Избранное. Логика мифа

131

Страдающие люди вопрошают владык Жизни и Смерти от имени смертных и живых — такова мифологическая, а точнее, смысловая канва целого ряда величайших творений древневосточного духа, как «Катха-упанищада», «Гита», эпизод с Савитри в «Махабхарате», «Книга Иова» (о параллелях в трактовке страдания в «Книге Иова» и в индуистском каноне см.: Rav S. P., Reddy М. P. Job and his Satan. — Parallels in Indian Scripture // Zeitschrift fiir die alttestamentliche Wissenschaft. В.—N.Y., 1979. Bd. 91. H. 3). Тема смысла страдания, выраженная с наибольшей силой и лапидарностью анонимным древнееврейским поэтом, — «лама сазавтани»: зачем Ты меня оставил? (Ps. 22/21: 2; см. также Mth. 27:46 — то же самое, но в арамейском варианте) — имеет общечеловеческое значение не просто в отвлеченном смысле. Наверное, эту тему пережил в себе почти каждый человек.

132

Соловьёв В. С. Три разговора // Соловьёв В. С. Собр. соч. Изд. 2. Т. 10. СПб., [б.г.] С. 197.

133

Ветхозаветная часть библейского канона не знает этой мистерии, но она знает и предельную боль земного страдания, и тему ада-«шеола» как постигаемую мыслью вечную длительность этой боли. И еще она знает мистерию покаяния.

134

Румынский исследователь обращает внимание на тот факт, что в восточнохри-стианской иконографии Сошествие во ад и Воскресение изображаются как нераздельно-единовременный акт: Воскресший, попирающий адскую бездну, подымает к свету узников ада (это рассуждение Думитру Станилоаэ см.: KlingerJ. Doktryna Krzyza I zmartwychwstania // Rocznik teologiczny. N. 10. Warszava, 1968, z. 1).

135

Румынский исследователь обращает внимание на тот факт, что в восточнохри-стианской иконографии Сошествие во ад и Воскресение изображаются как нераздельно-единовременный акт: Воскресший, попирающий адскую бездну, подымает к свету узников ада (это рассуждение Думитру Станилоаэ см.: KlingerJ. Doktryna Krzyza I zmartwychwstania // Rocznik teologiczny. N. 10. Warszava, 1968, z. 1).

136

См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 194.

137

Такого рода трактовка свободы как безусловно ценного права субъекта соотносить себя со всеобщностью Бытия прежде всего в опыте внутренней жизни и в праве на внешнюю самореализацию в той мере, в какой она диктуется внутренним опытом, сближает Голосовкера с идеями современной веданты, прежде всего с ее идеей практики как функции созерцательной жизни субъекта (см.: Костюченко В. С. Классическая веданта и неоведантизм. М., 1983; Литман А. Д. Современная индийская философия. М., 1985).

138

Лихачев Д. С. Экология культуры // Знание — сила. 1982. № 6.

139

Просим читателя не смешивать эту идею с разработанной на синологическом и японоведческом материале идеей «мыслеобраза». Последняя связана с локальной, присущей именно дальневосточным культурам, проблемой влияния иероглифики на мышление и художественный опыт (см.: Григорьева Т. П. Японская художественная традиция. М., 1979).

140

Опять-таки обратим внимание на параллель с ведантистской идеей утверждающегося в самопознании атмана.

141

См.: Гегель Г. Ф. В. Философия истории // Гегель Г. В. Ф. Сочинения. Т. 8. М., 1935. Позднее эта мысль, правда в форме несколько видоизмененной, стала одной из важнейших идейных конструкций историософии нашего соотечественника А. С. Хомякова, усматривавшего в «иранской» интуиции внутренней свободы одну из драгоценнейших сквозных черт всемирной истории (см. Хомяков А. С. Записки о всемирной истории. Ч. 1 Ц Хомяков А. С. Поли. собр. соч. Т. 5. М., 1900).