Шел 1946 год. Начался он с шальной радости – ведь предыдущей весной закончилась война. Ожили мечты, появились надежды на то, что все трудности остались позади, а впереди – только счастье. Но дни летели, и становилось понятно, что трудности перекочевали и в ту жизнь, которая уже без войны, но все еще тяжела.
Страна лежала в руинах. Потери превышали все мыслимое и немыслимое. Победа далась невероятной ценой.
Продовольственные карточки. Ограничения в самом необходимом. Нехватка всего: еды, одежды, отопления. Но больше всего не хватало мужчин. Ибо миллионы их погибли, другие миллионы умерли от непосильного труда. Все для фронта, все для победы…
Ольга медленно шла по московскому Тверскому бульвару, рассеянно следя, как ветер гоняет стайки уже пожелтевших кленовых листьев. Этим летом даже природа, кажется, устала от прошлых потрясений и сдала позиции летнего тепла, уступив место осеннему листопаду уже в августе. Еще на той неделе сияло солнце, сегодня же по небу медленно тащились хмурые облака. Вот и сама Ольга еще неделю назад светилась надеждой, словно июльское солнышко. Еще бы – ее познакомили с парнем. Его звали Сергей. Он вернулся с фронта целый и невредимый и теперь работал на фабрике. И этот Сергей пригласил Ольгу на воскресенье погулять в Сокольники. И они бродили по парку целый день…
Подруги, прознав про эдакое, запели в голос:
– Повезло тебе, девка! Парень видный, в жизни устроенный. А главное – руки-ноги целы. Это же счастье какое!
Действительно – счастье. Мужчина, особливо молодой да неженатый, в любое время – находка, а в послевоенное – чудо несказанное. Да после войны девчонки готовы выйти замуж за любого, хоть дурачка, хоть кривого. Лишь бы и вправду руки-ноги целы были. А то вон ведь вокруг инвалидов сколько! Когда ранним утром они, безногие, выкатывают на улицы Москвы, сидя привязанными на самодельных платформах на колесиках, чтобы не свалиться, у Ольги у самой ноги деревенеют от ужаса… Эти люди прошли всю войну, ценой своей изувеченной жизни спасли страну, а теперь они никому не нужны. Ведь у многих родственники погибли тоже, а кто-то, испугавшись мужнина увечья, просто не впустил инвалида в дом. У Ольги в голове мутилось, когда она видела, как вчерашние солдаты катят свои самоходки, опираясь об асфальт железными гирями, а при этом и руки у многих – одни культяпки…
А тут – живой-здоровый Сережа, и не изувеченный!.. Правду говорят подруги: повезло тебе, девка. Да только в понедельник после работы шла Ольга по Тверскому бульвару, вот как сейчас, да и увидела своего Сергея в компании аж с двумя девушками. Каждая из них держала его под ручку, и каждая пыталась перевести внимание на себя. И обе были так красиво одеты! Не то что Ольга в своей затрапезной синей кофте. Да и откуда Ольге обновки-то взять? Все, что было в далекой довоенной жизни, она давно спустила на черном рынке, поменяв на продукты. Нового купить было не на что, ведь всю войну Ольга прожила одна. Отец был на фронте, он и до сих пор не вернулся из Германии. Мать, как уехала перед войной навестить бабушку в Красноярске, так и не смогла пока вернуться. Ольга работала на картонной фабрике, имела твердый рабочий паек и талоны на одежду. Но на них никогда не выдавали такие материи, как те, из которых были пошиты воздушные платья девушек, гулявших с Сергеем. Ясно, что девицы купили их на рынке. Еще более ясно и то, что Ольге с ее выцветшей синей кофтой не тягаться с этакими модницами. Уведут они у нее Сергея!..
