уже сотни раз до этого, мы ввинчиваемся ввысь на несколько тысяч метров… При подлете к побережью я остаюсь только с шестью машинами моей эскадрильи. Вторая эскадрилья оторвалась. И тут почти сразу, далеко под нами я вижу кучу маленьких точек, которые быстро приближаются… Англичане тоже обнаружили нас…»
«…Я только что оторвался от письма к тебе и вошел в нашу столовую, чтобы выпить кофе. Случайно включил радио – или это было не случайно? – и как раз в этот момент диктор произнес твое имя. Думаю, в эту секунду я был более взволнован, нежели ты сама. Потом я услышал твой голос, от этого можно было сойти с ума, здесь, в этой убогой деревушке во Франции… Знаешь ли ты, как мне хотелось удержать каждое слово? Но все кончилось очень быстро. Аплодисменты вернули меня к действительности.
Я был почти уверен, что в начале выступления голос твой перехватывало от волнения… Возможно, перед этим ты думала: «Йеп, слушай сейчас концерт по заявкам – я хочу, чтобы ты меня услышал!.. Я хочу…» Это уже не случайность!..»
«Mon amour, вчера я не писал тебе – бои… Во время полета я много думал о тебе. Мой двигатель работал с перебоями, а вокруг – вода, вода, ничего, кроме воды, насколько простирается небосклон – на сотни километров. Как легко я мог сгинуть в Северном море – но ведь у меня была твоя фотография в кармане…»
Затем им сказочно повезло. Вальтеру предоставили краткосрочный отпуск, во время которого его сон о старом английском замке, находящемся далеко от войны, осуществился…
А потом какой-то смешной, нелепый, очкастый и тощий ефрейтор из летной эскадрильи передал Ольге личные вещи Вальтера и лаконичное письмо от командира полка: «Капитан Йеп погиб».
Озеро Крумме Ланке, дача Геббельса, июль 1941 года
Ранним утром раздался телефонный звонок.
– Фрау Ольга? Это Магда Геббельс. Сегодня мы хотели бы пригласить к нам, в Ланке, вас и некоторых ваших коллег на обед. Вы ведь сегодня свободны в театре?
«Стерва, – подумала Ольга, – даже это ей известно». Действительно, дневного спектакля в воскресенье у нее не было, а вечерний начинался только в семь часов.
– Конечно, весьма признательна вам, фрау Геббельс. Буду бесконечно рада общению с вами и господином министром. Это большая честь для меня.
– Правительственная машина за вами прибудет в полдень. До Ланке совсем недалеко, от Берлина всего шестьдесят километров. Сегодня такая чудная погода, солнышко просто сияет…
По дороге в Ланке Чехова боролась с раздражением: «Магда специально для меня уточняла расстояние от Берлина, делая вид, будто не знает, что в охотничьем домике министра я уже не раз бывала. Или проверяла?.. Дура. Ну и ладно».
…В тот вечер, когда Геббельс впервые пригласил ее на «чашечку чая», он оказался неожиданно сентиментален. Вспоминал свои юношеские влюбленности, первый поцелуй. Даже признался Ольге: «Каждая женщина привлекает меня подобно пламени. Я брожу вокруг, как голодный волк, но в то же время как робкий мальчик. Я иногда отказывался себя понимать…»
– Знаете, я тоже иногда не могу объяснить самой себе своих поступков, – ответила Ольга.
– Родственные души, – усмехнулся Геббельс. – Хоть вы и славянка…
– Вы ошибаетесь, господин министр, – тут же возразила Ольга. – Да, мои родители жили в России, но они были истинными немцами. Константин Книппер происходил из эльзасских немцев. Мама – Луиза Доллинг – тоже немка, родом из Прибалтики. Кстати, мое полное имя Ольга фон Книппер-Доллинг. Что касается имени… Оно имеет древние скандинавские корни – Хельга, что означает священная…
– Я знаю о вас все, Олли. Даже больше, чем вы сами знаете о себе.
«Бабельсбергский бычок», – вспомнила Ольга расхожее прозвище Геббельса, которым его наградили за бурные похождения в Бабельсберге, где располагалась крупнейшая киностудия рейха и куда, словно в резервацию, селили многих молоденьких актрис.
