вид искусства…»
В этом она убедилась уже завтра. Первый же съемочный день поверг Чехову в шок: оглушительный шум-гам, перестук молотков, суета, бесконечная смена декораций, костюмов, грима, пересъемки уже отснятых сцен. А посреди павильона, похожего на огромный аквариум, за роялем сидит какой-то мальчишка-тапер, устремив свой полубезумный взор в неизвестность, и выдает сумасшедшие импровизации, якобы призванные создавать соответствующее настроение у актеров, которые в это время галдящей сворой носятся за режиссером и оператором, требуя дать им крупный план…
Точно такими же невыносимыми оказываются следующие три дня. Для дебютантки это показалось непосильной ношей. Выплакавшись в своей убогой кельюшке на Гроссбееренштрассе, Ольга немного пришла в себя и решила возвращаться домой, в Россию. Там тетя Оля поможет, она будет играть в театре, спокойно репетировать, учить роли, беспрекословно слушаться режиссера-постановщика, заниматься пластикой, техникой сценической, не немецкой, речи…
Ее настроения уловил Мурнау, и в один из вечеров он навестил Чехову и очень тонко провел с ней «воспитательный час». Впрочем, хватило и пары минут. Во-первых, то, что ты задумала, – просто не по- товарищески, ты – эгоистка, подводишь, предаешь всех нас, перечеркиваешь уже сделанное, наши надежды на тебя, сказал режиссер. И замолчал. Чехова побледнела от оскорбительных упреков, и «во-вторых» уже не понадобилось…
На следующий день на площадке уже царила тишина, обычный хаос чудесным образом обрел рабочие ритмы, а единственными хозяевами съемок остались режиссер и актриса – исполнительница главной роли.
Пока снимался «Замок», расторопные продюсеры уже предлагали Ольге Чеховой новые контракты. Потом прямо в гримерную ей приносили другие сценарии – на выбор. Ее красивое, идеальных пропорций, как бы бесстрастное и непроницаемое лицо таило в себе загадку. Режиссеры верили: она готова справиться с любой ролью – от аристократки до женщины-вамп, от невинной девицы до шлюхи-авантюристки.
Завоеванное право выбирать, конечно, тешило самолюбие. Но Ольга шестым чувством ощущала: кино уже начинает «учиться говорить». Выхода не было, и она срочно записалась на курсы к знаменитому профессору Даниэлю, лучшему преподавателю сценической речи и пения. Правда, его уроки стоили таких денег, что завтракать Ольге приходилось в ужин…
У прожорливой твари по имени «инфляция» оказался жуткий аппетит. Жалованье – сначала в миллионах, потом в миллиардах, биллионах и триллионах марок – выплачивается ежедневно. Но что толку, если к концу рабочего дня на руках оставалась жалкая кучка обесцененных ассигнаций, которых едва-едва хватало на оплату пансиона. Правда, сердобольный Поммер предпринял попытку обхитрить инфляцию, и зарплату начали выдавать дважды в день. После выплаты денег объявлялся получасовой перерыв, и все стремглав мчались по магазинам в надежде успеть хоть что-нибудь купить до объявления нового курса доллара.
…Но несмотря на неурядицы и вечное безденежье, в один из вечеров Ольга решила собрать друзей на маленькую пирушку. Был повод: русская актриса Чехова получила свой первый годовой ангажемент в берлинском «Ренессанс-театре»! Первый тост она подняла за профессора Даниэля. Второй – за Соню. Третий – за Поммера и Мурнау. Или нет, все-таки третий тост был за Соню (русская традиция, объяснила Ольга). Далее последовали теплые слова благодарности каждому из гостей, партнерам по съемкам – Генриху Георге, Эрнсту Дойчу, Вальтеру Франку и другим. Друзья, в свою очередь, рассыпались в комплиментах удивительной красоте женщине по имени Ольга и ее мужскому характеру…
Ольга внимательно следила за столом, не забывая напоминать гостям: «Мой дядюшка говорил: «Если человек не пьет и не курит, невольно начинаешь задумываться, а не сука ли он?»
