Накануне моего отъезда в Англию разразилась гроза, водопад обрушил мощный поток воды, который прочистил всю реку и ее рукава, унеся и улиток и водоросли, которыми они питались. Из водоема исчезли все переносчики шистосоматоза! Позже проведенные исследования показали, что улитки заразились от постоянно страдающих шистосоматозом бабуинов, обитавших в парке и испражнявшихся прямо в воду.
Семейная группа сестер Торон оказались одной из последних в моей картотеке. Однажды я заметил их по другую сторону высокотравной болотистой лужайки. Услышав шум двигателя, они без малейшего колебания бросились в атаку, рассекая головами верхушки трав, словно военные корабли на волнующемся море. Я тут же убрался подальше от греха, но некоторым посетителям парка повезло меньше, чем мне. В докладе Джонатана Муганги, датированном октябрем 1966 года, описывается одно происшествие:
«Обычно в сентябре и октябре слоны имеют привычку пожирать корни некоторых одурманивающих деревьев. В это время их поведение резко меняется. Они становятся агрессивными и беспрестанно ревут.
13 октября „лендровер“ — пикап с группой офицеров Народно-оборонительных сил Танзании столкнулся со стадом слонов, которые только что объелись такими корнями.
Тут же предводитель стада подал тревожный сигнал, и вся группа кинулась к „лендроверу“, круша на пути все деревья. Пассажиры „лендровера“ окаменели от страха: их жизнь висела на волоске. Но гид Ндилана Каянги быстро оценил обстановку, и благодаря его опыту беззащитные офицеры были спасены. Он подсказал водителю, как избежать столкновения с разъяренными слонами: нужно бросать машину из стороны в сторону. Однако, несмотря на все уловки, один самец нагнал „лендровер“ и бивнем разбил стекло задней дверцы, но, к счастью, никого не ранил».
Гид явно принял за самца одну из сестер Торон — ошибка довольно распространенная.
Закончив первый год работы, я понял, что едва затронул тему исследований — социальную жизнь слонов и их экологические проблемы. Я составил отчет для своего оксфордского руководителя профессора Нико Тинбергена, а копию направил Джону Оуэну вместе с просьбой разрешить продолжать исследования после излечения от шистосоматоза.
Глава V. Разреженный лес обречен
Институт тропической медицины Сен-Панкрас, чьи красно-кирпичные стены давно почернели от лондонской копоти, представлял собой иной мир в отличие от разреженного леса Маньяры с его бьющей ключом жизнью и чистейшим воздухом. Общим было лишь наличие всяческих паразитов, которых носили в себе отощавшие пациенты с желтоватым цветом лица. Мой врач, доктор Уолтерс, проводил у моего изголовья семинары на тему «Передача шистосоматоза бабуинами»; мой случай оказался редчайшим в анналах медицины.
И вот пришло письмо от Джона Оуэна с добрыми вестями: Нью-йоркское зоологическое общество выделило фонды для завершения моей программы исследований. Он был в Америке, и благодаря ему Общество заинтересовалось моей работой. Кроме того, некоторое время спустя профессор Нико Тинберген, читавший в Оксфорде курс лекций по поведению животных, сообщил мне о готовности стать руководителем моей докторской диссертации, несмотря на то что я работал в Африке. А так как он собирался в Восточную Африку — его пригласили посетить Научно-исследовательский институт Серенгети в Серонере, — то профессор интересовался, можно ли ему пожить несколько дней в Маньяре. Нико Тинберген, один из основателей этологии, науки, занимающейся биологическим аспектом поведения животных, впоследствии разделил Нобелевскую премию с Конрадом Лоренцем и Карлом фон Фишем. Этот обворожительный человек руководил отделом, с которым я почти не имел дела, и мы были не очень близки.
Десять дней спустя после моего возвращения в Маньяру он прибыл в мои пенаты и был полностью покорен слонами. Этологию слонов, как и большинства крупных африканских млекопитающих, еще никто не изучал, хотя их поведение соответствовало принципам, которые Тинберген изложил, основываясь на наблюдениях над различными животными Европы.