Ольга добрела до своего дома, вздыхая, словно старая бабка. У подъезда на лавочке сидела ее соседка Варвара Аристарховна. Лавочки нынче были пока что не в моде, ведь в годы войны их все снесли. Уж по какой причине, непонятно. Может, власти думали, что на них станут обустраиваться фашистские шпионы, которыми пугали москвичей, или враги народа, которые не хотели победы. Глупость какая! Но только этим летом лавочки начали восстанавливать. Однако жильцы пока относились к ним осторожно. Мало ли как: сядешь да и попадешь в историю…
Но Варвара Аристарховна никаких «историй» никогда не боялась, хотя биографию имела смутную. До войны про таких говорили презрительно: из бывших. Впрочем, Варвара никогда не числилась в лишенках, поскольку дворянкой не была, но вот муж ее, за которого она успела выйти еще до революции, носил дворянское звание и был инженером путей сообщения, по тем временам – должность немалая. Но наверное, его работа была нужная, раз он остался на ней и после революции. Вечно мотался в разъездах по стране, руководил починкой путей-рельсов. Может, потому, что его вечно не бывало в Москве, никакие репрессии его не коснулись, и от фронта защитил белый билет. Сама Варвара Аристарховна особой пользы родной стране принести не могла: работала в детском издательстве – рисовала картинки к книжкам. Да и что можно ждать от выпускницы Смольного института благородных девиц, который Варвара окончила, как шептались соседки, еще до Первой мировой войны? Это сколько же ей уже лет? Ведь к пятидесяти! На взгляд двадцатипятилетней Ольги – точно старуха…
Варвара Аристарховна подняла глаза на подошедшую девушку:
– Что-то вы сегодня в грустях, Олечка?
Она всегда называла соседей уменьшительными именами и выражалась как в стихах. Это же надо – «в грустях». В другое время Ольга посмеялась бы про себя. Но сегодня… Хохочущие девицы в светлых крепдешиновых платьях так и стояли перед глазами – так и норовили увести Сергея далеко-далеко, где Ольга и не найдет его никогда…
Вот так и вышло, что девушка опустилась на новую лавочку и рассказала Варваре Аристарховне про свою неудавшуюся любовь.
– Нечем мне тягаться с эдакими фифами! – вздохнула она. – Не удержать мне Сергея.
Соседка выслушала и предложила:
– А зайдем-ка к тебе!
Вошли в небольшую комнатку, которой Ольга весьма гордилась. В то время многие москвичи, особенно из разбом-бленныхдомов, вообще маялись по углам, атут – целая комната. Это ж почти приданое!
Варвара Аристарховна внимательно оглядела нехитрую обстановку – мебели почти нет, на стене портрет Сталина, на полке чашки с тарелками. Лишь несколько салфеточек, связанных Ольгой, чтобы хоть какая краса в жилище была. Ясно – не Версаль!..
– Хорошо, что ты стол на растопку не пустила! – Глаза Варвары хитро блеснули. – Когда я в институте училась, нам всегда маман, так мы звали воспитательницу, говаривала, что круглый стол – к согласию в семье.
– Ну это ваши старорежимные представления! – хмыкнула Ольга. – Да и молчите о них. Кто узнает, не миновать вам визита на Лубянку!
– А ты никому не сказывай! – прогудела Варвара. – Ты молчи и слушай. В этом есть смысл. Круглый стол всегда был в самых ладных семьях.
– Какая ж у меня семья? Я одна…
– Пока одна. Но вот увидишь, круглый стол поможет. У нас говорили: посадишь мужчину за круглый стол, сама рядышком – все ваши мысли и чувства в один круг войдут, да там и останутся. Ну а где чувства общие – там и любовь. Там и замужество. Семейный круг.
Ольга опять хмыкнула:
– Конечно, сядет Сергуня со мной рядом да и разомлеет. А потом взглянет на мою кофту, да и вспомнит крепдешиновые наряды тех девушек. Ну и пойдет от меня подальше…
– Нет, не так! Не просто он за твой стол круглый сядет. До этого ты должна кое-что сделать!
– Что это?
– Только не смейся, а послушай. Раз ты хочешь в свою судьбу мужчину, судьбе надо это показать. Объяснить.
– Ну вы просто как бабка деревенская. А ведь сами-то образование имеете. Вы мне еще предложите Сергея приворожить!
Варвара сверкнула очами:
– Чтоб удержать мужчину и создать лад в семье, на многое пойти можно. Но я тебе предлагаю почти научное действо. Конечно, его можно назвать волшебным, но на самом деле никакого волшебства в нем нет. Считай, что это – математика. Вот смотри: живешь ты одна, из одной тарелки-чашки ешь-пьешь. А если б жила с мужем, то две чашки на стол ставила. Верно?
Ольга кивнула:
