судя по его фамилии, предки его смолу делали и продавали. Конечно, вряд ли сам Смолокуров старым промыслом промышлял, все ж таки проживал он в городе, ясно, что занимался городскими делами. Но вот прадед его (шустрый еще дедок, одолевший уже девять десятков годков) так и не захотел в город перебраться. Обитал в деревенском срубе на отшибе. К правнуку не ездил, хотя к себе всегда зазывал с искренней радостью.
Впрочем, правнук был весь в делах. Перекусить некогда, не то что к деду съездить. Но однажды сорвалась у Смолокурова сделка. Потом другая. За ней – вообще в делах начался разброд, и неуспехи пошли. Понятное дело: разброд один не ходит. А пришла беда – отворяй ворота.
Купец наш, надо сказать, был нрава вспыльчивого. Супружница его вообще говаривала:
– Сам-то у нас – в сердцах восьми дён на неделе!
Подружки ее дивились:
– Неужто, Осиповна, счета не знаешь? На неделе-то только семь дён!
Но Степанида Осиповна свое гнула:
– Так сам-то по первому дню два раза в сердце приходит. Вот восемь дён и насчитываем.
Ну а с неуспехов-то пришел купец Смолокуров в «большое сердце». Обругал родню, цыкнул на супружницу да и сбежал из дома. Хотел в трактир поехать, горе залить, но передумал. Мало ли кого можно по трактирам-то встретить? Конкурентов, например, более удачливых. Еще жалеть начнут с притворства-то. А ну их в баню!
«А правда, не принять ли баньку – испаренную, сноровистую. Такая, как у деда Фрола на отшибе? – подумалось Смолокурову. – Это вам не городская помывка с общим полком. Сколь ни шпарь кипятком, все неясно, кто тут до тебя сидел…»
Словом, велел купец заложить бричку да и рванул к прадеду Фролу.
Старик, конечно, рад был радехонек правнука увидеть. В баньке, как положено, с дороги попарил, кваску принес с можжевеловым заквасом. Да только дедок быстро увидел: опечален чем-то правнучек. Своя ведь кровинушка как на ладони видна.
Слово за слово, выпытал старик про разброд в делах да неуспехи.
– И чего ты с этим разбродом делать станешь? – интересуется.
– Чего ж тут сделаешь? – вздыхает Смолокуров. – Жить с ним будем. Куда ж теперь деться?..
– Эва! – хихикнул дед. – В разбродах-шатаньях – житуха, конечно, неважная. А как развалится, то и делать нешто.
Смолокуров на деда темный взгляд поднял:
– Шуткуешь… А быть-то как?!
Старик и говорит:
– А ты видел, милок, как ежики с препятствиями справляются? Вывернется ежок наизнанку да колючки выставит. Попробуй подойди! Недаром народ про ежовые рукавицы вспоминает, когда говорит о том, как с чем-то справиться надо да одновременно и от себя отогнать.
– Эка загнул, дед! У меня неудачи, а ты народные присказки вспомнил! Как я разброд в делах в ежовые рукавицы возьму?!
– А я тебе пару шкурок ежовых дам! – не унимается дедок. – Думаешь, я одними усилиями свои капиталы-то сделал и твоему деду, а через него и тебе отписал? Нет, правнучек! Окромя дел еще и смекалка нужна. А к смекалке чуток знаний потаенных прилагается. Мне такое знание один купчина еще в прошлом веке передал. Я ему помог, вот он и отблагодарил знанием.
В общем, так. Вон в часослове лист бумаги лежит. Бери его и пиши, ведь ты грамотный.
– Чего писать?
– Одно только слово. Выбери, что мешает особо в делах: разброд или неуспех.
– Все неуспехи с одного разброда пошли: сделка была верная, а сорвалась, потому что компаньон мой то так думал, то эдак. А за ним и другие компаньоны в сомнения вошли. Словом, кругом разброд.
