Но вот сейчас он становился все слабее и слабее, что ставило террянку на уровень красивой женщины — землянки, а значит, мне все больше хотелось узнать ее, как личность и как женщину. После нескольких общих фраз, которыми мы перебросились в начале встречи, наступило молчание. Я попытался использовать его, чтобы успокоить свои разбушевавшиеся мысли, одновременно пытаясь найти тему для поддержания разговора, но и то и другое у меня почему-то получалось плохо. Чем дольше длилась пауза, тем больше терялся, хотя ее, насколько я мог понять, совсем не тяготило наше молчание. Она все также спокойно, с долей насмешливого любопытства, смотрела на меня.
— Наше молчание явно затянулось, — наконец, я решился продолжить разговор. — С моей стороны это невежливо. Но ты должна…
— А что плохого в молчании? Язык не всегда может выразить то, что могут сказать глаза. Или я не права, Влад?
'Это как понимать? Что она имеет в виду?'.
— В принципе… да, — промямлил я, надеясь, что говорю то, что нужно.
— Отложим пока это. Мне сейчас интересно другое. Ты нарочно старался быть таким… невежливым с нами?
— Нет. Обычно это мне удается без труда, — усмехнулся я, сразу почувствовав себя уверенней.
Легкий грудной смех был мне ответом. От него у меня сразу потеплело на душе.
— У меня вообще куча достоинств, — заявил я, изображая шутливую гордость. — А в литроболе и прямом ударе в челюсть вообще нет соперников.
'Идиот! Ты полный кретин, Крылов! Кто тебя за язык тянул!'.
Но у меня тут же отлегло от сердца — она улыбалась. Правда, несколько натянуто.
— Ты странный… нет, ты иной. Я думала…
— Да знаю я, знаю все! Дикарь, только из пещеры вылез. Дубины в руках не хватает. Ты это хотела сказать?
'Японский городовой! Похоже, язык у меня в сегодняшней скачке опережает голову на полкорпуса'.
— Нет. Не так. Ты вел себя…
— Сказать тебе честно? Я сегодня просто очень стеснялся, — выдал я ей свой очередной перл.
— Ты стеснялся? — ее рот даже округлился от изумления.
— Понимаешь, у меня сегодня с собой не было моей любимой дубины. Привык, понимаешь, крутить ее в руках, во время подобных разговоров. Пойми, на словах, не всегда все можно объяснить, а вот с ней совсем другое дело получается. Очень весомый аргумент.
Теперь она смеялась в полный голос и так заразительно, что я не смог устоять и присоединился к ней.
— А если действительно честно сказать, то я немного разозлился и огорчился.
Ее большие серые глаза, еще секунду назад лучившиеся от смеха, потемнели, внимательно изучая мое лицо.
— Разозлился? На нас? За что? — по ее лицу проплыло облачко легкой тревоги.
— Ты играешь? Или действительно не понимаешь?
— Ты непостижим. Я не понимаю тебя.
— Тут и понимать нечего. Вы же представляли меня как недалекого аборигена из дико… нецивилизованного мира, а когда поняли, что тот не соответствует нарисованному вами образу и сразу насторожились. Не могу сказать за всех вас, но в Жоресе это явно чувствовалось. Да и в остальных тоже, в большей или меньшей степени. Ведь все неизвестное несет в себе, кроме любопытства, элемент страха. Дело только в его степени воздействия. Так и со мной получилось. Я ведь пробудил в тебе любопытство своим нестандартным поведением, а то, что оно имеет привкус страха, делает его еще более интригующим, захватывающим. Ведь, правда?
Ее грудь стала подниматься чуть чаще, глаза превратились в черные загадочные омуты, но при этом выражение лица не менялось. Нетрудно было понять, что ее внимательный взгляд, это попытка понять, что я собой представляю, что стоит за моими словами.
— А ты не пробовал стать мягче? Ведь мы тебе не враги. И чувство любопытства, по-моему, не может являться оскорблением, особенно если выражено в тактичной форме. Хотя у вас, землян, это может быть и не так. Но ты прав, по крайней мере, в одном. Ты насторожил нас. В тебе есть что-то такое…. Дикая, неуправляемая искра, что ли,… которая готова превратиться в любой момент в яростное пламя и сжечь все вокруг. Твое агрессивное начало настолько ярко выражено, что…. Впрочем,… я, наверно, не готова к разговору с тобой. Только мне начинает казаться, что я тебя начинаю понимать, как… ты открываешься совсем с другой стороны. Мне надо подумать. Как насчет завтрашнего вечера? Хорошо? Я позвоню тебе.
Я, молча и удивленно смотрел на нее, не зная, что сказать на подобное заявление, пока она не встала.
— До встречи, Влад!
— До встречи!
После такого неожиданного завершения нашей встречи, мне только и осталось, что провожать долгим взглядом ее изящную фигурку. Когда она исчезла, я встал и пошел, бездумно глядя по сторонам. Разговор с Лавинией приглушил чувство легкой горечи от первой встречи с террянами, а необычность окружающей обстановки и вовсе свела на нет негативные оттенки оставшиеся в моей душе. К тому же, так я стал думать после разговора с Лавинией, здесь может быть просто непонимание друг друга, основанное на несхожести рас. Сделав подобное заключение, я в очередной раз удивился пришедшей мне в голову мысли.
'Нетривиальные мысли. Расту. Вперед, Крылов! Пойдем, посмотрим, как тут люди живут'.
Глава 3
То, что это была уже наша вторая встреча, не добавило мне решительности. Так же, как в первую нашу встречу, я чувствовал себя неловко в ее обществе.
'Как мальчишка на первом свидании. Японский городовой!'.
Секунды молчания для меня мучительно тянулись, пока я судорожно перебирал в памяти те слова, которые говорил раньше женщинам, но которые не осмеливался произнести вслух сейчас. Судьба, во второй раз в моей жизни, подарила мне ощущение влюбленности, это странное чувство души. Чем больше я осознавал это, тем больше терялся. Будто прочитав, что твориться в моей душе, Лавиния игриво спросила: — Как ты считаешь, я тебе, как женщина, подхожу?
Этот вопрос оказался настолько неожиданным и необычным, что я окончательно растерялся, а вместе с растерянностью пришла злость. Вот чего я не любил, так это моменты растерянности в самом себе.
'Что б ты, чертовка, провалилась со своими каверзными вопросами!'.
Но в глубине души я, конечно, не желал этого, сознавая, что это напускное. Своеобразная защитная реакция.
— Да. Наверно, — ответил я, даже не поняв, что сказал.
— Это от души сказано или из вежливости? — продолжала она давить на меня.
За время нашего короткого разговора с ее лица не сходила улыбка, которую, в другое время, я мог бы назвать многообещающей, но сейчас она казалось загадочной. Неожиданно рассмеялся, представив себя со стороны; большой, здоровый мужик, запинающийся на каждом слове, словно прыщавый юнец на первом свидании.
— Над чем ты смеешься? — она по детски нетерпеливо заглянула мне в глаза. — Если надо мной, то я обижусь.
'Неловко получилось, — с легкой досадой подумал я.
Но мой смех неожиданно для самого себя снял с меня цепи, до этого сковывавшие мой разум и