Все безмятежно хохотали, все были веселы и счастливы…
Вскоре Ольга сообщила московской тетушке: «Я впервые играла в драме… Я только… никак не могла понять, что одним этим прыжком на сцену стану артисткой. Ведь, кроме занятий с Мишей, никакой школы не имею. Разве только влияние его студии, где мы проводили дни и ночи…»
Чуть позже Ольга Леонардовна с довольной улыбкой читала очередное послание-отчет племянницы: «У меня самый большой, настоящий успех. Театр вечно полон. Мне самой так смешно. Я здесь стала известна. Люди из-за меня идут в театр, в меня верят… Я в руках очень хорошего режиссера, так что ты не бойся. Ни немецкой школы, ни пафоса мне не перенять. Я каждый вечер играю с такой радостью, с таким волнением, плачу, вся моя жизнь сконцентрирована на сцене…»
Берлин, Клюкштрассе, октябрь 1923 год
– …Фрау Чехова? Простите, пожалуйста, Ольга Константиновна, но мы – те самые «несчастные путницы, которые не хотят ночевать в тростнике, потому что боятся комаров», – очень серьезно, без всякой улыбки произнесла неизвестная женщина, стоявшая с ребенком на руках перед дубовой дверью квартиры Чеховой.
Ольга же весело расхохоталась: «О, узнаю Григория Христофоровича!»
– Да-да, он передает вам свой самый сердечный привет и кое-какие гостинцы из Москвы, – наконец улыбнулась и незнакомка.
– Ой, да что же я вас в дверях держу! – всплеснула руками Ольга. – Проходите, пожалуйста, сюда.
Высокая, стройная брюнетка в сером костюме английского кроя, в светлой блузке с галстуком, повязанным по-мужски, прошла следом за хозяйкой в гостиную. Ольга тут же кликнула горничную, велела уложить засыпающего ребенка («Кто это у вас? Девочка?» – «Девочка. Алиса») пока что в спальне, потом подать чаю, варенье и что-нибудь еще.
Гостья держалась уверенно, охотно отвечала на вопросы: «Да, я журналистка из Советской России, Магдалина Михайловна Краевская, представляю наши газеты «Правда», «Известия» и «Красную газету»… Что привело в Берлин? Москвичей очень интересуют события, которые сегодня происходят в Германии. Ведь здесь, у вас, настоящая предгрозовая ситуация. Революция на носу…»
– Да-да, – мимолетно улыбнулась гостеприимная хозяйка, – с продуктами у нас перебои, лекарств не хватает… Рабочие бастуют… Так, у вас есть где остановиться? Проблемы? Считайте, что их нет. У меня есть свободная комната. Пойдемте, я вам покажу.
Ольга Константиновна показала гостье уютную спаленку с двумя кроватями, и они вернулись в гостиную.
– А теперь, моя милая, проблемы возникли уже у меня. Я опаздываю на спектакль. Поэтому предлагаю: вы устраивайтесь, отдыхайте, кушайте, Кристи покажет вам душевую… А вечером после представления я сразу домой, и мы с вами наболтаемся всласть. Я так соскучилась по москвичам и новостям. Ну что, согласны?.. Тогда все, до вечера!
…Вернувшаяся из театра только в первом часу ночи, Ольга еще пребывала в слегка приподнятом после успешного спектакля состоянии. Она прошлась по квартире и обнаружила свою новую знакомую в гостиной за изучением местных газет.
– Боже, вы еще не спите! И чем занимаетесь?! Читаете буржуазную, лживую, продажную прессу! Нет, мне надо было вас с собой забрать в театр. Но это моя ошибка, я кругом виновата!.. Да, а где наша прелестная Алиса? Спит? Вот и прекрасно. А вы ели что-нибудь? Нет? Почему это «не хотите»? Я, например, голодна, как собака. Сейчас все будет!..
Не обращая внимания на протесты Магдалины, она удалилась куда-то в глубь квартиры и вскоре вернулась в сопровождении горничной, которая несла поднос с бутербродами. Ольга Константиновна шествовала королевой, гордо вознеся над головой две бутылки вина.
– Пируем!
В тот вечер перспективы развития пролетарской революции в Германии были как-то не совсем кстати. Чехова жадно расспрашивала о происходящем в Москве и Питере, выпытывала светские сплетни. Магдалина Михайловна оказалась замечательной собеседницей, свободно реагировавшей на любые темы. У дам очень быстро отыскались общие знакомые, ведь старые русские столицы были «городами маленькими». В разговоре фантомами мелькали знаменитые имена, фразы переплетались известными им обеим поэтическими цитатами. Магдалине под настроение вспомнилось, и она, не удержавшись, к случаю прочла: «Уж если ад, так пусть тут будет ад, а если рай… Но не бывает рая…»
– Гумилев, – тут же отозвалась Ольга.
– Да, – обрадовалась Магдалина. – Вы знаете его стихи?.. А я, признаться, в свое время была хорошо
