге. Это всегда что-то новое, необычное, то, чего не ждешь. Это необычно до такой степени, что в первом порыве говоришь ему:
— Да ведь из этого ничего не получится.
— Получится, — забормочет он тихо в ответ и что-то сотрет резинкой, что-то пририсует новое…
Мы сидели и разглядывали его размашистые броски разных вариантов. И вот, наконец, то, за чем мы пришли, вроде бы начало получаться. Это похоже на проявление отпечатка в фотографической ванночке. Детали еще не видны, но в общем контуры уже различимы.
Не стану утверждать, что без нашего присутствия задача не была бы решена, но то, что мы ускорили своей нетерпеливостью процесс созидания, я абсолютно уверен. Вскоре у Николаева собрались все, кто должен был позднее проектировать и антенны, и антенный переключатель.
На столе перед нами лежал аккуратно начертанный эскиз, проработанный Федором Ильичом и Петровым. Алексей Васильевич рассказал, как все это, по их мнению, может работать.
— Предположим, на пути «шарика» — камень, — фантазировал вслух Петров и дорисовывал на эскизе камень, — предположим, что «шарик» покатился с горки, продолжал он, и на эскизе появлялся уклон, — предположим, что он опустился на Землю, покатился, покатился и нижняя часть его оказалась наверху, — и Алексей Васильевич перевернул эскиз.
«Шарик» при всех условиях занимал вполне определенные положения, «хитрое» приспособление — два раздутых цилиндра, напоминающие пальцы, помогали ему в этом.
Пластмассовые цилиндры, которые во время всего полета находились в сложенном состоянии, при отстреле крышки парашютного отсека «шарика» надуваются и «вылезают» наружу. А после приземления не дают ему встать «вверх ногами», позволяя лишь прокручиваться вокруг них.
Теперь электрикам, антенщикам, радистам, конструкторам нужно было найти оптимальные решения, каждому в отдельности и всем сообща, чтобы задача поиска решалась относительно просто, легко и надежно. — Послушай, задержись, — когда все начали расходиться, сказал мне Николаев. — Ты ведь сам понимаешь, что «даром» это не далось. Часть рекомендаций специалистов нам не удалось выполнить. Коротковолновых передатчиков не будет. Да и УКВ-маяки нужно делать легче, чем те, которые нам предлагают.
Бывая у Петрова, рассматривая различные варианты компоновки, я это знал и раньше. Но то были варианты, ни один из которых еще не был утвержден, и, казалось, что многое еще может измениться. Но теперь все «роде бы становилось на свои места.
— Начальство знает о твоих предложениях? — спросил я.
— Еще нет.
Мы договорились встретиться через неделю. Неделя. Иногда становится просто досадно, что неделя — это стандартная единица исчисления времени: ровно семь дней и семь ночей. Иногда просто очень нужно растянуть эту самую неделю, а иногда бывает и так, что и сократить ее тоже не мешало бы. Но нам сейчас было не до сокращений. Оставался один выход — несколько сместить понятия дня и ночи.
Так вот, неделя, о которой мы договорились, была именно такой.
Антенщикам пришлось потрудиться — были проверены характеристики антенн и на влажной почве, и на сухом песке, и даже в «водоеме» — большом котловане, выкопанном для фундамента нового цеха, который, к счастью, был заполнен дождевой водой…
Количество антенн было определено — четыре.
В течение этой недели конструкторы предложили принцип построения антенного переключателя.
Инженеры смежного института придирчиво «перетрясли» конструкцию УКВ-маяков и даже привезли новые габаритки приборов, которые уже устраивали проектный отдел.
…Вот теперь можно выходить к руководству с конкретными предложениями. Мы были убеждены в их правильности и не сомневались в том, что весь комплекс поисковых средств, безусловно, обеспечит быстрое обнаружение нашего посланца по возвращении из дальних странствий.
Бесценная ноша «геолога» будет найдена!
…Так произошло уже трижды!
«Эврика»
Это произошло как раз в те памятные дни, когда «Луна-16» доставила на Землю лунный грунт, который уже лежал в лотке приемной камеры специальной лаборатории Академии наук, — часть Луны в земной «ладони», готовый поделиться с землянами своими большими и малыми тайнами. Хорошо помню, как Сергей Михайлович Семенов (слывший среди своих собратьев-конструкторов антенщиком за избранное им много лет назад, может и не совсем добровольно, направление работ — проектирование элементов антенных систем) — подошел ко мне. Справедливости ради нужно сказать, что в просторном коридоре, в котором сошлись наши дороги, я был не первым, к кому он обратился и протянул раскрытую газету:
— Ты уже видел?
В киоске у проходной я купил, наверное, штук десять экземпляров «Правды», но лишать его приоритета первооткрывателя мне не хотелось, и я нарочито недоумевающе ответил:
— Нет. А что там?
Он показал на статью «Выдающееся достижение советской космонавтики» и молча провел пальцем линию от надписи «Антенный переключатель» к квадратику на схеме. Потом бережно сложил газету и сказал:
— Уйду на пенсию, сяду в кресло у теплой батареи и буду рассказывать внукам об освоении космического пространства. Дескать, все это было…
Волнение Сергея Михайловича не вызвало удивлений — «квадратик» был разработан, как говорится, под его руководством и при его непосредственном участии. Он безукоризненно выдержал все испытания, уготованные ему судьбой в этом полете. Мало того. Роль этого антенного переключателя, может быть, и не очень значительна и важна, по мнению некоторых «знатоков» космической техники, но он впервые в истории космонавтики был упомянут на равных с важнейшими элементами станции в такой ответственной статье. А это — не шутка. Пишут-то не о каждом приборе.
Создание любого межпланетного автомата — это как бы сверхдлинная зачетная сессия, растягивающаяся порой на месяцы и даже на годы. «Экзамены» на зрелость, на мастерство, на умение сдают все, кто трудится над станцией. За конструкторов «экзамен» держат приборы, которые они разработали. На этих «экзаменах» в отличие от студента разработчик не тянет билет дрожащей рукой, мечтая в пачке билетов найти именно тот, счастливый, который досконально выучен. Вместо билетов перед конструктором лежит толстенный документ с длинным и скучным названием «Программа конструкторско- доводочных испытаний», или, короче говоря, «Программа КДИ». В этой программе, опять же в отличие от экзаменационного билета, не два и не три вопроса. В ней — десятки пунктов, десятки вопросов. И все они посвящены одной единственной цели — определить работоспособность прибора, узла, детали в условиях, заведомо более сложных, чем те, в которых они должны работать на станции. Проверка, как говорят, «с запасом». Именно в этом заложена гарантия необходимой надежности.
Из множества экзаменов в космической сессии — это первый. Лишь выдержавший его прибор допускается к следующим.
Антенный переключатель для возвращаемого аппарата по сложности оказался крепким орешком.
От других переключателей, созданных группой Семенова практически для всех станций, этот
