Ответ очевиден.
— …
— Думаю, мне надо идти. Но я позвоню, хорошо? Когда тебе станет лучше, ты тоже звони. Но в любом случае не беспокойся ни о чем, просто выздоравливай поскорее.
— …
— Я тоже тебя люблю. Скажи, ты чувствуешь, что я сейчас делаю? Это я тебя крепко и звонко поцеловала. Вот еще один раз.
— …
— Пока.
На обратном пути в тюрьму я чувствовала себя очень подавленной и рассеянной, что всегда раздражает надзирателя Харрисона. Поэтому вскоре он пересел на переднее сиденье к охранникам. Чтобы я не забывала, кто из нас начальник.
— В ней есть нечто такое, — говорит он охранникам, но достаточно громко, чтобы и я его слышала, — что заставляет тебя считать ее своей маленькой девочкой. Не знаю, как у нее это получается, она буквально влезает к тебе в доверие. И ты уже не можешь не думать о ней. Она твоя маленькая девочка. Беззащитная малышка. И ты хочешь дать это своей малышке. Ты знаешь, кто она, и она знает, кто ты, но тем не менее ты хочешь дать ей это, поставить ее на колени в камере и дать ей то, что она хочет. Ты чувствуешь себя ее единственным возлюбленным. Ты тот мужчина, который ей нужен. Только ты можешь ее спасти. Только ты можешь сделать ее счастливой. Берегитесь ее, ребята! Не смотрите на нее, не разговаривайте с ней и не дотрагивайтесь до нее даже случайно. Ты проверил еще раз железные наручники на ногах, Эл? А эти болты, они крепко привинчены к полу? Черт возьми, их нужно скреплять паяльником. Остановись, я переберусь назад, проверю, как она там, и посмотрю, успокоилась ли. Опять эти звуки. Их почти не слышно, но они доводят тебя до сумасшествия. И еще этот ее взгляд, он меня по- настоящему пугает. К ней нужен специальный подход. И она получит его от своего надзирателя Джека.
Путь назад показался мне длиннее пути туда.
Я смотрела на него не отрываясь.
Сегодня я получила два важных для меня письма. Большинство писем, обычно не представляют для меня особой важности.
Первое было от Оливера, над которым, по моим подозрениям, поработала рука цензуры (точнее, рука надзирателя Харрисона). Вот оно:
Дорогая Дэлайла!
Большое спасибо тебе за письмо и фотографии, я показал их своим друзьям. Я обязательно стану твоим парнем, когда ты выйдешь из тюрьмы и я________________________________________________ как говорит мой друг Рори. Он говорит, что ты из тех девушек, которым нравятся такие вещи, а я хочу делать все, что тебе нравится. Моя сестра Сара феминистка, и она говорит, что тебя посадили в тюрьму, потому что мужчины не знали, как обуздать твою естественную потребность в спонтанных проявлениях твоих чувств, и это то, что обычно делают мужчины с женщинами, то есть сажают их в клетки и превращают в мамочек.
Я не хочу превращать тебя в мамочку, но я хочу ________________________________. А Рори будет наблюдать за нами. А ты этого хочешь?
P. S. В субботу у меня день рождения. Мне исполняется девять лет.
Я перечитала письмо Оливера несколько раз. Кажется, он немного запутался. Хотелось бы надеяться, что мне удастся сформировать у него более здоровые взгляды на противоположный пол.
Особенно если учитывать, что его сестре, похоже, суждено остаться старой девой.
Но у каждой медали две стороны — хорошая и плохая, чему доказательством служит записка от надзирателя Харрисона, которую он положил в запечатанный конверт. Я открыла его и прочитала следующее:
Ла, прости меня за вчерашнее. Не сердись, пожалуйста.
Иногда мне искренне жаль надзирателя Харрисона.
Думаю, я никогда бы не смогла стать серийным убийцей на самом деле. Дело в том, что мне абсолютно не присуща такая черта, как навязчивые идеи или состояния. У меня две теории о серийных убийцах. Согласно первой из них, в основном это довольно-таки скучные люди, например банковские менеджеры-трудоголики или люди, которые работают сами на себя. Они все время перебирают у себя в голове детали своих преступлений: как выследить жертву, как связать ее, какие пытки применить, каким способом ее убить и как избавиться от тела. Эти люди воспринимают окружающий мир в упрощенных терминах, например в таких, как «деньги — власть — секс», они не способны расслабиться и, скажем, полюбоваться закатом солнца. Моя вторая теория заключается в том, что серийные убийцы, наоборот, крайне неорганизованны, что действительно делает их похожими на людей, которые работают сами на себя. По крайней мере, если судить по тем, с которыми мне доводилось встречаться.
Возможно, именно по этим причинам читатели газет проявляют особый интерес к серийным убийцам. В отличие от самих себя, они считают серийных убийц настоящими людьми, занятыми самыми что ни на есть настоящими вещами дни напролет, например тем, что разрезают самые настоящие трупы на мелкие части и прячут их на городских свалках или скармливают голубям и так далее. Многие глупые люди считают, что серийные убийцы живут настоящими эмоциями и что их жизнь наполнена увлекательными моментами. Однако тут они заблуждаются. Я не думаю, что жизнь серийных убийц так уж увлекательна. Только они избавились от одного тела, как — бац! — все нужно начинать сначала.
Не знаю, что настроило меня сегодня на такой философский лад. Наверное, всему виной визит шерифа Артура Роуленда из департамента полиции западного Техаса.
Знакомство с новыми людьми всегда несет в себе нечто положительное, потому что заставляет размышлять о многих вещах, о которых ты раньше никогда не задумывалась.
Он попросил, чтобы у меня на руках и ногах были наручники во время нашего разговора, продемонстрировав тем самым полное отсутствие джентльменских манер. Первый раз за время своего пребывания в тюрьме я разговаривала с официальным лицом без каких-либо звукозаписывающих устройств.
Прежде чем вспомнить сам разговор, я должна вспомнить его ритм.
Дзинь-бах!
Что-то в этом роде.
Дзинь-бах! Дзинь-бах!
Слова приходят позднее.
— У вас есть право на присутствие адвоката, мисс Риордан. Хотя, как вы знаете, мы обещали вам полную гарантию неразглашения той информации, которая во время нашего разговора может вас скомпрометировать.
— Я знаю, шериф Роуленд. Я отказываюсь от этого права.
— Я проинформирую Государственный совет по исправительным делам о вашей готовности к