В частности, это относилось к переадресованной агрессии. Я вспомнил лекции Тинбергена о схватках чаек, охраняющих свою территорию. Каждая птица при появлении чайки-противницы начинала яростно бить клювом по земле, вырывая пучки травы, словно перья с головы врага. Прекрасная иллюстрация агрессивного поведения, перенаправленного на другой объект.
Однажды Боадицея, желая запугать нас, повела себя точно так же. Когда мы сидели в «лендровере», она промчалась мимо нас и с яростью набросилась на безвинный куст гардении, да так, что на нас дождем посыпались листья. Никто и бровью не повел, а Тинберген был на верху блаженства. Он понимал опасность нашей работы и во время своего пребывания в Маньяре дал много полезных советов.
По его мнению, переадресованная агрессия обычно вызывается объектом, который в этот момент внушает страх. Боадицея прекрасно вписывалась в такую схему: несмотря на свой агрессивный характер, она ни разу не довела атаку до конца. Только благодаря перенаправленному характеру агрессивного поведения слонов я со своими методами работы дожил до конца исследований. Как же жестоко обошлись люди с Боадицеей, раз она так их ненавидела и боялась…
Другой характерной чертой поведения животных, имевшей как теоретическую, так и практическую ценность при их изучении, была манера — я часто наблюдал ее у слонов, как бы колеблющихся нападать или отступать, — закручивать хобот, качать справа налево передней ногой или переступать с одной ноги па другую.
Так проявлялась «замещающая активность». Она во многом помогала мне при изучении слонов, поскольку позволяла предвидеть их реакцию. Чем активнее они «самоутверждались», тем менее вероятным становилось нападение. Чаще всего наиболее угрожающее поведение наблюдалось у самых испуганных животных, менее всего склонных нападать.
Тинбергена особенно интересовало различие в характере отдельных особей, особенно если оно позволяло предвидеть их поведение. Как-то мы проезжали мимо семьи почтенной матроны с изогнутыми, словно сабля, бивнями, которую я назвал Инкосикас. Она с легким неудовольствием мотнула головой. Я остановил машину и предложил понаблюдать за животными: через пять минут они бросятся в атаку. Инкосикас свернула в кольцо хобот, повернулась направо, налево, коснулась бивнями бивней соседних самок и положила им в рот свой хобот. Это, казалось, успокоило ее, но минут через пять она напала на нас в лучших традициях устрашения! Среди слонов Маньяры ее одну отличало заторможенное агрессивное поведение.
Не один день мы провели на опушках леса, лежа в невысокой траве и наблюдая за принимавшими грязевые ванны слонами и резвящимися слонятами. Нико постоянно оглядывался и на мой вопрос ответил, что в молодости, лет тридцать назад, ему довелось прожить целый год среди эскимосов в Арктике, постоянно находясь под угрозой нападения белых медведей. С тех пор у него вошло в привычку оглядываться каждые пять минут, и стоило ему попасть на дикую природу, как она вернулась. Мы посмеялись, но это закон: и среди торосов, и в лесу, и в кустарнике человек должен быть готов к любой неожиданности, если рядом дикие животные.
За заразительной любознательностью Нико крылись восторженность и ненасытная жажда исследований.
Еще одного моего гостя, Дэвида Аттенборо, тоже интересовали животные, но совершенно иначе. Он с группой операторов снимал для телевидения Би-би-си фильм о работе ученых Института Серенгети, к которому был прикреплен и я. Пока мы добирались до реки Эндабаш в поисках мирной семейной группы, я разъяснял ему, что слонов здесь, в древесной саванне, довольно много, в то время как носорогов — тридцать с небольшим, а жирафов — шестьдесят. Его интересовало, почему так низка плотность носорогов. Дело в том, что, как и слоны, они питаются ветками, но в их меню входит небольшое количество растений: их основная пища — древесная растительность, а слоны не отказываются от большинства из 630 видов растений парка Маньяры. Они могут доставать их кончиком чрезвычайно подвижного хобота с шестиметровой высоты.
Семейные группы носорогов значительно меньше по составу — обычно два-три животных, самка с малышом или самец с самкой. Самая многочисленная группа носорогов, встреченная мною в Маньяре, в