Ей казалось, что в комнатах этого дома все еще витает едва уловимый аромат Лиды Бааровой, чешской актрисы, о романе которой с Йозефом Геббельсом ходили многочисленные слухи, и в желтой прессе время от времени даже проскальзывали язвительные заметочки о «шалунье-приятельнице герра министра». Несмотря на жесткие требования Гитлера, который орал на него, брызгая слюной, министр не в силах был усмирить свою плоть и отказаться от встреч с очаровательной чешкой, оказывая ей всяческое покровительство.
Магда Геббельс не была дурой, как считала Чехова. Она оказалась мудрее фюрера, закрыла глаза на прегрешения мужа и прямо предложила сопернице делить министра на двоих.
– Я – мать его летей, – заявила она Бааровой, – и заинтересована только в том, чтобы в нашем доме всегда царили порядок и благополучие. Меня вовсе не интересует то, что происходит за его стенами. Можете встречаться и дальше. Только вы, Лида, должна обещать мне одно: никогда не рожать от него…
Ну, а сегодня, в погожий летний день, Геббельс решил собрать у себя цвет общества. Кроме актеров, здесь присутствовали также дипломаты, партийные функционеры, видные журналисты. Среди гостей Чехова заметила скучающую Цару Леандер и дружески приветствовала ее взмахом руки, хотя эта пробивная шведка донельзя раздражала ее. Грешно, но втайне Ольга ликовала, когда в актерских кулуарах прошелестели слухи, что фюрер категорически отклонил прошение своего рейхсминистра о присвоении Царе звания государственной актрисы рейха, да еще со своими издевательски-циничными комментариями.
…Застольная речь Геббельса была напыщенной и высокомерной. Министр держался самоуверенно, снисходительно посматривая на собравшихся за большим столом. Он безапелляционно заявил, что нынешнее лето – поворотный этап в истории человечества и еще до Рождества непобедимые солдаты вермахта возьмут ненавистную большевистскую столицу. Такова воля фюрера!
– Впрочем, господа, у нас сегодня присутствует опытнейший эксперт по России – фрау Чехова, – неожиданно заявил Геббельс и в упор посмотрел на Ольгу. – Как вы полагаете, сударыня, закончится ли война до весны будущего года?
– Нет, господин рейхсминистр, – отрицательно покачала головой актриса, не взяв на раздумья даже малой театральной паузы.
– Почему же «нет»? – картинно возмутился Геббельс.
– Вы рискуете, как и Наполеон Бонапарт, который в свое время недооценил опасность российских просторов.
– Но между французами и нами есть разница, – рейхсминистр старался сохранять ироничность тона. – На нашей стороне поддержка русского народа, мы идем к нему как освободители. Большевистскую клику Сталина сметет гигантская волна народной революции. Но, конечно, не социалистической.
– Революция? – теперь уже улыбнулась Ольга. – Их русские уже переживали. Одну в пятом году, потом даже две в семнадцатом. Но ведь революции случается там, где есть реальная оппозиция. Разве сегодня она есть в России? Всех несогласных со Сталиным уже уничтожили, разве не так?.. Это – первое. А второе – в момент опасности все русские имеют обыкновение объединяться.
– Олли, вы неплохой полемист и знаток истории. Но я вам не советую участвовать в публичных дискуссиях. – Геббельс поднял бокал с вином, приглашая к примирению. – Иначе вы рискуете повторить судьбу сталинских оппонентов. Кроме того, вы демонстрируете свое неверие в силу германского оружия, в несокрушимость вермахта. Разве вас не убеждает падение той же Франции, Польши, Чехословакии, большинства других европейских стран? Вы что, верите в победу русских?
– Герр рейсхминистр, я позволяю себе откровенничать только с вами, поскольку полностью доверяю вам. Но я не предсказательница. Я лишь отвечала на ваш вопрос: будут ли германские войска в Москве до рождественских праздников. Свое мнение я высказала. Но ведь могу и ошибаться…
Геббельс ухмыльнулся и кивнул в знак согласия и прекращения дискуссии. Рейсхминистр старался восстановить прежнюю непринужденную обстановку, острил. И, надо признать, нередко довольно удачно.
Обойденный природой, с трудом передвигающийся по скользкому паркетному полу, этот плюгавый человечек явно наслаждался своим положением, высоким постом имперского министра народного просвещения и пропаганды, возможностью собирать вокруг себя самых именитых деятелей культуры