– Тогда и пиши: «разброд». Потом надевай ежовые шкурки как рукавицы да и комкай, мни лист – не хочу, мол, никакого разброда, и больше его у меня не будет. И говори: «Не разброд надо мной, а я над ним! Беру разброд в ежовые рукавицы!» Как сомнешь лист, потихоньку снимай рукавицы, да так, чтоб лист промеж них остался. И все это засунь в мешок. Мешок под дверь в доме клади. Никакой разброд к тебе больше и носа не сунет. Кому охота в ежовых рукавицах оказаться?
Внял Смолокуров дедовому совету: сделал, как тот научил. И выправились дела-то! Даже больше: в гору пошли. Не верите? Да в центре Сызрани до сих пор есть два каменных дома, выстроенных купцом Смолокуровым. До сих пор стоят – в то время на века строили.
Особенно хорошо станут работать рукавицы, которые и выкинуть жаль, и надевать уже нельзя. Они будут благодарны вам за то, что вы дали им новую работу, и будут стараться на славу.
Словом, берем старые, заслуженные в труде рукавицы (плотные варежки). Еще берем десяток английских булавок. Просто иголки использовать ни в коем случае нельзя. И не потому, что можно загнать иглу в палец, а потому, что игла – вещь священная, для таких действий не предусмотренная. Правда, черные маги ее используют, но мы черной магией не занимаемся. Да и вообще наши действия – не магия, а исторический рецепт, прецедент по большому счету.
Набиваем с обратной стороны рукавицы английскими булавками так, чтобы острия торчали наружу. Это и будет заготовка наших ежовых рукавиц.
На листе бумаги пишем слово «кризис» – мы ведь для него, нелюбимого, ежовые рукавицы готовим. Впрочем, можно написать и иное слово – все зависит от зла, которое вам мешает.
Ну а далее по сценарию, рассказанному дедом Фролом. Мнем и мнем, приговаривая:
– Не кризис надо мной, а я над ним! Беру кризис в ежовые рукавицы!
Здесь внимание! Бумага будет застревать на иголках, будьте осторожны.
Ну а потом аккуратно снимаем рукавицы так, чтобы смятый лист не попал в ладони, а остался между рукавиц. Кладем все это в заранее приготовленный мешок, мешок – под порог. Кладем так, чтоб никому не мозолил глаза.
Все! И никакой кризис к нам теперь не придет. Да пусть только попробует сунуться – вот ему напоказ – ежовые рукавицы!
В конце XIX века жил в Москве известный повар месье Латкофф. Вообще-то был он сыном бывшего крепостного крестьянина Степана Латкова, но ведь истинный повар всегда немного француз, тем более что и в моде во всем мире повара только из Франции. Вот наш Иван Степаныч Латков и стал зваться на французский манер.
Карьера у него развивалась стремительно: из трактира Майкова поступил он в ресторан на Солянке. Но вдруг все застопорилось. Сначала некий посетитель (небось нанятый недоброжелателями!) ни с того ни с сего заявил, что консоме в Париже подают в двуручных керамических бульонниках. Хотя всем известно, что прозрачный бульон и становится блюдом консоме, только когда его подают в больших бело-фарфоровых бульонных чашках с блюдцем, на котором полагается лежать пирожку. Ибо какое же консоме без пирожка?! Потом другой доброжелатель ухитрился обнаружить в нежно-наваристом тутти-фрутти, который только что вышел из рук месье Латкоффа, непроваренную грушу. Хотя какие груши могут быть в благородном компоте? Латкофф сызмальства варит тутти-фрутти и знает, что в нем чернослив, изюм, сушеные яблоки и курага. Откуда ж взяться грубой груше?!
Словом, владелец ресторана повару попенял, тот конечно же повинился, но начал искать, откуда ветер дует. Оказалось, с соседних ресторанов. Владельцы, испуганные успехом Латкоффа, приняли свои меры. И что ж теперь им всем мстить тоже?!
Но не таков Иван Латков! Его деревенская бабушка разным тайным приемам научила, когда в город благословляла. Пусть и не кончала бабуля университетов, зато в жизни тайные причины отлично видела и ладить с ними умела. Недаром она единственная изо всей деревни выписывала газету.
