уготовлю себе и Вам. Меня не разыскивайте: не найдете, хотя я и неподалеку от Вас жить буду. Буду денно и нощно молиться, чтобы и Вы совратились на лоно истинного спасения души.
Любящий Вас во Христе и Богородице сын Ваш
Путилин задумчиво повертел записку в руках.
— Скажите, пожалуйста, вы не замечали каких-либо особых странностей в характере вашего сына?
— Как сказать? Особенного — ничего. Тихий, скромный, вином не баловался, насчет женского пола — до удивительности воздержан был. Любил книжки читать духовного, божественного содержания.
— В вашем доме появлялись странники и странницы?
— Когда покойница — жена жива была, принимала она их. С Афона от разных монастырей. А с ее кончины — отрезал я это, потому что откровенно скажу: не люблю я этих ханжей и ханжишек. Лукавые они праведники.
Миллионер-купец вдруг поднялся и чуть не в ноги поклонился Путилину:
— Ваше превосходительство! Господин Путилин! Явите божескую милость: разыщите моего сына! Одно подумайте — единственный ведь он у меня, ему все дело передать, помирая, хотел. Радовал он меня нравом своим примерным, денно и нощно благодарил я Создателя за него! Ничего не пожалею: озолочу агентов ваших, миллион пожертвую на богадельни, разыщите мне только его! Усовещу я его, образумлю; может, и переменится парень. Вы — вон ведь орел какой! Каких только дел не раскрыли! Помогите же бедному отцу!.. К вам обратился, не хочу дело предавать полицейской огласке...
И Вахрушинский нудно зарыдал тяжелым мужским рыданием.
— Голубчик... бросьте... не надо так отчаиваться... никто, как Бог... может быть, и отыщем вашего сынка! — взволнованно вырвалось у Путилина. — Я сам лично приму участие в вашем деле. Вот что: сейчас я должен проехать в ваш дом и осмотреть комнату вашего сына.
Лицо красавца-старика осветилось радостной улыбкой.
— Лошадки мои ждут меня тут. Живо предоставлю вас, благодетель, в домишко мой!
«Домишко» Силы Федоровича Вахрушинского оказался настоящим дворцом. Мы прошли анфиладой роскошно убранных комнат, сверкающих позолотой, богатством истинно купецкой складки.
Вдруг, пройдя несколько коридоров и спустившись по маленькой лестнице, мы очутились совсем в ином царстве.
Тут обстановка была серенькая, мещанско-купецкая. Пахло постным маслом, щами.
— Это ваша черная половина? — спросил Путилин.
— Точно так, ваше превосходительство. А вот и комната сына моего.
В ту минуту, когда мы хотели войти в эту комнату, дверь ее быстро распахнулась и на пороге появи лась фигурка седенького человека.
— Ты что здесь делал, Прокл Онуфриевич? — спросил его Вахрушинский.
— Да горенку Дмитрия Силыча прибирал... — старческим высоким голосом ответил старик, бросая на нас удивленный взгляд голубоватых выцветших глаз. И быстро скрылся в темном закоулке-коридоре.
Комната молодого Вахрушинского отличалась поразительной скромностью убранства.
Простой деревянный стол, на котором аккуратно лежали синие тетради. Над столом — такая же простенькая полочка, на ней книги в темных переплетах. В углу — кровать, крытая дешевым шерстяным одеялом. Иконы в углу, стул с продранной клеенкой, вот и все.
— Ого, ваш сын — настоящий отшельник! — произнес Путилин, зорко оглядывая комнату-келью мо лодого миллионера.
— Господи! Золото, всяческая роскошь были ему предоставлены мною. Не захотел. «Ничего лишнего, — говорит, — мне не надо, папаша. От прихотей грех заводится».
Путилин стал разглядывать книги, тетради. Вдруг, разглядывая одну тетрадь, он быстро повернулся к купцу-миллионеру и спросил его:
— Скажите, пожалуйста, у вас по средам и пятницам едят постное?
— Да-с! — ответил весьма удивленный Вахрушинский.
— Ну, а я могу узнать, что у вас, например, сегодня на горячее варили молодцам и приказчикам?
Лицо миллионера было чрезвычайно глупо: оно попросту окаменело от изумления.
— Я сейчас узнаю, ваше превосходительство! — пролепетал он, быстро выходя из комнаты.
— Прости меня, Иван Дмитриевич, — начал я, подходя к моему другу, который быстро вырвал поло вину страницы тетради, — что я вмешиваюсь в твои «первые шаги» розыска. Но ради Бога, неужели «го рячее» может играть какую-нибудь роль в деле розыска пропавшего миллионера?..
— Как «все» — нет; но как «частность» — да... — усмехнулся мой гениальный друг.
— Сегодня варили щи, ваше превосходительство... — проговорил миллионер-купец, входя в комнату своего исчезнувшего сына.
— С грибами? — спросил Путилин.
— А... а вы почему это знаете? — удивленно спросил Вахрушинский.
— Не в этом дело, голубчик. Скажите: кто это вышел из комнаты вашего сына? Это — ваш старший приказчик?..
— Воистину чудодей вы, ваше превосходительство! — восторженно вырвалось у купца-старика. — Истину изволили сказать. Это мой старший приказчик.
— Пригласите его сюда!
Путилин зажег свою лампу-фонарь, свой знаменитый потайной фонарь, и спрятал его в карман. Падали уже темные сумерки раннего зимнего дня.
— Скажите, пожалуйста, любезный Прокл Онуфриевич, — обратился Путилин к вошедшему старичку, — кто доставил вам письмо от исчезнувшего молодого хозяина Дмитрия Силыча?
— А так, примерно сказать, какой-то неизвестный, не то мужик, не то парень. Сунул мне в руку — и убежал!..
— Так-с... А вы лица этого человека, таинственного посланца, не заметили?
— А именно-с? — почтительно насторожился тот.
— Было ли лицо его с бородой или без бороды?
— Не приметил-с... — ответил старший приказчик. Путилин быстро вытащил из кармана фонарь и направил его на лицо старшего приказчика.
— И ни одного гнуса не заползло в то время, когда вам, любезный, передавали письмо? — загремел вдруг Путилин громовым голосом.
От неожиданности и я, и миллионер-хозяин вздрогнули и даже привстали со своих мест.
Старший приказчик, седенький старичок, отпрянул от Путилина.
— Виноват-с... Невдомек мне, о чем изволите спрашивать...
— Ничего больше... Идите, голубчик... — мягко ответил Путилин.
Путилин сидел долго, задумавшись.
— Скажите, пожалуйста, господин Вахрушинский, вы вот давеча говорили мне, что сын ваш был, считался почти женихом. Что это за история с его сватовством?.. Кто была его невеста?
— А вот, изволите видеть, как дело обстояло. Около года тому назад отправился сын мой по торговым делам на Волгу. Пробыл он там порядочно времени. Познакомился он в Сызрани со вдовой купчихой-миллионершей Обольяниновой и с ее единственной дочерью-красавицей Аглаей Тимофеевной. Вернулся. Сияет весь от радости. Поведал о знакомстве. Я сразу смекнул, в чем дело. Вскоре прибыли в Питер и Обольянинова с дочкой. Поехал я к ним, стал бывать. Однажды меня и спрашивает сын: «Дашь, отец, согласие на брак мой с Аглаей Тимофеевной?» — «Дам, — отвечаю, — с радостью». Однако вдруг все